Порой казалось, что проще запомнить все вехи и перипетии истории с датами и главными лицами, вызубрить геометрические теоремы, выучить законы Менделя и прочую биологическую чушь, научиться взбираться по канату и наматывать по десятку километров, пока от усталости не загудят ноги, чем разобраться в школьной иерархии. А ведь когда-то все было так, блять, просто! Когда-то... Когда они были просто детьми, а не долговязыми, остроугольными подростками, пыжащимися изо всех сил, чтобы доказать свою крутость и значимость. Не школа, а военный полигон, каждый неверный шаг на котором может закончиться тем, что ты подорвешься на мине и на веки вечные угробишь свою репутацию. Репутацию? Ха! И те, кто больше всех кичились тем, что она им не сдалась, крепче других держались за нее, как за соломинку в бушующем море подростковых гормонов. Достаточно одного неправильного взгляда, одной улыбки не тому человеку, одной нелепой шутки, одного сочувствия и все... Тебя клеймят педиком, Бертой, Бэмби, сопляком и чем-нибудь похлеще, так что и до конца жизни не удастся вывести впечатавшуюся в кожу отметину. В городах, как Бангор, о полученных школьных клеймах не забывают. О них вспоминают и через год, и через два, и через двадцать, тридцать лет обязательно кто-нибудь насмешливо скажет, заметив знакомую фигуру в продуктовом магазине: а это там не педовка Берта?
Бертран выдохнул, упершись лбом в металлическую дверцу шкафа. Над правым ухом назойливо болтал Норвуд, с которым Мерриту не хотелось иметь ничего общего и с которым он вынужден иметь много общего, потому что без гребанного Спенсера, Джея и Денниса школа сожрет его с потрохами. Он должен был дружить с ними как ни в чем не бывало - дружить? Пф. - если хотел выжить в этом бассейне с пираньями. Если бы ему пришлось выбирать издевательство над ним самим то, чтобы он выбрал? Развернувшись на пятках, Бертран прижался спиной к своему шкафчику, скрестив на груди руки, пока Джей басисто хохотал над идиотской шуточкой Норвуда. Он точно не хотел бы, чтобы его макнули головой в унитаз, как беднягу Гарольда Салливана в этот понедельник. Обычно Берти стоял на стреме и следил за тем, чтобы раньше положенного в туалет никто не зашел, но не в этот раз. Деннис с этой его блядушной улыбочкой сказал, что малышу пора взрослеть и они с ребятами разрешают ему окунуть Гарольда, а на шухере может постоять и Джей. Меррит не хотел никого макать в унитаз, но... Но... Но он не мог себе позволить, чтобы Дей сомневался в нем еще сильнее, ведь эта была проверка, гребанная его мать, проверка. И Бертран ее прошел, хорошенько окунув кутлатую голову Салливана в толчок. Интересно, он заслужил это тем, что играет в школьном ансамбле на тубе или потому, что надел нелепые розовые носки? Какая к черту разница?! Когда они, выскочив из туалета, громко смеясь и передразнивая заблеванного и заплаканного Гарольда, столкнулись с Фэйт и Джесси - какого черта именно с ними?! - Берти поспешил отвернуться.
Джесс словно никогда до этого не училась в школе и не знала о том, что существуют правила даже для тех, кто кичится их нарушением. Она наскакивала на него, обнимала со спины, закрывала глаза и смеялась в ухо так, что Берти краснел до самых кончиков волос. Даже странно, что по школе пошли слухи о том, что Джесси спит с ботаниками, а не с ним, и не то, чтобы это прям уж расстраивало Бертрана, но... Иногда он ловил себя на мысли, что было бы не плохо, если бы в школе шушукались, что они с Кольтер встречаются, ну или хотя бы перепихиваются по субботам. Наверно, это подняло бы его статус в глазах парней. Нет, точно бы подняло! Но никто таких слухов не распространял, и Меррит лишь иногда встречался с Джесси взглядами в школьных коридорах или на общих уроках, неловко улыбаясь и подмигивая. Все же хорошо, что Фэйт объяснила ей что к чему. Хорошо ведь? Передернув плечами и пихнув Джея, закрывающего своей жирной тушей проход, в живот, Берти, показав ржущим парням средний палец, пошел в сторону кабинета обществознания.
Мисс Нильсен, молоденькая училка по обществознанию, Бертрану нравилась. Возможно, иногда она была чересчур гиперактивна и слишком наивна для своих тридцати лет, но было что-то забавное и даже милое в том, как она пыталась казаться их старшей подругой, втираясь в доверие - правда, совершенно безуспешно - и придумывая весьма оригинальные методы учебы. Меррит был уверен, что ничто и никогда не переплюнет тот раз, когда они, перевернув парты, учились ставить палатки под гудение включенного на полную мощность вентилятора, изображающего порывы ветра, но не тут-то было. Сегодняшнее домашнее задание определенно переплюнуло вентиляторный шторм. Яйцо?! Господиблятьбоже. Берти даже не попытался скрыть ехидный смешок, пока мисс Нильсон читала Джесси лекцию о том, как следует вести себя с их яйцеголовым малышом. Судя по гулу в классе, не только он один не оценил этого новаторства в преподавании. Старуха миссис Макфи, преподававшая обществознание до мисс Нильсен, на тему формирования здорового семейства задавала подготовить презентацию или нарисовать макет, и из года в год ей приносили связки бананов с надетыми на них презервативами. Может, она именно поэтому ушла из школы? Впрочем, наблюдая за мисс Нильсон, возмущенной жестоким отношением Джесси к "ребенку", Берти был уверен почти на сотню процентов, что, получив бананы с презервативами, мисс Нильсон нашла бы это "оригинальным" и "занимательным". Интересно, она в свои тридцать вообще хоть раз в жизни видела настоящий презерватив и член? Вряд ли.
-Джесси, - он поймал ее на выходе из кабинета, ухватившись пальцами за лямку сумки и потянув к себе, - привет, - они, конечно, уже здоровались сегодня, и какой идиот вообще здоровается в конце учебного дня? Разумеется, Бертран Винсент Меррит. Но ведь с чего-то надо было начать разговор. - Если хочешь, приходи сегодня к пяти. Подберем имя и всякое такое, - помахав в воздухе пачкой бумаг с вопросами о "ребенке", которые вручила мисс Нильсон. - Мне нравится имя Икабод. - имя Джесс категорично не понравилось, а вот прийти она не отказалась. - Тогда до встречи. - улыбнувшись, Берти разжал пальцы, отпуская лямку самой дорогой колыбели на свете. Он и не подумал предложить Кольтер проводить ее до дому. Может, именно поэтому по школе и не сплетничали о том, что они вместе?
Уже только переступив порог дома, Берти понял, что стоило предложить Джесси встретиться на нейтральной территории. Дурак. Скинув рюкзак, Бертран направился на кухню, чтобы, взяв мусорный мешок, приступить к уборке. По крайней мере, у него хватит времени на то, чтобы собрать все пивные бутылки, картонные коробки из-под пиццы, лапши и прочего дерьма, которыми были заставлены гостиная и коридор. В мусорный пакет полетели и пустые банки из-под арахисовой пасты и клубничного джема, скомканные сигаретные пачки, грязные салфетки и разорванные в приступе пьяной ярости счета и письма. Одного пакета оказалось недостаточно. Много же у и них с папашей всякого говна. Мусор едва влез в два мешка, которые Берти оттащил в кладовку, решив не выставлять на всеобщее обозрение на улице - все равно мусоровоз приедет только утром. Что дальше? Закатав рукава, Берти наспех протер влажной тряпкой пол в гостиной и кухне, коридоры, лестницу и даже пол в своей комнате. Кстати, его комната! Схватив мусорное ведро, Бертран размашистыми торопливыми движениями отправил в него грязные бумажные салфетки, заныканные под подушкой и матрасом. Что еще? Наверное, стоило застелить кровать и накинуть на нее плед...
Потянувшись, Бертран упал на застеленную кровать и широко зевнул. Джесси опаздывала, но оно и к лучшему. Перевернувшись на живот, Берти заглянул под кровать, чтобы убедиться, что под ней не осталось ничего компрометирующего. Под кроватью грустно валялись лишь два комка пыли, которые Бертран, поймав в кулак, убрал в карман своих джинс. Ну вот и все. Шмыгнув носом, Берти рывком заставил себя подняться и спуститься на первый этаж. Папаша был занят в церкви - трубу там что ли прорвало? - так что он мог позволить себе в ожидание Джесс развалится перед телевизором с тарелкой переваренных макарон, утопающих в кетчупе. В такие минуты Бертран очень скучал по маме и ее стряпне. Узнай она, что к нему придет девушка, наверняка бы, испекла яблочный пирог или свои фирменные морковные кексы, а еще заставила бы его переодеться и ни за что на свете не разрешила бы остаться в этих джинсах и растянутой футболке. Но мамы не было, и Джесси никто не угостит ни яблочным пирогом, ни морковными кексами, и ей придется довольствоваться тем, что на нем потрепанные джинсы клещ и футболка, словно снятая с чужого плеча.
Когда настенные часы уже были готовы отбить шесть часов, раздался стук в дверь. Поднявшись с кресла и отнеся тарелку со следами кетчупа на кухню, Берти пошел открывать. Гости у них бывали редко, так что это или Джесс, или кто-нибудь из соседок принес им картофельную запеканку. Господи, пусть это будет Джесси! И Господь услышал его мольбу.
-Хорошо выглядишь, - она и правда хорошо выглядела, - но не слишком ли торчит грудь? Какой пример ты подаешь нашему ребенку? - и Бертран рассмеялся, открывая дверь шире и запуская девушку в дом. - Хочешь содовой или сока? - отступив на полшага назад, Берти, запустив пальцы в свои волосы, смущенно-нервно взъерошил их у затылка.

Она обняла его, и Берти растеряно сжал и разжал кулаки, не зная, куда ему деть свои тощие руки с нелепыми острыми локтями в этом теплом приветствие, окутавшим его легким запахом духов Джесси. Неловко обняв Джесс в ответ, Меррит похлопал ее по спине и улыбнулся уголками губ. Приветливо-нервно. Чуть больше нервно и чуть меньше приветливо, чем следовало бы. Бертран всегда терялся, когда Джесс вела себя так - кокетливо улыбалась, подмигивала, корчила свои забавные рожицы, дуя губы, лезла обниматься или мимолетно касалась поцелуем щеки. Был во всем этом какой-то намек, какая-то определенная недосказанность и загадка, которую Берти никак не удавалось разгадать. Он даже спросил совета у Джо, крутя в руках бутылку с дешевым пивом, пока Корлл открывал ему тайну тайн - она хочет с тобой потрахаться! Джесс? С ним? Потрахаться? Верилось в это... Закрыв за девушкой дверь, Меррит окинул ее повторным беглым взглядом. Платье, и правда, шло Джесси, удачно подчеркивая изгибы ее тела и открывая шею с забавными мелкими родинками, которые Берти хотелось соединить между собой шариковой ручкой. Но не чересчур ли она разоделась для выполнения идиотского домашнего задания? Впрочем, не купила же она это платье только ради похода к нему? Когда Джесс, повернувшись спиной, шагнула в сторону гостиной, Бертран мазнул взглядом по ее спине - этикетки и ценника видно не было.
-Конечно, я же воспитан в строгой лютеранской семье, - усмехнувшись, Берти облокотился плечом о дверной косяк, на котором засечками фломастера мама отмечала его рост вплоть до одиннадцати лет. Когда все мальчишки в классе обогнали его, резко вытянувшись за лето, Бертран устроил целую истерику, заявив, что он больше не желает заниматься этим идиотизмом. Идиотизм - запретное слово для двенадцатилетки, и Берти крепко поплатился за неосторожность выпалить его в присутствии отца. Запретных слов в детстве Бертрана вообще было превеликое множество, и запомнить их всех было попросту нереально, так что легче было молчать, чтобы не получить в очередной раз жесткой ладонью по губам. Сейчас, вспоминая об этом глупом скандале, Берти не испытывал ничего, кроме едкого чувства стыда и горечи. Он отдал бы и пять, и десять, и даже двадцать сантиметров своего роста, чтобы фиолетовых отметин на косяке было гораздо больше, а мама была рядом. Но, увы, время не повернуть вспять, и пустое место у аккуратно выведенной цифры двенадцать всегда будет смотреть на него с немым укором.
-А по воскресеньям после пары бутылок пива под футбол я буду поколачивать тебя и наших детей. - Меррит терпеть не мог футбол, но какая к черту разница? - Ты будешь кричать, царапать мне лицо своими красными ногтичащими, а утром, когда все уляжется, мы будем есть твою фирменную яичницу с пеплом. И-д-и-л-л-и-я. - произнеся заветное для каждой супружеской четы слово, Берти засмеялся, запрокидывая голову назад и откидывая со лба волосы. Если рядом с Деннисом и остальными Меррит смеялся через силу, каким-то чужим, вымученным смехом, то рядом с Джесс он хохотал по-настоящему и от всей души, и вместо с этим искреннем смехом, электрическими разрядами щелкающим на языке и небе, по телу растекалась неимоверная легкость, так что Берти казалось, что он способен свернуть целые горы. Но Кольтер не требовала свернутых гор, ей вполне было достаточно посмотреть его комнату.
-Оки-доки. - делано равнодушно передернув плечами, в конце концов, он подготовился к тому, что они будут заниматься в его комнате, Бертран поднялся следом за Джесси на второй этаж. В доме Мерритов редко бывали гости, на второй этаж они не заглядывали вовсе. Визиты добросердечных соседок с подносами еды и корзинками с печеньем ограничивались порогом и в редких случаях кухней, а для церковных вечеринок папаши, которые не проводились с лета, отводилась гостиная.
-Это, - Берти не успел перехватить руку Джесс, и та, коснувшись шероховатой поверхности деревянной двери, толкнула ее, открывая вид на музей отчаяния имени Винсента Меррита, - комната отца. - в этой комнате поразительно сочеталось несочетаемое. Бутылки из-под вина, пива, коньяка и прочего пойла, расставленные вдоль одной из стен как солдатики войска алкоголизма, граничили с идеально заправленной кроватью, которую, кажется, не расправляли с начала недели. На столе среди стопок аккуратно сложенных тетрадей с проповедями и книг, то и дело выглядывали стаканы и кружки с мутным содержимым, а на задвинутом стуле весел вонючий носок. Это можно было назвать "величием противоречий", если бы только к его отцу был приемлем эпитет "великий" без пояснительного "мудозвон".
-Моя дальше по коридору, - взяв Джесс за руку, Бертран повел ее к своей комнате, предусмотрительно прикрыв дверь в отцовскую спальню. - Хуй его знает, - раздраженно тряхнув головой. - В последнее время мы с ним почти не видимся. - Берти уходил, когда его папаша еще дрых, а когда ложился спать сам, то того еще не было дома. Был ли ублюдочный папаша Меррит в церкви или кабаке, Бертрана мало заботило. Он мог лишь надеяться, что они и дальше будут жить как два незнакомца, но за субботой неизменно наступало воскресенье, и отец вспоминал про его существование.
-Прошу, - распахнув перед Джесс дверь, Берти отвесил витиеватый поклон, - в мои покои. - улыбнувшись, так что стали видны его передние зубы с щербинкой между ними, он поспешил добавить: - можешь приземлиться на кровать. - со стульями в покоях Бертрана была беда. В них вообще со многим была беда, но в первую очередь с мебелью, а точнее ее минимальным количеством. Стол, стул и пишущая машинка... Ну ладно, все было не так плачевно. Помимо кровати, застеленной ярким стеганым пледом,  в комнате были криво прибитые полки с учебниками, покрывающимися пылью, и письменный стол, столешница которого была обклеена вырезанными сценами мюзиклов из журналов, чертовски неудобный табурет, на который Берти приклеил диванную подушку, найденную на барахолке, чтобы не отсиживать задницу до мозолей, бельевой шкаф, дверцы которого Меррит украсил страницами, безбожно выдернутыми из комиксов, и гордость Бертрана - старенькое радио, доставшееся ему чуть ли недаром после похода на блошиный рынок.
-С чего начнем? - плюхнувшись на табурет, Берти вытащил из рюкзака стопку листов формата А4 с вопросами об их с Джесии малыше и его будущем. - Предлагаю с самого начала, - встряхнув бумажки, Меррит ткнул пальцев в верхнюю строчку первого из пяти листов. - Имя и пол ребенка... Твои варианты, раз уж Икабод тебе не понравился? - не то, чтобы Икабод так уж понравилось самому Берти, но раз родители не придумали для него другого имечка кроме, как Бертран, то почему его ребенку, пускай и не настоящему, должно быть легче?

Казалось, что Джесси было глубоко насрать на их "ребенка", эту идиотскую домашнюю работу и мисс Нильсен со всеми ее слащавыми улыбочками, наигранной строгостью и страшилкой о том, что вся их жизнь полетит под откос, как только они получат неуд за то, что не придумали счастливую жизнь для своего яйца. Тогда вообще зачем она пришла сюда? Запустив пальцы в свои и без того всклокоченные волосы, Берти проследил взглядом за Джесс, изучающей обклеенную вырезками столешницу, а в его голове растянутый ехидством голос Джо дал ответ на вставший поперек горла рыбьей костью вопрос: она пришла сюда потрахаться, малыш. Для чего еще девчонки в ее возрасте ходят в гости к парням, когда их родителей нет дома? Тряхнув головой, словно пытаясь выкинуть застрявший в ушах назойливо насмехающийся голос Корлла, Бертран провел пальцем по контуру одной из вырезок - на сверкающей, усыпанной светом софитов сцене люди в кричаще ярких до нелепости костюмах пели и танцевали, изображая из себя кошек. Когда-нибудь и он окажется на такой же точно сцене, а потом попадет на одну из таких фотографий в хвалебной статье театрального критика, и кто-нибудь из прошлой жизни, может быть, даже Джесси, будет восторженно тыкать пальцем в эту фотографию и показывать ее всем своим знакомым, соседям и друзьям, хвастливо добавляя: а в девяносто втором я сидела у него на кровати, мы придумывали для яйца имя, и я ему нравилась! Джесс, и правда, нравилась Берти. Ему нравилось, как она подмигивает ему, когда их взгляды случайно сталкивались в школьных коридорах, как сонно клонится ее голова на грудь во время воскресных проповедей в удушающем жаре церкви, как она вся подкидывается и вздрагивает, когда укоризненный локоть бабки Роуз, врезаясь в бок, вырывает ее из сладостной дремоты, как она стучит мыском кеда по полу и хмурится, словно ее что-то чертовски сильно раздражает. Неужели имя Икабод реально настолько хуевое?
-Мне нравятся мюзиклы, - наверное, это и без того уже было понятно, и все же... - "Кошки" и "Иисус Христос - супер-звезда" мои любимые. - улыбнувшись, Берти со смущением вспомнил, как покупал журналы с обзорами на Бродвейские мюзиклы, запрятав их между комиксами. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из парней спалил его на покупке такого... Такого... Гейства! Им ведь плевать, что не все мужики в трико педики и не каждый певец пидорас. Это как считать всех священников сранными извращенцами и педофилами, хотя... Да, не самое удачное сравнение, но ход мыслей ясен! Сперва ты покупаешь журналы с мужиками в колготках, затем записываешься в театральный кружок, а потом не успеваешь моргнуть и глазом, и вот ты уже виляешь голым задом под каким-нибудь потным Свеном или Джорджем. Как же это, блять, тяжело быть подростком в занюханном американском городке, в котором на одном конце дороге церковь, а другом узколобые придурки, готовые избить тебя за чересчур девчачьего цвета рубашку и непозволительно узкие джинсы. Он ведь и сам такой узколобый придурок! За что они избили Дина Брайта? Кажется, за розовые носки.
-Я не милый! - резко обернувшись, выпалил Меррит, чувствуя, как краска приливает к его лицу, и каждый дюйм кожи от шеи до корней волос на макушке пропитывается жгучей пунцовостью. Милые котята, щенки, Харди Вуд, когда сидит за своим прилавком в книжном магазине, но не он. Не Бертран Винсент Меррит! Берти терпеть не мог, когда старые прихожанки называли его "милым мальчиком", щипали за щеки или гладили по голове, как вышколенного лабрадора, принесшего палку за печеньку. А теперь и Кольтер назвала его милым! Нет, она все же не намеренна с ним трахаться. - Это ты милая, а не я. - буркнув первое, что пришло ему в голову, Берти опустил голову, упершись взглядом в листы с заданиями. Уперся-то он уперся, да только все равно ни хера не читал, пускай и старательно делал вид, что занимается именно этим, пока Джесси беспардонно - или какое слово пришло бы на ум ее бабушки, застань она свою внучку в подобной позе на кровати церковного хориста? - валялась на его постели.
-Спасибо, - смущенно улыбнувшись, Бертран взял протянутый журнал и даже открыл его на двадцать шестой странице, мимолетно мазнув взглядом по изображению оголенного тела Джесс. - Жаль, что на тебе там не костюм Супергерл, тогда бы я смог вырезать фото  повесить на свой шкаф. - засмеявшись, Берти откинул журнал, немного небрежнее, чем следовало, на стол. Нет, конечно, он дрочил. Делал это, как и любой другой парень его возраста, вот только журналы с обнаженными девушками не очень-то в этом помогали. Он не мог представить себя ни с одной из них, но... Но вот же девушка со страницы двадцать шесть из каталога нижнего белья лежит у него на кровати, улыбается, смеется, и тоненькая лямка ее платья сползает вниз, оголяя плечо. Разве не об этом мечтает каждый парень? Это же просто влажный подростковый сон, воплощенный в реальности, только и нужно, что отодрать свой зад от табурета и сделать шаг вперед.
-Отец походу возненавидел меня с самого рождения, раз даже не дал свое имя, - усмехнувшись, Берти встал на ноги и, подхватив брошенную Джесси у стола сумку, подошел к кровати. - И если мне не изменяет память, то я первый такой Бертран в своей семье, - плюхнувшись на кровать, он скривил недовольную мину, призванную показать все его отношение и к своему имени, и к своей семье. - Пожалей ребенка, мое имя ничуть не лучше, чем Икабод, - фыркнув, Бертран откинулся назад, прижимаясь спиной к груди Джесс. И как же им назвать яйцо?
-Марлон? В честь Брандо. Обожаю его в роли Стэнли Ковальских в "Трамвае Желаний". Смотрела? Он еще там кричит под балконом в рваной рубашке, - набрав в легкие по больше воздуха, Берти, запрокинув голову назад, завопил: - Эй, Стелла-а-а! – он обожал черно-белые фильмы, и "Трамвай Желаний" был одним из его любимых, Бертран любил его почти так же сильно, как и "Что случилось с Бэби Джей". Вот бы в кинотеатре снова возобновили показ старых фильмов, а не крутили всякую мутотень.
-Ты ужасная мать, - смешливо фыркнул, Берти протянул Джесс ее сумку. Он не рылся в чужом, если это только не были нычки его папаши. - Не только запихала в люльку своего малышка травку, но и предлагаешь ограбить его деда. - покачав головой, Бертран повернулся к Кольтер лицом. - Я-то не потащу, но твоя бабка стопудово заставит тебя потащиться туда в воскресенье, чтобы послушать моего папашу. - засмеявшись, Меррит наклонился, так что лицо Джесси вдруг оказалось неожиданно близко. И... - это ведь было само собой разумеющееся? Он поцеловал ей. Поддавшись еще немного вперед, Берти коснулся мягких губ Джесс своими обветренными и сухими - ... и тут же, словно его ударило электрическим током, отпрянул назад.
-П-прости. Это случайно вышло. - нервно проведя рукой по волосам, Бертран смущенно улыбнулся, чуть прикусив костяшку большого пальца на правой руке. - Может... Может, мне все же принести тебе содовой? - это был единственный предлог, который пришел ему в голову, чтобы сбежать. Не говорить же, что ему приспичило поссать?

-У меня есть вишневая и ванильная, - Берти вскочил с кровати, нервно облизывая и покусывая губы, сдирая с них нежную кожицу и тут же судорожно проглатывая ее, касаясь кончиком языка чуть кровоточащий ранок. Хотя погодите-ка... Ванильная закончилась еще вчера вечером, он сам и выдул две последние бутылки, завалившись в наполненную до краев ванную. А если Джесс захочет именно ванильной содовой? Тогда он смотается за ней в магазин на углу. Мерриту хотелось бежать. Переступая с ноги на ногу, он отстукивал пятками нервозный ритм, вторящий рваным ударам его сердца. Ладони предательски вспотели. Да что там! Бертрану казалось, что каждый дюйм его тела, каждая конечность, каждый чертов орган вдруг начал возмутительно и по-свински потеть. Господи! Пускай, она захочет именно ванильной, и тогда он сможет выбежать на улицу и прогуляться до магазина. Но Джесси не захотела ванильной содовой, да и вишневой тоже. Она вообще не хотела, чтобы он уходил. И даже если бы Джесс прокричала это, театрально заламывая руки или хватаясь за его одежду, это не возымело того же эффекта, что сказанные ровным шепотом слова. Она словно боялась, что он исчезнет навсегда. И разве можно было от такого отмахнуться? Кивнув головой, Берти сел обратно на кровать.
-Правда? Может, в прокате есть видеокассета, - Берти хотел продолжить, что они могли бы посмотреть ее вместе, но не стал. Вставшие поперек горла слова рухнули в желудок и растворились в его кислоте, когда мягкость ладони Джесси коснулась его щеки. Это было чем-то новым и между тем на удивление знакомым - теплая нежность ласкающая щеку. Его так касались раньше, но настолько давно, что это уже казалось чем-то из прошлой жизни. Наклонив голову, Бертран невольно повел щекой вдоль ладони Джесс, словно пытаясь растянуть прикосновение еще на несколько секунд. Но касание не было жевательной резинкой, и все же оборвалось.
-И то верно, - Меррит неуверенно улыбнулся, наблюдая за тем, как руки Джесси, скрываясь в недрах сумки, вытаскивают под тусклый свет лампы его комнаты все то, что Кольтер посчитала необходимым для выполнения домашнего задания. Косяки - это уж точно лучшее средство в планировании семьи. - А став старше, Марлон будет жаловаться психологу, что так и не сумел оправдать надежд родителей и стать великим актером. - взяв яйцо в руки и усмехнувшись, Берти прицокнул языком. - Прости, малыш, но в семействе Мерритов на роду написано разочаровывать отцов. - не успев проникнуться всем трагизмом данной ситуации и прочувствовать всю соль разочарования из-за того, что твой ребенок вырастает в совсем не того человека - или яичницу - каким ты его видел, Берти заметил заветную пачку печенья.
-Ты принесла их! Спасибо, Джесс. - положив Марлона на кровать, Меррит зубами открыл пачку ВагонВилз. Он обожал в этой сладости абсолютно все - вкус, яркую упаковку с ковбоем, рекламу с навязчивой мелодией и говорящей лошадью. Вытряхнув все содержимое пачки на кровать, Берти, усевшись по-турецки, разорвал индивидуальную упаковку первого печенья. - Будешь? - разломал печенье на пополам, так что джем высунул свой розовый язык из обеих половинок, Бертран протянул большую Джесс. - Нет ничего круче, чем курить и есть ВагонВилз одновременно. Уж поверь мне. - в конце концов, он не сделал ничего из ряда вон выходящего. Просто поцелуй. Норвуд с Деннисом подняли бы его на смех, если бы узнали, как он испуганно предлагал содовую после поцелуя. Но они никогда об этом не узнают. Только не они!
Джесси сидела совсем рядом, и Берти чувствовал легкую щекотку от того, как ее волосы касались его шеи, слышал, как она дышит и задерживает дыхание, затягиваясь от косяка, видел краешек ее губ, растягивающихся в улыбке, и от этого почему-то становилось спокойнее. Тугой узел, затянувшийся в груди, когда их губы соприкоснулись, начал развязывать, ослабляя свою хватку. Быть может, все дело в марихуановом смоге. Меррит затянулся, прикрывая глаза и медленно выдыхая в потолок, запрокинув голову. Когда он курил с парнями, то всегда задумывался о том: как выглядит? - судорожно ища любую зеркальную поверхность, в которой можно было оценить свое отражение. С Джесси же Берти просто курил. Расслаблено и с удовольствием. Он снова затянулся, блаженно зажмуривая глаза. Во рту вкус травки смешивался с приторностью ВагонВилз с малиновым джемом.
-Я настолько плох?! - притворно охнув от боли, Берти схватился за плечо, падая на спину. Старые пружины в кровати обиженно заскрипели. - Может, - передав Джесс косяк, он взял в руку яйцо, подняв его над своей головой, - это задание как раз и нужно для того, чтобы мы поняли, что нам рано заделывать детей? - крутя яйцо, Бертран обвел пальцем печать школы на одном из его боков. У яиц вообще же есть бока? Кажется, травка, уже начала действовать...
-Говорят, Сидни Даглас в прошлом году залетела от препода химии, - о, в прошлом году это была одна из самых главных сплетен не то что школы, всего города. Все только и шептались, что о распущенности Даглас, извращенце мистере Гейте и об его бедной и несчастной жене, которая стоически опровергала все слухи, продолжая ходить с мужем под руку на все воскресные службы. - Ей пришлось сделать аборт, - без этого ввернутого словечка "пришлось" фраза не была бы верной, ведь Сидни действительно пришлось его сделать под гнетом родителей, уговорами своего бывшего любовника и слезами миссис Гейт. - По крайней мере, так говорят. - чуть подкинув яйцо, Берти тут же ловко поймал его, затем уложив к себе на грудь.
-Аборт - это грех, если верить моему папаше. - верил ли в это сам Меррит? Ну, как сказать. Он верил, что Сидни Даглас пришлось бы не сладко, если бы она родила от мистера Гейта. Преподу не удалось бы открестится, родись у белой, как молоко, Сидни черный малыш.
-Ты не права, - поглаживая лежащее на груди яйцо подушечками пальцев, - ну на счет того, что у тебя нет качеств для хорошего родителя. - не поднимая на Джесси взгляда, Берти продолжил. - Ты веселая, с тобой легко разговаривать, у тебя мягкие руки, и... - ты красивая? Смелая? Тебя не волнует чужое мнение? - Чей еще сын сможет похвастаться, что фотка его матери есть на двадцать шестой странице каталога нижнего белья? - и Берти засмеялся, одной рукой придерживая Марлона, а второй касаясь ладони Джесс и чуть сжимая ее своими пальцами.
А стал бы он сам хорошим отцом? Берти об этом никогда не задумывался, и будь они с Джесс реальной парой, то поддержал бы ее в том, чтобы она не позволила ему заделать ребенка. И не то, чтобы Бертран не имел представления о том, как быть хорошим отцом -  примеров было навалом! От тошнотворных реклам и слащавых фильмов до соседей. Скорее в глубине души Меррит боялся не того, что не сможет стать хорошим отцом, а того, что будет плохим. Меньше всего на свете Берти хотелось становиться копией своего отца, и его буквально выворачивало - в прямом и переносном смыслах - если кто-то вдруг говорил, что они с папашей похожи.

А сделала бы его мать аборт, если бы знала, какой ужасной, отвратительной и невыносимой будет ее и его жизнь вместе с человеком по имени Винсент Гарольд Меррит? Или, собрав вещи, она убежала бы к своим родителям, чтобы стать жертвой пересудов и домыслов? Беременная жена священника сбегает к отцу с матерью... Ха! Да Бангор перемыл бы его матери все косточки и пересчитал все хрящи, мусоля эту тему, задаваясь бесчисленными вопросами: что? Почему? Зачем? И как такое вообще могло произойти в честной и добропорядочной лютеранской семье? Вот только к чему все эти идиотские "если бы" и "а вдруг"? Его бабка и дед, с которыми Бертран никогда не встречался в осознанном возрасте - они умерли с разницей в полгода, когда ему не было и трех лет - были людьми старой закалки и верили в истину о том, что вместе со свадьбой они вручают дочь зятю целиком и полностью, а это, значит, что он волен сам воспитывать, что порой равносильно наказывать, ее, как считает нужным. Да и разве может божий человек сделать что-нибудь неправильное? Даже если мистер и миссис Дойл и замечали на руках дочери синяки и ненароком отмечали ее бледность и вспухшие краснотой глаза от слез, они отворачивались и не решались обсуждать это даже в тишине собственной спальни. Некоторые женщины требуют жесткой руки, и их неумеха Шерил не исключение. Что чувствовала его мать в этом удушающе болезненном одиночестве? Берти не знал. Не знал он и того, что Шерил Меррит никогда и помыслить не могла об аборте и представить мир без своего сына. а вот Бертран иногда представлял вселенную без себя...
-Я думаю, - он чуть было не ляпнул, что "ты тяжелая", но вовремя прикусил язык, глядя снизу вверх, на усевшуюся ему на ноги Джесси. Ее волосы слегка растрепались, щеки потянулись пунцовостью, словно кто-то размашистым движением прошелся по ним кисточкой от румян, а платье задралось, оголяя участок нежной и белоснежной кожи бедра. Левой рукой Берти, прихватив пальцами край платья, потянул его немного вниз, пытаясь прикрыть наготу Джесс.
-Думаю, что бывают случаи, - как например у Сидни Даглас, - когда это единственный выход. - Берти хотел было провести аналогию с удалением аппендикса, но что-то во взгляде Джесси его остановило, и, чтобы не сморозить лишнюю глупость, Бертран заполнил свой рот марихуановым дымом, обхватив губами протянутую ему косяк. Меррит не стал забирать его из рук Джесс, и когда струйки дыма потянулись через его неплотно сомкнутые зубы на выдохе, они вместе с горячим дыханием Берти огладили подушечки пальцев Кольтер.
Меррит не знал, что ему сказать, да и стоит ли вообще говорить хоть что-то в ответ на слова Джесси, за которыми будто скрывалось еще что-то. Ему словно дали прочесть кусок из аннотации книги и тут же убрали ее на самую дальнюю и пыльную полку, до которой ему ни в жизни не дотянутся, если только не воспользоваться лестницей, которую Джесс спрятала за своей спиной. Но для этого с ней нужно подраться. А Берти не хотел драться с Кольтер и не хотел, чтобы она и дальше избегала его взгляда, отворачиваясь. И зачем он только заговорил об этом?! Наверняка, там, в Нью-Йорке, у Джесс была своя Сидни Даглас.
-Знаешь, достать в Бангоре презерватив большая сложность, - нарочито серьезным тоном произнес Берти, - половину из аптечной лавки тут же скупают родаки Норвуда, опасаясь, что от него залетит не меньше десятка девок из школы, а вторую половину покупают для того, чтобы подложить в стол миссис Браун. - миссис Браун ежегодно проводила занятия по половому воспитанию среди школьников, обучая их "технике надевания презерватива" на примере банана. Она делала это с таким энтузиазмом и задором, словно клоун на детском утреннике, который сворачивает из воздушного шарика пуделя. Поговаривали, что бананы миссис Браун использует потом отнюдь не для выпечки бананового хлеба.
-Моя мама была для меня настоящим другом, - он выпалил это, не думая, и только потом понял, как сопливо и по-детски это прозвучало. Идиот... Боже, какой же он придурок! Кто вообще говорит о своей маме, когда на нем сидит девчонка?! Разве, что Спенсер, который ебет таких же мамаш. Деб... Джесси гладила его ладонь, и ее мягкие пальцы, отвлеки Берти от самоедства, не дав утонуть в нем окончательно. Пальцы Кольтер были теплыми, а ладонь слегка покалывающе влажной. Это было приятно. Что-то еще? Берти прислушался к себе, силясь различить что-нибудь еще, кроме этого "приятно", хоть какие-то зачатки возбуждения, хоть что-то... Но ему просто было приятно. Сердце не норовило вырваться из груди, а стучало размерено-спокойно. Разве не должен он сейчас схватить ее за бедра и сжать их? Задрать юбку и повалить на спину? Нависнуть сверху, прижав к кровати своим весом? Может, но... У него не было десятка презервативов, чтобы натянуть их на свой член, да и после слов Джесси, Берти хотелось просто вот так вот лежать, переплетя пальцы, чтобы ее тепло передавалось ему, а затем возвращалась обратно.
-Цыганский поцелуй? - усмехнувшись, Бертран захотел было убрать настырно лезущие в глаза волосы, но вовремя вспомнил, что до сих пор держит в левой руке Марлона. - Давай, вот только, - подняв вверх руку, он прижал яйцо к щеке Джесси и улыбнулся уголками губ, - сперва уберем нашего малыша в безопасное место? Боюсь представить, что скажет мисс Нильсон, если наш ребенок будет раздавлен. - ничего хорошего она уж точно не скажет. Наверняка, будет импульсивно вздыхать, чересчур уж строго хмурить брови и качать головой, заламывая свои тонкие пальцы, как она делала всегда, когда хотела продемонстрировать крайнюю степень своего разочарования. Хотя разве дети не умирают в реальной жизни? Когда они настоящие дети, а не яйца? Умирают. Берти однажды довелось видеть детский гроб - у миссис и мистера Фишбраунов умерла пятилетняя дочь  от пневмонии - и, если честно, то в мире нет ничего более пугающего и страшного, чем маленький, детский гроб, обитый кружевом. У него, кстати, где-то был моток кружева - мама хотела сшить себе платье, но отец счел кружево слишком вульгарным - так что, если малыш Марлон умрет, они смогут сделать ему гроб и даже наденут траур на пару, и что тогда?  Хватит ли у мисс Нильсон жестокости, чтобы поставить неуд, двум умирающим от горя родителям? А ведь неплохой план Б.
-Ну что, мамочка, отнесешь свою детку в безопасное место?

Джесси поднялась с кровати и походкой мамаши из трейлера направилась к столу, чтобы отнести Марлона в безопасное место, а Берти все продолжал при этом чувствовать иллюзорную тяжесть ее головы у себя на груди и щекочущий нос сладковатый аромат от пушистой мягкости волос. Меррит уже успел пожалеть о том, что проявил себя как нормальный отец, а не затолкал Марлона куда-нибудь между подушек, настолько вдруг остро ему стало не хватать Джесси, которая на деле находилась так близко, что стоило лишь протянуть руку, чтобы почувствовать бархатистую нежность кожи руки. Перевернувшись на бок, Бертран усмехнулся, наблюдая за тем, как Кольтер укладывает их дитятку баиньки в канцелярскую коробку с россыпью скрепок, огрызков карандашей и надломанными посередине ластиков. Это, конечно, не самая брендовая колыбель, но тоже сойдет... Для Бангорской местности. Выдохнув облегчение в потолок, Берти медленно - чересчур медленно, явно переигрывая - принял сидячее положение под натиском ладоней Джесс, то и дело пытаясь завалиться на нее. Тело казалось каким-то ватным, а шоколадные крошки и следы джема приятно покалывали пересохшие губы, заставляя Бертрана снова и вновь касаться их кончиком своего шершавого языка.
От Джесси исходило приятное тепло и заразительная энергия, а суетная дерганность движений отчего-то казалась Берти чертовски милой. Хотелось непрестанно наблюдать за тем, как губы Джесси раскуривают косяк, как руки Джесси вздымаются вверх-вниз, словно два крыла, как тонкие пальцы рисуют причудливую вязь движений, за которой уследить чуть проще, чем за торопливым потоком речи. И все же Меррит пытался сосредоточиться. Старался он так усердно, словно ему предстояло сдать контрольную, а то и целый экзамен по теме "цыганский поцелуй, все тонкости момента", что на его лбу меж нахмуренных бровей пролегла небольшая вертикальная складка. Сейчас Берти был уверен, что в лесу геометрических теорем разобраться было гораздо проще чем в том, о чем с таким энтузиазмом рассказывала Джесс. "А если нет"? Что если нет? Кольтер так и не дала ответ на этот вопрос, будто его и вовсе не существовало в природе. Забавно. А может, в этот один конкретный момент, когда они сидят, прижавшись друг к другу, на кровати-шлюпке среди бушующих волн обыденных проблем и невероятного тоскливого отчаяния, исчезли все нет всего мира? Всего на один этот миг, когда пальцы Джесси комкают его волосы на затылке, заставляя поддаться вперед, а губы размыкаются, выпуская сизый дым, который лишь чутка, дразняще касается лица и истлевает, все нет всего мира вспыхивают и пропадают.
Их почти ничего не разделяло. Всего каких-то несколько дюймов, преодолев которые все могло бы стать куда серьезнее. Хотел ли Берти преодолеть их? Ведь это так просто, так правильно, так верно. Всего одно короткое движение головой, чтобы снова ощутить мягкую податливость губ Джесси. Всего одно движение рукой, чтобы накрыть ее ладонь своей и немного сжать, но не настолько, чтобы ей стало больно или страшно. Всего одно движение телом, чтобы опрокинуть Кольтер на кровать и... Джесси была мягкой и сладко пахнущей, она улыбалась ему, и Бертран еще отчетливо помнил приятную тяжесть ее головы на своей груди и то, как ее запястье и талия словно были созданы под его руки, чтобы они обнимали их и гладили. Берти медлил, и Джесси, слегка отстранившись, решила, что будет дальше за них обоих. По крайней мере, на ближайшие несколько минут.
Его очередь. Взяв косяк и затянувшись, Бертран наклонился было вперед и тут же все испортил - хотя нет! Это все испортила Джесси своим неожиданным вопросом - сделав то, что Кольтер категорично запретила делать. Он подавился, вставшим поперек горла дымом, зайдясь в кашле, от которого в уголках глаз выступили невольные слезы. Какого черта?! Замахав перед лицом рукой, отгоняя от себя дым и смущение, Берти тщетно пытался откашляться. У него уже начала ныть грудная клетка, когда сдавливающие ее спазмы наконец-то унялись. Это был запрещенный прием! Шмыгнув носом и облизав губы, Бертран, раскрасневшийся от кашля - или смущения - с красными от слез - или травки - глазами, обижено-недовольно уставился на Джесси-из-Нью-Йорка. Он вспоминал это идиотское прозвище только тогда, когда обижался или злился на Джесс. Случалось это крайне редко - они ведь почти не виделись.
-С чего ты это взяла? - Берти что-то сомневался, что конопушки на его лице складывались в надпись "не целованный девственник". - Конечно, я целовался. - и тут же поспешил добавить, чтобы у Джесс сомнение в его честности, а самое главное в целовательном опыте не продлились больше секунды. - И даже не раз. - вот тут Бертран не врал. Он действительно целовался и действительно больше, чем один раз. В подвалах среди бильярдных столов под грохот музыки и крики других таких же перевозбужденных и сошедших с ума от дури и свободы подростков, в чужих гостиных в кутерьме танцующих тел, когда уже невозможно понять: где заканчивается одно тело и начинается другое, на поле под запахом жженой травы и чернотой дыма, заволакивающим собой небо. Бертран целовался только в кумаре на вечеринках, когда поцелуи передавались по кругу, как банки пива и косяки. Никто не запоминал лиц и поцелуев, какими бы лажовыми они бы ни были. По-другому Меррит не целовался. До сегодняшнего дня...
-Знаешь, эти вечеринки, - Джесси не просила его оправдываться, но Берти с чего-то решил, что должен все расставить на свои места, - когда все пьют, танцуют и... Целуются. - правильнее было бы сказать "трахаются", но Меррит еще ни с кем не трахался. Да и не целовался, если честно по-настоящему.  - Но как с тобой, так у меня впервые. - смущенно краснея, так что розовая пунцовость широкими мазками окрасила уши и чуть коснулась щек, признался Берти. С Кольтер вообще было много впервые.  - Вторая попытка? - покрутив косяком, Берти улыбнулся Джесс уголками губ.
Прикрыв глаза, Бертран затянулся, задерживая дыхание. Поддавшись вперед, он осторожно коснулся ладонью щеки Джесси, оглаживая ее и немного накручивая на пальцы шелковистость волос. Меррит старался действовать уверенно, но дрожь в пальцах его выдавала. Чертовы пальцы... Открыв рот, Берти выдохнул, и сизая струя дыма устремилась вперед, коснувшись изгибов губ Кольтер. Берти вновь улыбнулся, не торопясь отстраниться или убрать руку от щеки Джесс. Чуть сдвинувшись вперед, он уперся своим лбом в ее и вновь выдохнул, но на сей раз без всякого марихуанового дыма. Просто горячее, сбивчивое дыхание.
-Я все сделал правильно? - не отстраняясь и на дюйм, Бертран переложил в руку Джесси косяк, чуть сжимая ее пальцы в своей теплой влажности вспотевшей ладони. Он спрашивал как ребенок, которому было важно услышать одобрение. - Тебе понравилось? - он ведь по сути им и был - ребенком, мальчиком, вечно ищущим чужого одобрения и жаждущим похвалы. И не так уж важно, кто именно и как его похвалит - Деннис хлопком по плечу или поджопником, Джо в своей грубой манере ероша волосы, учитель литературы поставленным возле оценкой идиотским улыбающимся смайлом - Берти нуждался в том, чтобы быть нужным. Необходимым. Любимым. И разве это не будет правильным, если он станет таковым для Джесси?

Джесси молчала, а ее теплые, мягкие пальцы с розовыми ноготками, похожими на лепестки розового шиповника - невольно вспомнилось, как в детстве, сидя в густых кустах за церковью, он срывал крошечные бутоны с колючих веток шиповника и, медленно раскрывая их, аккуратно разделял на лепестки, накладывая их поверх своих коротко стриженных чуть ли не до мяса ногтей - перебирали волосы на его затылке, сжимая и не давая отстраниться. Сбежать. Берти и раньше чувствовал подобное прикосновение, но то было властным, жестким и собственническим, отрезающим малейшие пути отступления, несмотря на все его попытки отстраниться, а это... Нежным, ласковым и невероятно теплым. Мерриту казалось, что кожа на его голове, в тех местах, где ее касалась Джесс, плавилась, словно воск, к которому поднесли пламя горячей свечи. И Бертран был совсем не против расплавиться в жаре Кольтер, прижимающейся к нему все ближе. Что ни секунда, то сокращения расстояния на один дюйм.
Губ коснулся выдох Джесси. Мягкий, теплый, будто дуновение летнего ветра. А затем к полураскрытым губам Берти прижалась настойчивая влага поцелуя, заставляя раскрыть рот шире. Меррит подчинился. Подчинился с большим удовольствием, обняв Джесси за плечи. Несильно и осторожно, не столько для того, чтобы удержать или привлечь к себе, столько от того, что ему попросту нужно было куда-то день свои тощие, долговязые руки. Не класть же их на колени Джесс, задирая и без того короткий подол платья, теперь едва прикрывающий ее бедра? В отдаленном уголке сознания пульсировала напуганная мысль, что отец может вернуться домой в любую секунду, и тогда черт знает, что случится... С него станется выпороть его при Джесси, но и это не самое страшное. Джесс словно тоже опасалась того, что их могут неожиданно прервать, и потому торопилась.
Они целовались жадно и спешно, будто это было единственным, что они умели делать и для чего вообще родились. Берти не поспевал за Джесси. Его дыхание сбилось, легкие болезненно сжались от нехватки кислорода, и  когда Кольтер наконец разорвала поцелуй, Бертран с наслаждением вздохнул полной грудью. Вздох вышел жалким, отдающим тихим, плаксивым всхлипыванием. Но Джесс вроде этого не заметила. Вроде..? Меррит старался сейчас ни о чем не думать. И это было не так уж сложно. Марихуана сделала свое дело, выветрив из головы любую способность нормально соображать и сузив огромный мир  даже не до кровати, а до их объятья, в котором их конечности тесно переплелись, обжигая оголенные участки кожи теплым восторгом. Как давно он обнимался в последний раз? Как давно он обнимался с невероятным теплом и нежностью, от которых замирает сердце, а по телу разбегается легкая дрожь, покалывающая счастьем? С Джесси были невероятно приятно обниматься. И Берти искренне желал, чтобы это мгновение длилось как можно дольше, чтобы секунды перетекали в минуты, те в часы, дни, недели, месяцы, годы, вечности. Он мог бы пролежать, обнимая Джесси, на этой кровати сотни и тысячи лет, и, даже превратившись в скелет, а затем пепел, он продолжал бы обнимать ее, прижимая к себе. Бертран был в этом уверен, а затем... Сладкий стон проник ему в рот сквозь разомкнутые губы и прилип к небу, словно назойливая мятная пластинка, которую никак не удавалось отлепить языком. Берти несколько раз прошелся по горячему небу языком, но так и не смог проглотить стон Джесси. Он настойчиво обжигал ему рот.
Джесс отстранилась, и Берти невольно выдохнул. С сожалением? Облегчением? Просто выдохнул. Протянув руку в сторону, Кольтер положила тлеющий косяк на деревянный край кровати, не особо заботясь о том, что может начаться пожар. Берти тоже было на это насрать. Если бы он умер, то единственным человеком, помимо его пенсионерных фанаток, который взгрустнул бы о нем, была Джесси, по крайней мере, Мерриту хотелось в это верить. Но если Джесс умрет с ним, то никто и слезинки не проронит. Вот только умирать не очень-то и хотелось. Больше всего Бертрану хотелось снова очутиться в объятиях Джесси, почувствовать теплую тяжесть ее рук на своей шее и щекот дыхания, ласкающий кожу. Ему это нравилось. Нежная мягкость касаний.
-Значит, - Берти улыбнулся, прикусив нижнюю губу, - я все сделал правильно? - его губы еще были влажными от чужой и своей собственной слюны, а небо горчило от медленно растворяющегося стона Джесс. Он все еще ощущал его привкус. Странный. Он не был чем-то неприятным, скорее новым и пока непонятным. Нечто подобное испытываешь, когда открываешь для себя новую кухню или пробуешь какое-нибудь экзотическое блюдо или фрукт. Да, точно! Бертран будто откусил от какого-то невероятно сладкого и между тем кислого плода и силился понять: хочет ли съесть его целиком? Джесси, похоже, была голодна.
Она лизнула его в губы, и Меррит зажмурился от неожиданности, чуть втянув голову в плечи, но, тут же попытавшись взять себя в руки, поддался на встречу, подставляя лицо россыпи поцелуев, вспыхивающих на скулах. Так приятно. Вроде как... Мурашки скользнули по шее и скатились по груди вниз, теряясь во впадине пупка, когда ладонь Джесси огладила его грудь, проходясь подушечками пальцев по разбросанным по коже каплям веснушек и родинок. Мелкие, колючие от электричества мурашки проследовали за ладонью Кольтер, соскользнув под ремень - который Берти носил ради пантов из-за крутецкой пряжки, а не для того, чтобы хоть как-то удержать штаны на поясе - джинс.
-Д-Джесси? - он взглянул на нее растерянно и робко, отчего между удивленно вскинуто-изогнутыми бровями появились складки кожи. Морщинки непонимания. Против воли, вопреки всем стараниям марихуанового дыма, заполняющим голову и клубящимся в извилинах мозга, перед глазами вспыхнуло, выжигая сетчатку, воспоминание - мясистая рука с рыжими волосками, показывающимися из-под края рукава сутаны, тянется к его паху, сжимая до боли, до рези в глазах, до плеска слез из-под плотно зажмуренных век. Это всегда было больно! И Берти был готов почти закричать, почти схватить Джесси за запястье и вытащить ее руку из своих штанов, почти умолять ее так больше никогда не делать. Но... Это же была Джесс. С мягкими руками, теплыми объятиями и ласковыми ладонями. Что если это будет иначе? Может быть, иногда это бывает без боли?
-Я, - смущенно поведя бедрами, Берти положил левую руку Джесс на плечо, ненавязчиво притягивая ее к себе. Совсем немного, будто даже упрашивая, - могу к тебе прикоснуться? - легко подхватывая пальцами бретельку платья, но не более того. Как и любой хороший мальчик, даже пытающийся казаться плохим, Меррит ждал ответа.

-Я хочу, - Берти шепнул об этом на выдохе, чувствуя, как тепло от ладони Джесс растекается по его рукам, пропитывая кожу. Он должен был этого хотеть. Хотеть снять это платья, как не очень-то весомую преграду между ними, хотеть обнять ее еще крепче, прижав к себе и опрокинув на кровать, чтобы, подмяв под себя, услышать как жалобно скрипят пружины старого матраса, хотеть снова и без остановки целовать податливые губы, будто не в силах насытиться, хотеть большего и непременно получить его, ведь потому как Джесси вела себя было ясно, что и она сама хочет этого отнюдь не меньше. А может и больше. Меррит должен был всего этого хотеть, и он заставлял себя поверить, что действительно хочет. Господиблятьбоже, Норвуд поднял бы его на смех, услышав всю эту ересь. Но Спенсера тут было, была только Джесс с мягкой встревоженностью в голосе и ласковыми ладонями, гладящими его щеки. Как же приятно. Прикрыв глаза, Бертран, наклонив голову, потерся конопатой щекой о ладонь Кольтер, словно пытаясь растянуть эту нежность еще на несколько мгновений.
-Нет! Что ты... - он выпалил это чересчур пылко, сжав пальцами ладонь Джесс и прижав ее к своей щеке. Она все делала правильно, проблема была в нем, но Берти не смел в этом признаться ни Кольтер, ни тем более себе. Трусливо и малодушно. Просто с ним такое впервые, и это абсолютно нормально, что он нервничает, боится пошевелиться и не знает, что именно сказать и куда деть свои руки. О чем-то таком ведь обычно и разговаривают с отцами? Краснея и запинаясь, рассказывают о понравившейся девушке, спрашивают совета и задают неудобные вопросы, которые помогают понять куда девать свои чертовые руки, чтобы они так откровенно не мешались. А папаши смеются, делятся опытом и пачками презервативов. Ведь это как-то так происходит? Если и да, то только в соседних домах. Берти и в страшном кошмаре не мог себе представить, как будет обсуждать нечто подобное со своим папашей. Да он отрежет ему хер прежде, чем он успеет закончить фразу. Да уж. Мысли об отце и кастрации совсем не мешали... Ни капельки...
-Ты все делаешь правильно, - мягко улыбнувшись Джесси, Бертран убрал прядь волос девушке за ухо, огладив ее шелковистую кожу у виска подушечками пальцев. Касаться Джесс было невероятно приятно. На каждое его касание - едва уловимое или весьма ощутимое - она неизменно реагировала, то мелкой дрожью, то выдохом, то как тогда, вовремя поцелуя, стоном, и это делало ее в глазах Берти похожей на чудесный музыкальный инструмент, играть на котором было восхитительно и между тем ужасно сложно. Одного неверного движения было более, чем достаточно, чтобы натянутая струна души лопнула и хлестко ударила по пальцам, вспоров их до крови.
А Джесси вдруг затараторила, словно испугавшись чего-то. Берти не успел понять и первый вопрос, как в воздух уже выстрелил другой. Эта стрекочущая пальба продолжалась несколько секунд, отчего в ушах Меррита принялось звенеть от напряжения и безуспешных попыток выдавить из себя хоть что-то. Стоило Бертрану открыть было рот, как собравшийся было на кончике языка ответа устаревал, и ему нужно было придумывать следующий. Вот только придумывать ничего не хотелось! Хотелось ухватить Джесс за руки и сжать их, умоляя замолчать, дав ему передышку. И именно это Берти сделал, когда Кольтер, высказав свое самое страшное опасение, смолка, прикрыв глаза, отчего на ее щеки упала резная тень от ресниц, и прикусив губу, так что стали видны ее зубы.
-Ты мне нравишься, - зажав ладони Джесси в своих, признался Бертран, и будто опасаясь, что она ему не поверит или поверит не до конца, добавил. - Очень и очень нравишься. - и Берти не врал. Простецкое словечко "нравишься" имело невероятно количество форм, оттенков и значений, и многие из них определенно подходили для Джесси. Она нравилась Бертрану. С ней было весело, она заставляла его улыбаться и смеяться, ему было хорошо и комфортно рядом с ней, когда она обнимала или даже просто мимолетно прикасалась к нему, то настроение поднималось вверх. Во многих влюбляются и за меньшее. Берти знал об этом, потому что однажды влюбился в человека, в котором не было ни одного качества за которое его стоило бы любить, и рядом с ним он не испытывал и толики того, что чувствовал сейчас, когда Джесс льнула к нему. Она будто боялась его потерять. Уже никто долгое время не боялся потерять Берти Меррита.
-Наверное, - смущенно улыбнувшись, Бертран откинул упавшие на глаза волосы нервно-резким движением руки, - ты еще не догадалась, но, - сперва покраснели мочки ушей, затем, следом за ними, розовые пятна разлились по щекам, скрывая россыпь веснушек, а после красноватые мазки появились на шее, - ты у меня первая. - мягко поглаживая большой палец Джесс, Берти поднял на нее сконфуженный взгляд. В таком не признаются обычно. О таком умалчивают и всячески отнекиваются, корча недовольно-обиженные мины, когда их пытаются в этом уличить. Кто захочет трахаться с девственником? Но ведь все когда-то ими были...
-Я боюсь сделать тебе больно. - если ему было больно, когда отец Джефферсон - опять эти уебанские мысли! - трогал его, то какого Джесс? Если ей больно, каждый раз, когда она с кем-то трахается - Бертран не был идиотом и понимал, что слухи, ходящие по школе, сильно преувеличены, и все же откуда-то они же взялись? - то она настоящая святая мученица!
-Не хочу, чтобы ты плакала. - подняв голову, Берти коснулся поцелуем лба Джесси, после спустившись дорожкой поцелуев по спинке ее носа к губам. Меррит целовал медленно и аккуратно, словно прижимался губами к только что нарисованной картине в страхе стереть мазки, но при этом не в силах противиться желанию коснуться. Мягкие губы Джесс трепетали как крылья бабочки. Так мило.
-Мы... Мы можем сделать это медленно? - подхватив лямки платья Кольтер, Берти потянул его вверх неторопливо-плавучим движением, наблюдая за тем, как темно-желтая ткань скользит по изгибам тела Джесс, оголяя его все сильнее.

Платье растеклось по полу бесформенно-одинокой лужей. Оно смотрелось каким-то чересчур ярким и неестественным пятном для комнаты Берти, в которой до этого дня еще никогда не было девчонки. И дело было не том - точнее не только в том - что застань ублюдочный папаша кого-нибудь в его комнате, он непременно бы развонялся да так, что дерьмом несло бы еще несколько дней, просто... Просто Бертран не хотел приводить девчонок в свой мир, в котором стол обклеен вырезками из журналов мюзиклов, а на зеркале вместо рамки картинки из комиксов. Им ведь такое не нравится? Что им вообще может нравиться? Джесси вот нравилось целоваться, трогать его и курить травку. Ей нравилось смеяться, улыбаться и прижиматься к нему своим обнаженным и немного дрожащим телом. Она замерзла? Берти вдруг стало чертовски неловко и стыдно за это. Он не хотел, чтобы Кольтер мерзла. Девчонки ведь вроде легко простужаются. Может, стоит предложить ей плед? Бертран не успел поиграть в рыцаря, остановленный вопросом Джесси, на который он смог лишь коротко кивнуть, послушно прижав свою ладонь к ее щеке и погладив. Нежная и мягкая. Норвуд мог сколько угодно ржать и говорить, что его щеки девственника гладкие, что задница младенца - это была полная брехня. Его щеки легко покалывали мелкой, подростковой щетиной, а щеки Джесс... Он словно трогал мягкую плюшку, которую только достали из печи. Мерриту вдруг захотелось коснуться щеки Джесси поцелуем, но он сдержался, потому что она продолжала задавать вопросы.
Почему должно быть больно? Потому что больно было мне! Он чуть было не выпалил это в ее растерянное лицо, но сумел прикусить язык и промолчать, сглотнув воспоминания как едкую и тошнотворную микстуру. Не думать, не думать, не думать - это была его молитвенная мантра, которую Берти не переставая шептал про себя, пока Джесс зарывалась носом в его шею, обжигая кожу своим дыханием и поцелуями. Подняв руки, Бертран запустил пальцы в волосы Кольтер, сжимая и ероша их на макушке, пропуская мягкие пряди сквозь растопыренные пальцы. Второй рукой он обнял девушку за талию, прижимая к себе вплотную, чтоб между ними ни осталось и дюйма, в который могла бы вторгнуться едкая недомолвка. Или она уже пробралась и плотно засела между ними? Может поэтому Джесси морщит лоб? Поддавшись девушке навстречу, Бертран коснулся ласковым поцелуем ее лба, потирая губами кожную складку, будто пытаясь ее разгладить. Он не хотел, чтобы ее было видно. Не хотел, чтобы Джесси грустила или думала о чем-то неприятном.
-Нет, - порно он, конечно, смотрел, но жутким оно не было. Скорее смешным и каким-то идиотским. В том порно, которое он вместе с парнями смотрели у Джея в подвале, было чертовски идиотским - девка в нем хрюкала и визжала, как поросенок, а волосатый мужик корчил такие рожи, словно его мучил запор, и он никак не мог пропердется. Они тогда были укурены в хлам и дико ржали над придурошными шутками Норва о мамке Тернера.
-Спасибо, - Берти неловко улыбнулся Кольтер в ответ, благодаря ее за то, что она хотела его, покорно положив руку на ее бедро и огладив его, поднимаясь вверх к резинке полупрозрачных трусиков, настолько тонких, что они практически ничего не скрывали. Задержав дыхание, Берти очертил подушечками пальцев край девичьих трусиков в складке между бедром и пахом. Тонкая ткань была до приятного нежной и гладкой, идеально подходящей для бархата кожи Джесс. Пальцы Берти прошлись по той же самой траектории, но теперь уже с легким нажимом, и Меррит вдруг почувствовал... Это не было ни взрывом, ни искрой, ни чем-то подобным ярким или хлопающим, скорее это было похоже на то, что по низу его живота растеклась теплота подтаявшего сливочного масла. И на удивление это не было неприятно.
-Я хочу, - Кольтер поцеловала его, и Берти охотно ответил на ее нежность лаской, углубляя поцелуй, - чтобы нам обоим было хорошо. - ведь в этом суть всего этого? Чтобы им обоим было приятно. Иначе в чем тогда суть? Джесс села на него сверху, оседлав бедра, и ощущение масла на животе стало еще ощутимее. Липкое тепло начало затекать под нижнее белье новым и непривычным чувством. Левой рукой, продолжая гладить ногу Джесси, правой - Берти приобнял ее за талию, привлекая к себе, чтобы вновь поцеловать. Ему нравилось ловить губами ее дрожащее дыхание и наблюдать из-под полуприкрытых век за покачиванием ресниц. Джесс была восхитительна. А если бы он целовать кого-то другого, его ресницы трепетали бы также? Не думать, не думать, не думать…
Один поцелуй плавно перетекал в другой, затем в третий, четвертый... Они будто теперь дышали друг другом. Ну, или кое-кто наконец-то понял, что во время поцелуя нужно дышать через нос, а не задерживать дыхание. Обхватив Кольтер за пояс двумя руками и обняв, Берти плавно перевернулся, опрокинув девушку на кровать и нависнув над нею сверху. Грубое стеганое одеяло одновременно контрастировало с Джесс и между тем чертовски ей подходило. Разжав руки, Берти, погладив ладонью Джесси по щеке, спустился по шее вниз, мягко сжав нежную девичью грудь. Даже она по размеру идеально подходила под его ладонь, или ему теперь так только казалось? Меррит гладил Джесс то подушечками пальцев, то всей ладонью и никак не мог остановиться. Руки сами скользили по волнам изгибающего тела Кольтер, собирая и легкую дрожь, и едва проступившие капли испарины.
Джесси, обнаженная до неприличия - смущало не столько отсутствие одежды, сколько эмоции и чувства - лежала под ним, а он был совершенно одетым, закутанным в свои безразмерные джинсы-клещ и растянутую футболку, словно в доспехи, скрывающие то, что лучше никому не показывать. Старые шрамы, которые плоскими рубцами пересекают спину и бедра, и сине-фиолетовые местами отцветающие астры синяков, оставленные отцом после недавней стычки. Эти отпечатки-клейма чужих эмоций видны глазу и нужно для того, чтобы скрыть другие отметины, скрытые глубоко под кожей. Шрамы побледнеют, синяки пройдут, а кое-что до конца жизни будет тлеть под кожей Бертрана Меррита. Его отравляющая жизнь паскудная тайна.
Немного отстранившись, Берти начал стягивать футболку через голову, оголяя перед Джесс свою постыдную жизнь. Она и теперь его хочет?

Берти всегда стыдился своего тела, боясь хоть кому-то показать те клейма, что отмечали его, въевшись в кожу болезненными воспоминаниями. Именно поэтому он с детства привык носить джинсы и брюки, даже если на улице стояла невыносимая жара, привык раздеваться самым последним и настолько медленно, что даже у добряка — по меркам их банды — Джея заканчивалось терпение, и он сваливал из раздевалки, советуя ему поторопиться, привык идти в душевую самым последним или, закутавшись в полотенце под дружный гогот парней, что он боится показать им свой крохотный стручок, привык купаться в озере в футболке и шортах, игнорируя обидные подколы и идиотские шутки Норвуда, на которого он как-то набросился с кулаками, когда тот попробовал стащить с него одежду — Бертран привык ко всему, потому что сносить издевательства, насмешки и придурошный хохот куда проще, чем чувствовать на себе жалостливо-бесполезные взгляды. Жалость обжигала раскаленным железом. Под ней уродство домашнего насилия лишь проступало сильнее, становясь отчетливо ясным. И это ничего не меняло! Разве соседки не видели синяков на руках его матери? Не замечали ее болезненной бледности и скованности движений? Все они видели и все подмечали, только вот ничего не собирались с этим делать, потому что сама мысль о том, что божий человек может быть домашним тираном их страшила, поэтому они просто жалели Шерил Меррит за природную неуклюжесть, за поразительное умение путаться в собственных ногах и собирать все углы, за меланхоличный нрав и прочее-прочее-прочее. Его мать жалели по мнимым причинам, и эта жалость была куда отвратительнее и куда невыносимее всех злых и жестоких слов, что ей приходилось терпеть от отца. Бертран не выносил жалость.
Жалела ли Джесси его, когда, вдруг замерев на несколько мгновений, коснулась границы кожи с синяком каким-то одеревенелым движением. Мягкая подушечка ее пальца медленно-заржавевшим движением уходила все дальше от переливов гематомы, а Берти не хотел узнавать ответ на свербивший в голове вопрос, и поэтому искренне обрадовался, когда Кольтер сама спросила его, вытеснив надоедливый вопрос другим, на который он смог ответить коротким кивком головы. Ему было хорошо — наверное — и он хотел, чтобы она продолжила — наверное. Какое отвратительное слово "наверное". Бертран, покатав его на языке, разгрыз зубами, а затем проглотил вместе со скудной слюной, когда Джесси, справившись с тяжелой пряжкой ремня, расстегнула его джинсы, потянув их вниз вместе с нижним бельем. Приподняв тощую задницу, Меррит помог девушке стащить с себя остатки одежды, между тем подставляясь под ее ласковые поцелуи, на миг — всего лишь на миг — показавшиеся ему каким-то вымученными.
Берти снова кивнул и снова добавил про себя это короткое словечко "наверное", стиснув его зубами так сильно, чтобы оно ненароком не проскользнуло наружу. Теплая ладонь Джесс, огладив напряженный живот, скользнула ниже, срывая с дрожащих губ Бертрана судорожно-всхлипывающий вздох. Приятно? Ему должно быть приятно. Наверное... Качнувшись вперед, Берти накрыл своими губами губы Джесс, одной из рук обняв ее за плечи, а второй, погладив по талии, опустился вниз к укромному и влажному месту. Это было ни на что не похоже... Это было...
Отвратительно! Вздрогнув словно от удара током, Бертран замер, зажмурившись до цветастой рези перед глазами. Нет, это не было отвратительно. Это была Джесси — самая замечательная, самая веселая и самая добрая девушка из всех, кого он знал. Ее тело пахло персиком и молоком, у нее были мягкие и нежные губы, которые ему нравилось целовать и которым нравилось целовать его в ответ, пушистая шелковистость волос, ласково опутывающая его пальцы, аккуратные и податливые его рукам изгибы тела, раскрывающиеся и распаляющиеся под его прикосновениями. Как это может быть..? Отвратительно. Это слово врезалось в сознание шурупом со свистом, принося чудовищную боль, расплавляющую мозги и мысли, так что Бертран буквально физически ощущал, как каждая буква этого невыносимо длинного слово вкручивается в его сознание. О-т-в-р-а-т-и-т-е-л-ь-н-о. Это не так. Нет.
-Нет! — Берти выкрикнул это, испуганно одернувшись в сторону и зажав искаженный криком рот руками. Он не хотел говорить это вслух, не хотел выпалить в лицо Джесси, в которое сейчас ему было нестерпимо стыдно смотреть, и поэтому Бертран отвернулся, вжав голову в плечи. Его трясло. Колотило от подкатывающих к горлу рыданий, которые он пытался удержать в себе, вжимая ладонь в лицо, так что неровно обкусанные ногти оставляли болезненные полукруглые отметины на бледных щеках. Это было отвратительно. Он был отвратителен! Мысль запульсировала в висках, а в следующую секунду разбежалась по всему телу, так что изо всех пор, будто из разинутых мелких пастей, заголосил хор его тела — ты отвратителен! И пускай это орало его собственное тело, голос, которым оно это делало, не принадлежал Берти, но он был ему хорошо известен.
"Ты отвратителен, Бертран" — это липкий, жирный голос, отдающий чесночным хлебом и майонезным душком, ласкал его уши, пока он сидел на подлокотнике жесткого кресла и сверлил взглядом дверь, надеясь, что она сейчас откроется, но дверь никогда не открывалась и кошмар никогда не заканчивался. "Отвратительный мальчишка" — этот вязкий, обволакивающий голос, что заползал ему в ухо сколопендрой, сворачивающейся в костяной улитке, пробирал до дрожи, заставляя поверить, что он действительно грязный, испорченный и отвратительный. "Как можно быть настолько отвратительным?" — потный голос насмешливо вопрошал, лаская шею своими поцелуями и оставляя на ней отвратительные отметины, пульсирующие болью и ненавистью. "Это все из-за демонов. Демоны отравляют тебя, Бертран, и делают отвратительным" — отец Джефферсон выдыхал это своим влажным от возбуждения голосом в его разинутые губы за секунду до того, как припасть к ним в жадном, ненасытном, отвратительном поцелуе.
-Тебе лучше уйти. — у Берти едва хватило сил, чтобы перекричать нескончаемый крик своего тела, скандирующий об его отвратительности.  — Это... Это... — ему хотелось посмотреть на Джесси, оправдаться, но перед глазами все плыло, и узор стеганого покрывала все кружился и кружился, превращаясь в утягивающую спираль, так что Бертран прижал руку к своим глазам, тут же почувствовав, как горячие слезы обожгли его ледяную ладонь. — Ты ни в чем не виновата, — поверит ли Джесси в это? Берти очень хотелось в это верить. — Это все моя вина, — это я отвратительный, это я мерзкий, это я... -  я какой-то неправильный... — слезы брызнули из глаз, будто сок из переспелого лимона по которому ударили молотком, и Берти показалось, что он задыхается.

Просто секс? Просто секс?! Он должен был думать так же, потому что так думают все парни, когда им шестнадцать лет, а в голове играют гормоны, застилающие разум и не дающие нормально соображать, пока руки судорожно пытаются отстирать следы ночной полюции от трусов. Липкие, мерзкие, влажные и постыдные следы приятной влажности снов. В таких снах коротышкам вроде него дают такие девчонки, как Джесси Кольтер, и таким девчонкам такие как он во снах нравятся, они громко стонут, кусая губы, выгибаются от малейших прикосновений, сладко выдыхая, что им все нравится. Вот только Берти никогда не снились такие девчонки, как Джесс, а сегодняшняя взаправдашняя реальность, которая вполне могла походить на одну из подростковых фантазий, обернулась кошмаром, в котором он сотрясался от рыданий на глазах девчонки. Единственной девчонки во всем этом гребанном Бангоре, которой он мог понравиться! Нет, которой он, черт подери, нравился!
Для Берти Меррита не существовало "просто секса". В его реальности существовало лишь насилие, густо пропитанное едким потом, чесноком и приторно удушающим ароматом благовоний, что проникали в его сны, отравляя их. Бертран старался. Честно старался, но от этого невозможно было спрятаться - ни одного одеяло, каким бы теплим оно бы ни было, ни одна песня, даже напетая самым ласковым и теплым голосом, ни одна придуманная история из книги - ничто из этого не могло спрятать его от отца Джефферсона из воспоминаний. Потому что не каждый монстр из-под кровати - это насильник, но каждый насильник - это неизменно монстр.
-В следующий раз?! - одна эта мысль приводила развинченного до последнего шурупа Берти в ужас, ведь думая о следующем разе, он представлял не Джесси, покрывающую поцелуями каждый дюйм его истерзанной плоти, а отца Джефферсона, выворачивающего ему руки и сжимающего кожу до наливающихся алым отметин. Он не хотел этого самого следующего раза! - Откуда ты знаешь? Как ты можешь такое обещать?! - Джесс не была перед ним виновата, она лишь пыталась помочь и успокоить, но злости внутри Бертрана было так много, что удержать ее в себе было попросту выше его сил. Берти вздрогнул, и ядовитые капли злобы разлетелись во все стороны, кислотой выжигая остатки нежности.
-Это не было моим первым разом. - это могло бы прозвучать ехидно и насмешливо, обернув все в жесткую и идиотскую шутку, в которой он зло разыграл доверившуюся ему Джесс, вот только в голосе Меррита не было и намека на издевку. Это могло бы прозвучать отчаянно и с обидой, словно до этого у него все было нормально, а вот только сегодня с Джесси вышла осечка, и тогда его слова о том, что она у него первая были бы пустым блефом, тем самым, что парни иногда используют, чтобы расположить к себе девушку. Вот только Берти не блефовал и никогда и ничего у него не было нормально. Поэтому это и прозвучало едва ли слышно. Как некое постыдное откровение слова прошмыгнули сквозь растопыренные пальцы прижатой ко рту ладони.
Если говорить откровенно, то это не было даже вторым. Но на откровенность у Меррита было недостаточно сил. У него их не хватало даже на то, чтобы прикоснуться к Джесси, погладить ее по голове или обнять. У него вдруг вообще на все закончились силы, даже собственное биение сердце и дыхание вдруг стали какой-то непосильной ношей. Наверное, в таком состоянии люди и прощаются с жизнью или просто исчезают так же, как и его мать. Берти хотелось исчезнуть. Он отдал бы все, чтобы раствориться в колючих прикосновениях пледа, став одним из его стежков, чтобы, когда Джесс подняла голову, ей не пришлось страдать от того, что она не знает, как теперь к нему относится. Но чудес не бывает. Нет, он, конечно, мог постараться и превратить воду в вино, накормить толпу людей семью хлеба и рыбами, быть может, даже пройтись по воде, но он был не способен исчезнуть, пока Джесси хваталась за него.
Задрав голову, Берти посмотрел на потолок. Он помнил каждую его трещинку, каждую неоновую звезду, которую сам и наклеил, когда ему было семь лет, и он начал увлекаться астрономией, каждый неровный штрих штукатурки - успел запомнить, пока изучал потолок, лежа на спине под тяжелым и сбивчивым дыханием отца Джефферсона. Сколько ему тогда было? Девять лет. Отец Джефферсон неожиданно приехал в гости к его родителям и выказал желание посетить репетицию церковного хора, после чего напросился на чай, а затем со всей присущей ему наигранно-сладостной вежливостью попросился посмотреть его комнату. Берти не хотел пускать его туда, но мама... Ей нравился отец Джефферсон. Этот веселый и любезный толстяк. Этот гребанный, жирный извращенец! Бертран надеялся, что они быстро уйдут, ведь в его маленькой комнате и посмотреть-то было не на что, но отец Джефферсон, пытаясь казаться дружелюбным, признался, что в детстве ему всегда хотелось попрыгать на кровати. "А ты прыгаешь на кровати, Бертран?" - Берти прыгал, но не_святому отцу он соврал, и тот попросил попрыгать для него. Бертран не решился отказаться. Во время одного из прыжков он больно ударился ногой о спинку кровати, и, разумеется, отец Джефферсон, проявив неподдельное сочувствие, захотел "залечить бо-бо". Берти было девять, а не шесть, и он давно не называл царапины и ушибы "бо-бо", но... Кто же посмеет поправить падре? Улегшись на спину, Бертран дал отцу Джефферсону осмотреть его ногу, и пока тот наглаживал его коленку, Берти изучал потолок.
-Это не папаша. - почему-то ему показалось важным сказать это.  - Он, конечно, мудак, конченный и побои - следы его рук, но... - обкусанные ногти оцарапали плечо, оставляя на нем пульсирующие болью красные полосы. - Это было с другим человеком, и я... Я... Я не хотел этого. - какая, блять, нелепость! Повел себя как телка, вот смеху-то. Но Берти не было смешно. Отвернувшись от Джесси, он затер лицо тыльной стороной левой ладони. - Девушкам надо кончать, если они возбуждены? Если хочешь, то... То можешь сходить в душ.

Джесси отказалась пойти в душ. Отказалась резко, словно выстрелила в воздух, так что в комнате еще долго весел отзвук ее - Берти силился, но никак не мог дать этому чувству точное название, а потому обозвал его, как сумел - обижено-злого недовольства. Бертран не стал предлагать снова и не решился посоветовать выпить содовой и воды. Какая в жопу содовая? Если только вишневая и если только в его. Облизав пересохшие губы, собирая языком остатки поцелуев Джесс, что сейчас отдавались горьковатым послевкусием, Меррит зажал трясущиеся ладони между свои бедер, покрывшихся гусиной кожей. Его колотило. Мелко и надрывно, а Джесси вдруг решила озвучить прописные истины. Да, он парень и что? Ты тупица, Бертран Меррит, вот что. Разве тебе, придурку, не известно, что парней не насилуют? Их не трахают, над ними не измываются, ни чьи потные и волосатые руки не забираются в их трусы, им не зажимают рты, заставляя давиться собственными криками, их не целуют так, что потом хочется выблевать все свои внутренности. Почему? Потому что это жестокая и ужасная прерогатива женского пола быть жертвами насилия. Разве тебе это не понятно? Если парня изнасиловал другой мужик, то это не делает его жертвой, это делает его педиком. Вот как это работает, малыш Берти. Ты жалкий педик, иначе бы у отца Джефферсона никогда бы не встал на тебя. И это все понимают! Сам отец Джефферсон, твой папаша, который закрывал и закрывает на все глаза, и даже Джесси, напомнившая тебе о том, что ты, простигосподи, парень, а не жертва. Бертран сильнее сцепил пальцы зажатых между бедер ладоней, прикусывая нижнюю губу. Конечно, Кольтер ему не... Она поверила! Вот только легче от этого совсем не стало.
Вздрогнув всем телом, Берти обернулся, вцепившись в Джесси испуганным взглядом. Она вскрикнула так, словно ей уже было что-то известно о столь бережно хранимом секрет. От кого?! Бертрана прошиб холодный пол, колючие капли которого мелкими булавками впились в кожу лба, заставляя тереть его подушечками пальцев. Неужели об этом знает еще кто-то, кроме Джо? Что если Джо..! Нет. Он обещал ему, что никому не расскажет. Тогда откуда это озарение в глазах Джесси, как у человека, который нашел подтверждение своего решения задачки по алгебре в конце учебника?!
Папочка. Трахает. Тебя. Искалеченный голос ворвался в сознание непрошеным воспоминанием, расставляя все по своим местам. Кем бы ни была та сумасшедшая из подвала, она намекнула ему о том, что знает о творящемся в лютеранской церкви Святой Надежды, и сейчас Джесси, как и он, вернулась в тот пропахший пылью и грязной историей подвал. Тряхнув головой, Берти попытался избавиться от назойливого голоса, вновь насмешливо заскрипевшего у него в голове. Если бы только можно было избавиться от своих воспоминаний, вскрыв черепную коробку, Бертран давно бы уже это сделал.
Джесс заметалась как птица, случайно залетевшая в дом и теперь бьющаяся о стены и закрытые окна в припадке найти путь к спасению. В повисшем между ними напряженном молчание оконная рама истерично стучала заевшей щеколдой. И это действовало на нервы. Каждый стук отдавался глухим эхом в висках, грозясь в конце концов раздробить голову Берти на куски. Это было невыносимо! Но еще невыносимее было осознавать то, что у него нет сил подняться. Страх, паника, слезливая истерика - все эти чудовищные паразиты оставили Бертрана без сил, теперь он мог лишь сидеть на кровати и смотреть, как Кольтер снова и вновь - казалось, что уже бесчисленное множество раз - пытается открыть окно, грозясь вырвать чертову щеколду вместе с куском оконной рамы. В конечном итоге Джесс сдалась, и отчаянье перестало сотрясать собой стены маленькой комнаты. Все вдруг увязло в липкой и тягучей тишине, лишающей сил. Если к окну Джесс буквально подлетела, то к кровати подошла медленно, едва волоча ноги.
Старые пружины тихонько скрипнули, когда Джесси опустилась на кровать, и Берти устало улыбнулся уголками губ, почувствовав приятную тяжесть руки Кольтер на своем плече. Может, это и хорошо, что у него не нашлось сил на то, чтобы открыть окно... Бертран не сопротивлялся, позволив Джесс опрокинуть его на постель, на которой они всего несколько минут назад целовались, прижимаясь друг к другу, словно не существовало никого и ничего вокруг. Только они одни в этой бешено вращающейся вселенной. Если бы это, и правда, было так. Бертран прижался к Кольтер, пытаясь вернуть то ощущение приятного одиночества вдвоем.
-Ты не идиотка. - она действительно ею ни была. Джесси Кольтер из Нью-Йорка была простой шестнадцатилетней девчонкой, откуда ей было знать, что в провинциальных городках вроде Бангоре священники насилуют церковных хористов? О таком не пишут в воскресных газетах и уж точно не размещают на первых страницах путеводителя по городу. Такое не замечают, отводя взгляд или закрывая глаза, пока перед сомкнутыми веками не появится образ Девы Марии. - И тебе не за что извиняться. - обхватив Джесс за пояс, Меррит уткнулся носом в изгиб ее шеи. Ему не за что было прощать Джесси, а ей не стоило перед ним извиняться. В чьем ее вина? В том, что он ей понравился? Или в том, что она захотела переспать с ним? Ха... Очень смешно. Зажмурившись, Бертран задержал дыхание, втягивая носом сладкий аромат кожи Джесс.
Мир, взорвавшись атомной бомбой воспоминаний, схлопнулся до размеров кровати, на которой они с Джесси прижимались друг к другу, взявшись за руки и переплетя пальцы, словно спасательные тросы, которые не дадут им утонуть в отчаянном безумие пугающего взрослого мира. Лежа рядом с Кольтер, чувствуя ее дыхание на своей коже и слыша мерное сердцебиение, Берти постепенно успокаивался. Он не хотел ни о чем говорить и тем более не хотел ничего рассказывать. Тишина, которая не так давно была пугающей, и потому ее хотелось заполнить вздохами, стонами, громким причмокиванием во время поцелуев, вдруг перестала тяготить, укрыв их будто пуховое одеяло, под которым можно было спрятать. Но тишина не могла быть вечной, ведь люди знают о существовании слов.
-Когда-нибудь да. - Бертрану не хотелось ни думать, ни вспоминать, ни разговаривать об отце Джефферсоне, вот только это было невозможно. Его липкие прикосновения накрепко вплелись в его жизнь, и чтобы Берти ни делал, с кем бы ни обнимался, к кому бы ни тянулся за поцелуем, Адам Джефферсон всегда будет рядом, чтобы напомнить ему о том, что он отвратителен.
-Если только ты сама хочешь рассказать мне о них. - положив голову на грудь Джесс, выдохнул Меррит, не открывая глаз. Да лучше бы он просто испортил воздух - Норвуд как-то рассказывал, что именно это и сделал один парень в своей первый раз - о таком Джесси хотя бы смогла вспоминать с улыбкой.

-Я обещаю, - говоря это, Берти сжал руку Джесси крепче, словно скрепляя договор между ними. - Я никому и ничего не расскажу. - уж кому-кому, а Бертрану было прекрасно известно о том, что некоторые секреты стоит хранить за десятью сотней замков, потому что их наличие не окутывает тебя магическим флером загадочности, а убивает изнутри, медленно, но верно отравляя все твое существо. Был ли секрет Джесси таким? Что-то подсказывало, что да, ведь какими бы банальными и напыщенными ни были бы романы восемнадцатого века, которые их заставляли читать на уроках литературы, они учили одной извечной истине - богатые и известные тоже страдают, и их слезы ничем не отличают от слез жителей маленьких городков. Жизни у всех разные, да вот только беды и горести у людей одинаковые. И все люди, независимо от их статуса и денежных сбережений, одинаково сильно страшатся расстаться со своими тайнами, как с самыми величайшими сокровищами. Хотя постыдная тайна - это не бабушка брошь и не тетушкино колье, тайна - это раковая клетка. И пускай сперва это всего лишь одна маленькая клетка, почти не приносящая тебе дискомфорта, но со временем раковые клетки размножаются, опухоль растет, и появляются первые симптомы - срывы, истерики, апатия, бессонница и попытки суицида - наступает время для похода к врачу, чтобы вырезать опухоль, но... Привыкаешь даже к раку, да и страшно ложиться под нож откровений, ведь кто знает, что еще вскроется во время операции? Поэтому Бертран и не торопил Джесс. В остановившимся мире на кровати у них было полно времени.
И вот Джесси сама проткнула свою опухоль ножом, и на постель между ними упал окровавленный эмбрион ее тайны. Аборт... Берти почувствовал, как к его горлу подступил мерзотно-приторный ком съеденного недавно ВагонВиллз. Господиблятьбоже! Бертран попытался вспомнить, что именно и как он говорил Кольтер про Сидни Даглас? Он ведь ее не осуждал, говорил, что понимает или... Или все же сказанул что-то отстойное и неприятное?! Зачем он вообще вспомнил про эту чертову Сидни! Нужно было ответить коротко и нейтрально, а он что? Вывалил на Джесси одну из бангорских сплетен, и что она почувствовала в этот момент? Если бы кто-то при нем начал рассказывать о том, как в соседнем городе священник домогался мальчика, то чтобы он сделал? Нервно усмехнулся, фыркнул бы и ушел. Но Джесс не ушла. Но она усмехалась или фыркала, когда они говорили про Сидни? Берти не мог вспомнить.
Джесс продолжала ковыряться ножом в своем опухолевом отростке, отрезая от него все новые и новые кровоточащие болью и откровениям ошметки, что падали между ними чудовищными кусками чужой жизни. Берти прижался к Кольтер сильнее, ложась поверх разлагающихся тайн. Что он мог ей сказать? Как утешить? Если даже для самого себя у него не находилось ни слов, ни утешения. Но он мог обнимать ее. Это Бертран и делал - он обнимал Джесси за талию, прижимаясь сам и прижимая ее к себе, пока тайны опутывали их тела снаружи, будто кокон черного шелкопряда.
-Ты могла умереть. - закономерный исход для того, кто глотает таблетки, но ведь Джесс и так о нем знала, иначе не стала бы травиться. - Я бы не хотел, чтобы ты умерла. - это было правдой. Конечно, ему было бы плевать, если бы умерла какая-нибудь шестнадцатилетняя девчонка, обворовав мамкину аптечку, где хранились антидепрессанты, но Кольтер не была какой-нибудь шестнадцатилетней девчонкой, она была его Джесси Кольтер - девчонкой, которая умеет целоваться по-цыгански, может станцевать с ним под дождем и почему-то не ест ничего сладкого, даже такой удивительно вкусный снек, как ВагонВиллз. Бертран смог бы представить свою жизнь без Джесси, вот только ему не хотелось ее выдумывать, потому что вот она, Джесси, лежит рядом с ним, а их тайные уродливым клубком змей шипят и извиваются под кроватью, пропитывая скрипучие половицы ядом.
Теплые ладони прижались к холодным и влажным от слез щекам, и Джесси - девочка, которая больше ничего не чувствовала, задала очень и очень важный вопрос Берти - мальчику, который был переполнен всеми возможными чувствами мира. Ты снова будешь игнорировать меня в школе? Меррит медленно выдохнул и прикусил губу. И что он мог на это ответить? Положив свои ладони поверх рук Джесс, Берти мягко отнял их от своих щек и сжал, отворачиваясь, потому что смотреть в глаза Кольтер было невыносимо тяжело. Она нуждалась в нем? Он в ней нуждался. Но дома, в церкви, в укромном уголке парке, где их никто не увидит. А в школе...
-Я тебя не игнорирую, просто, - вот только в старшей школе ничего не бывает просто. Поглаживая ладонь Джесси большим пальцем, Бертран пытался подобрать правильные слова, чтобы Джесс все поняла. Все поняла и не обиделась. - В школе я не могу быть таким, какой я здесь с тобой. Понимаешь? - запустив правую руку в волосы, Берти сжал взмокшую от пота челку.
-Норвуд, Джей, - эти двое волновали его меньше всего, весь этот идиотский маскарад в школе в костюме плохого парня был только для одного единственного человека, - Деннис - они не знают ничего из этого, - Меррит обвел рукой свою комнату. Обвел стол с вырезками фотографий из мюзиклов, шкаф, обклеенный комиксными страницами, старенькое радио и Джесс. Благодаря ублюдку папаше, парни не очень-то рвались к нему домой, да и сам Берти не шибко настаивал, предпочитая зависать у Денниса или Джея. А чтобы они сказали, если бы увидели его стол? Узнали на какой станции стоит его радио? Поняли, что ему не так нравится женщина-кошка, как он им втирал? Бертран медленно сел, не выпуская руки Джесс из своей.
-Я должен им нравится, - я должен нравится ему. Берти невольно коснулся проколотого уха, чуть сжимая мочку, - чтобы выжить. - но дело было не только в выживании. Дело было в Деннисе, расположения которого Бертран пытался добиться всеми ему известными способами. Он осквернил церковь, чуть не сжег ее, но только ли из-за злости и обиды на отца? Нет... Бертран хотел впечатлить Денни, хотел доказать, насколько плохим он может быть. Почему? Потому что Деннису Дею никогда не понравится парень из церковного хора! Он таких окунает головой в унитаз и запирает в школьных шкафчиках. А понравилась бы ему Джесси? Больше всего Берти боялся, что Джесси может понравиться Норвуду.
-В школе я конченный мудак, - ну может не совсем конченный, но то, что мудак - это точно. - И даже зная это, ты хочешь болтать со мной у твоего шкафчика?