И снова воскресенье, день Господень. Кто вообще придумал воскресенье с этими его накрахмаленными рубашками, тугими воротничками, шелестящими страницами церковных гимнов, жмущей обувью и невыносимым лицемерием, которым прихожане по утрам густо, заместо зубной пасты, начищают зубы, чтобы те сверкали примерными улыбочками, во время их бесед со святым, его мать, отцом Винсентом Мерритом. Будь в этих богобоязненных старушках еще больше садизма, чем заложено в них природой и вскормлено тяготами жизни, они бы не только старательно утрамбовывали своих домочадцев в костюмы, которые надевались исключительно по трем поводам - свадьба, поход в церковь и похороны - но и заставляли бы их улыбаться, зацепив уголки губ степлером. Парад пустословия и подхалимажа. Все эти чопорные дамочки, их прижатые к полу каблуком мужья, затюканные детины лебезили перед его папашей так, словно он был самым Петром, стоящим у врат царства Господнего и решающим, кого пропустить в вечное наслаждение, а перед чьим носом запереть тяжелый засов. Ха! Да в его ублюдочном отце столько дермища, что апостол Петр даже не удостоит его своим взглядом. Но все эти раболепно слюнявящие его жопу дураки, будто бы не замечают исходящей от него вони. Придурки. Вкушают кровь Христову и даже не подозревают о том, что это виноградный сок, разбавленный спиртом и скудными остатками вина. Святая задница отец Меррит знатно покутил в пятницу, так что едва смог открыть глаза к субботнему вечеру, да и теперь выглядел не лучшим образом, впрочем, старушенции были настолько в него влюблены, что в похмелье им чудилось некая тоска, которая определенно была вызвана не избытком алкоголя, а горестными мыслями о судьбе Бангора и его жителях. Глупые курицы. Пренебрежительно фыркнув, Бертран вышел из церкви через заднюю дверь. Его запястья болезненно ныли, а на бледной коже проступали кандалы гематом. Гребанный ублюдок. Долгожданная затяжка не принесла ни облегчения, ни удовольствия, от нее только засаднило в горле, словно его оцарапали изнутри наждачной бумагой.
Привалившись спиной к стене церкви, Меррит курил, прикрыв глаза. Ему нравилось представлять себя не здесь, а где-то очень и очень далеко. Как насчет Голливуда? Передернув плечами, Берти улыбнулся, выпуская сизую струю дыма в налитое свинцовыми тучами небо. Вот сейчас из-за угла вывернет какой-нибудь именитый режиссер, взглянет на него и обомлеет, пораженный тем, как он идеально подходит для главной роли в его очередном крутом фильме. Иногда, стоя дома в ванной перед зеркалом, Берти тренировался отказываться и соглашаться на подобного рода предложения. Он репетировал восторженные улыбки, пренебрежительное хмыканье, насмешливое движение бровей и радостно непринужденный кивок головой, словно у него за плечами уже тысячи и тысячи сыгранных ролей. А разве это не так? Он вечно в кого-нибудь играл, чтобы хоть как-то вписаться в этот мир, в котором Господь Бог не оставил ему и крошечного местечка. Зажав сигарету между указательным и средним пальцами, Бертран выдохнул дым через нос, мысленно проговаривая про себя - "а почему бы и нет? Я все равно не занят на этой неделе, так что Вам повезло, и я сыграю в Вашем фильме" - и откидывая упавшие на лицо волосы нарочито медленным движением руки. Фантазии служили прекрасным убежищем, если только в них не врывались непрошенные гости. И если бы это только был какой-нибудь крутой продюсер или известный режиссер, но нет... Поморщившись, Бертран приоткрыл глаза, и созданная перед его мысленным взором голливудская улочка рассыпалась на мелкие осколки, еще немного поблестевшие среди пожухлой травы, а затем и вовсе исчезнувшие без единого следа.
-Притча двадцать семь, стих девятый: масть и курение радуют сердце, - и он усмехнулся уголками губ, снова затягиваясь и задерживая дыхание, пока в груди болезненно не засвербило. И плевать, что курение, в данном случае, это совсем не то, чем они сейчас занимаются, шкерясь за углом, а сжигание вонючих благовоний, от которых потом кружит голову, а во рту все пересыхает. Ну и что с того? Есть множество толкований святой книги, так почему бы и ему не истолковывать ее по-своему? Хм, прочтение библии от Бертрана Меррита? Звучит как название книги, которая всегда будет стоять на самой верхней полке в книжном магазине и пылиться.
-Еще вопросы? - окинув девчонку беглым взглядом, Берти фыркнул, и надо отдать должное это было фырканье одобрения. Обычно в церковь девчонки ходили как те идиотские куклы из телемагазинов - платья, оборки, хвостики и ленточки, а эта скорее походила на барби, которую по ошибке сунули не в тот ящик с игрушками. - Я тебя здесь раньше не видел. Недавно переехала? - плащ у девчонки был зачетным. Берти мысленно примерил его и остался вполне себе доволен результатом, учтя тот факт, что в воображение плащ пришлось немного увеличить, чтобы он был ему слегка великоват.
Наверное, стоило начать разговор с чего-нибудь более оригинального: как тебе погода? Правда, такая же дерьмовая, как и служба моего папаши? - но это было слишком рискованно. Если она курит за углом, это еще не значит, что она - не пай-девочка с парой дурных привычек. Хотя... В таком-то прикиде? Тряхнув головой и затушив сигаретный окурок о металлическую набойку сапога, Берти запустил руку в задний карман брюк, задирая длинную рубаху хориста. Кем бы ты ни был на самом деле - задротом, ботаником, тихушником, лузером, хулиганом, бандитом или конченным ублюдком - когда встречаешь нового человека тебе выпадает нереальная возможность стать для него тем, кем ты не являешься. Хотя бы на пару-тройку часов, пока до его - а в данном случае ее - ушей не доползут слухи. Достав из кармана серьгу, Меррит демонстративным жестом вставил ее в мочку правого уха. Они договорились - точнее папаша на него только орал, выкручивая запястья - что он не будет носить "эту бабскую херь" во время службы. Служба закончилась.
-На этот счет у библии притчи нет. - щелкнув по серьге пальцами и улыбнувшись. Улыбаясь, Берти показывал верхние зубы - свои неровные клыки, большие передние зубы, разделенные щербинкой - и немного морщил нос, так что кожа на его спинке собиралась мелкими складками, комкая блеклые веснушки. Запустив руки поглубже в карманы, Бертран принялся перекатываться с пятки на носок, и каждый раз, когда, качаясь, он ударял пятками о булыжники, которыми была выложена тропа к задней двери церкви, по ним прокатывался гулкий металлический звон его набоек.
-Бертран! Бертран! - размахивая носовым платком, которым она тут же утирала струящийся по лбу пот, к ним подбежала миссис Хилли, одна из тех самых активных старушек, возраст которых на взгляд оценить практически невозможно, настолько он размыт в диапазоне от семидесяти до бесконечности. - Ты ведь поможешь нам в подготовке ко дню Реформации? - Аделаида Хилли в своих цветастых свитерках и многослойных юбках напоминала Берти пеструю курицу, которую однажды в детстве он увидел в контактном зоопарке. Она так же громко верещала и размахивала своими руками-крыльями, а ее отвратительно жирно намалеванные губы были в точь-в-точь куриный клюв... Ну или гузка. Учуяв запах сигарет, миссис Хилли, ярая поборница здорового образа жизни, воинственно поджала губы на манер куриной жопы и шумно втянула воздух носом.
-Девушка, - с той интонацией, с которой Аделаида Хилли это произнесла, она вполне могла бы обозвать бедняжку "сучкой" или "блядью", и то это прозвучало бы гораздо мягче, - на территории церкви курить строжайше запрещено. Сегодня сигарета, а завтра...
-Содом и Гоморра! - Меррит уже не первый раз слышал лекцию миссис Хилли о том, что в церкви делать нельзя. Поводом для этого монолога могла послужить абсолютно любая мелочь. Абсолютно любая кощунственно-вульгарная мелочь, по мнению самой Аделаиды Хилли. Жевательная резинка, громкий смех, музыка, непозволительные выражения, грязные волосы, сигареты - все это и еще не менее сотни других вещей по стойкому убеждению миссис Хилли могли превратить Бангор в Содом и Гоморру. Все начинается с малого любила повторять Аделаида, заставляя детей сплевывать жвачку в ее бумажный пакет.
-Это моя сигарета, миссис Хилли, я просто попросил ее подержать.
-Ох, Берти! - женщина вскрикнула это с такой испуганной страстью, словно он признался ей в том, что у него рак. - Твоему отцу это не понравится.  - ему вообще мало что нравится, но Бертран не решился произнести это в слух. – Что, если у тебя разовьется рак гортани? - мда, она действительно решила, что он уже тяжело болен. Как мило. - И ты больше не сможешь петь для нас! - а нет, это совсем немило. - Это было бы так ужасно, - схватив Бертрана за руку, мисси Хилли сжала их своими потными ладошками. - Пообещай мне! Пообещай мне, что больше никогда этого не сделаешь.   
-И это останется между нами, миссис Хилли. Наш маленький секрет? - и Берти снова улыбнулся, той самой своей улыбочкой, которая так нравилась старушкам без определенного возраста. - Если да, то я обещаю.
-Ты дрянной мальчишка, Бертран Меррит. - засмеявшись, миссис Хилли потрепала Берти по щеке, больно прихватывая длинными ногтями его щеку. - Ты до сих пор не выкинула эту гадость? - глянув поверх плеча Бертрана на девчонку, миссис Хилли возмущенно сверкнула глазами.

Берти несдержанно хохотнул, тут же сжимая вырвавшийся смешок в кулак и заходясь в наигранном приступе кашля. Она реально поверила в эту херь про притчу? Неужели в Нью-Йорке все такие доверчивые? Смех приятно щекотал горло изнутри, но расхохотаться на глазах обезумевшей от возмущения миссис Хилли было смерти подобно, и Бертран продолжал изображать острый приступ внезапно напавшего на него бронхита, пока старуха сверлила пристально-недовольным взглядом Джесси-я-из-Нью-Йорка. Наверняка, будь это в ее силах, Аделаида Хилли сожгла бы до жалкой горстки пепла эту мелкую выскочку вместе с ее возмутительным нарядом, в котором только, по убеждению самой миссис Хилли, стоять на панели, и настырно дымящейся сигаретой.  Но, увы, таких способностей у бабуленции Хилли не было. Может, оно и к счастью. А то неровен час, добрая половина Бангора давно бы уже обернулась бесполезными кучками пепла.
С сигаретой в руке Джесси произошли куда менее волшебные метаморфозы - она всего лишь превратилась в черное пятно на стене церкви и неприглядный окурок, тут же затерявшийся в траве. Однако на старуху Хилли это произвело такое впечатление, словно от одного маленькая черного пятнышка вся церковь вспыхнула адским пламенем. Впрочем, если припомнить, что случилось с церковью святой Надежды весной - разумеется, не без участия самого Берти - то страхи миссис Хилли вполне себе оправданы. Им ведь только-только удалось восстановить церковь после нападения вандалов. И вот опять! Вскрикнув раненной птицей, которой, как минимум, оторвало голову, Аделаида Хилли схватилась рукой за грудь и начала заваливаться на землю. Опять двадцать пять... У Бертрана не хватило бы пальцев на руках и ногах, чтобы перечислить все те разы, когда миссис Хилли падала в обморок — это была ее излюбленная манипуляция. Так она заставила недавно почившего мистера Хилли выйти за нее замуж, так она уломала своего дрожащего сыночку не переезжать в другой город, когда он, наконец-то отлипнув от мамкиной титьки, женился, так она неизменно получала скидки в местном продуктовом магазине, когда по неожиданно-ужасной случайности забывала кошелек дома. И лучше было ее не спрашивать о причине этих обмороков. Больше, чем учить жизни, миссис Хилли любила читать журналы по медицине. Выискав очередное редкое заболевание - обязательно смертельное и неизлечимое - она тут же находила его признаки у себя, а за частую самым распространенным симптомом всех этих болячек был как раз-таки обморок.
-Да жива она. - куда более равнодушно и сухо, чем следовало ожидать, шепнул Бертран на ухо Джесси, пока они переворачивали миссис Хилли на спину. Истеричная бабка любила не только превращать окружающих ее людей в зрителей, но и в участников разыгрывающийся трагедии. Если ей никто не подыгрывал - не проявлял участие, не пытался привести в чувства, не носился со стаканом воды и не порывался вызвать скорую - старуха лежала ничком и изображала мертвую, пока у нее не принималось ломить тело и ей не приходилось чудеснейшим образом оживать. Сегодня, впрочем, представление проходило в лучших традициях - с криками, пощечинами и настоящей паникой. Берти оставалось только наблюдать. Сперва Джесси пыталась привести старуху Хилли в чувства, от души  хлеща ее по щекам, а когда ей это удалось, то к превеликому удовольствию Аделаиды Хилли у нее появились новые зрители, так что едва придя в себя, она тут же поспешила снова закатить глаза и сдавленно захрипеть, пока вокруг нее кружили встревоженные подружки и любимый сыночек под усталым взглядом своей жены, которая ни на йоту не верила, что "мама" уйдет из мира до того, как сгноит ее. Сколько вообще можно на это вестись?! - мысленно вопрошала Маргарет Хилли и не находила ответа.
Наконец в толпе кто-то выкрикнул заветную фразу: "может вызвать врача?" - и старуха Хилли начала оживать, стоически отказываясь от скорой помощи, при этом мертвой хваткой вцепляясь в руку своего сына. Бертрану стоило поучиться у этой старухи актерской игре.
-Наверное, миссис Хилли, стало нехорошо из-за духоты в церкви. - передернув плечами, предположил Берти. Это действительно могло быть правдой, особенно учитывая скольких разных болячек собрала в своем теле эта вредная старушенция по своим же словам. - Вы же сидели с ней рядом, - с едва заметным укором напомнил Бертран. - Она не показалась Вам бледной? - может, правда, бедняжке Аделаиде стало нехорошо из-за духоты? И пока одна половина прихожан спорила насчет того, чем лучше всего помочь миссис Хилли - виски, травяным чаем или мятным бальзамом - вторая припоминала ее нездоровую бледность, тяжкое дыхание и испарину на лбу во все время сегодняшней службы. Во всей этой суматохе никто и не заметил маленького выжженного пятна на церковной стене. Не обратил на него внимания и отец Меррит, подошедший на шум. Стоило ему склониться над миссис Хилли, и та сразу же расцвела. Прости, блять, господи, но его отец похож на высушенное на солнце дерьмо, и отчего вообще все эти старушенции так перед ним лебезят и улыбаются? Неужто все дело в чарующем флере беспомощной жалости? Презрительно хмыкнув, Бертран отвел взгляд в сторону. Его тошнило от вида собственного папаша и его фальшивой добропорядочности. Лицемерная паскуда. Сжав пальцами ноющее запястье, Берти прикусил губу, почувствовав на себе тяжелый взгляд отца. Сглотнув липкую слюну, он поднял голову и встретился с папашей взглядами.
-Бертран, помоги мне проводить миссис Хилли до моего кабинета. - почему именно он? Почему это не может сделать ее обожаемый сыночка? Почему, блин, это не может сделать кто-нибудь еще?! Качнув головой, Берти подошел к сидящей на земле миссис Хилли и наклонился, помогая ей подняться на ноги. Чертова старуха и не думала ему помогать и хоть как-то перебирать своими гребанными ногами, чтобы ему было легче волочить ее до церкви, зато она нашла в себе силы, чтобы обратиться к бабушке Джесси.
-Розалин, дорогая, ты не могла бы заменить меня сегодня и заняться подготовкой ко дню Реформации? - миссис Хилли говорила медленно, растягивая гласные и делая небольшие паузы между слова, словно все это отнимало у нее остатки сил. - Я бы занялась этим сама, но... - тут Аделаида Хилли снова болезненно застонала, и Бертрану пришлось с силой вцепиться в ее руку, чтобы она вновь не рухнула на землю. - Ох, спасибо, милый. - конечно же, "Розалин, дорогая" согласилась. Кто знает настиг бы старуху Хилли инсульт, инфаркт или что пострашнее, если бы ее давняя подруга отказала ей в этой любезности. Но коробки с цветной бумагой, недоделанными фонариками и прочими украшениями, а также пятерка дошколят вместе с парочкой ребят постарше без малейшего сопротивления перешли в заботы Розалин. Благодарно улыбнувшись старой подруге, миссис Хилли, поддерживаемая Берти, тяжело и сбивчиво дыша, направилась в сторону церкви, в которой Святой Отец угостил ее теплой кружной чая и позволил отдохнуть на диване в своем кабинете. Какой он, право, прекрасный человек... Не стоит пока расстраивать его тем, что Бертран курит. Она расскажет ему об этом как-нибудь потом. Может, на следующей исповеди? Отпив из кружки чай, Аделаида Хилли блаженно улыбнулась, даже не думая прислушиваться к шепоту за дверью. Наверняка это Бертран и Святой Отец обсуждают, чем ей еще помочь. Что за славные люди...
-Я ничего не сделал, - вскинув голову, сдавленно зашипел Берти, когда папаша сжал его острое плечо пальцами, стоило двери в его кабинет закрыться. Они шептались в подсобке, словно две церковные мыши. - Ей стало душно, только и всего. Ты уже знаешь, что у миссис Хилли опу... - он не успел договорить. Хлесткая пощечина оборвала насмешливую фразу на половине слова. Всем было прекрасно известно, что никакой опухоли у Аделаиды Хилли нет. - А чего только один раз? Может, ударишь еще? Как завещал Христос? - усмехнувшись, Бертран подставил вторую щеку. Он знал – отец не ударит. Слишком велик риск попасться с поличным. - Пусти. - он попытался вырваться, но ублюдочный папаша лишь сильнее сжал его плечо, дергая за руку вверх, заставляя привстать на мысках сапог. В нос ударил отвратительный запах пота, который пытались перекрыть дешевой туалетной водой. Мерзотная вонь.
-Я велел тебе это снять, Бертран. - сжимая пальцами мочку правого уха и выворачивая ее так сильно, что в углах глаз Берти выступили невольные слезы.
-Ты сказал не надевать на службу, а служба уже закончилась. - поджав губы, Бертран с вызовом посмотрел на отца снизу вверх. Пьяницы. Ублюдок. Мудак. Винсент Меррит был кем угодно, но только не отцом. Ни Святым, ни самым обыкновенным, человеческим. Берти ненавидел его, и порой даже не столько за то, что он делал, сколько за то, что не сделал, когда это было нужно. Сердце колотилось в груди, словно кошка в мешке, которую бросили в глубокую реку. Отчаянно. Сильно. Казалось, еще удар-другой, и ребра с грудиной раздробятся в костяную крошку, и станет видна разинутая пасть его кровоточащего нутра.
-Думаешь, ты самый умный, Бертран? - ладонь ударом обожгла щеку. - И что мне с тобой делать?
-Почему бы тебе не спросить совета у отца Джефферсона? - рука отца Меррита дрогнула, а по лицу проскочила болезненная судорога, словно Бертран плюнул ему в лицо. Он не нашелся, что на это ответить, и, воспользовавшись секундой заминкой, Берти высвободился из хватки жилистых пальцев. Хотелось сказать что-нибудь еще. Едкое, обидное, колкое, но Бертран не сумел ничего придумать. Стуча каблуками, он кинулся в сторону выхода из церкви, но... Побег не удался.
-Бертран, как там, миссис Хилли? Не поможешь нам в подготовке к празднику?
-Конечно, - рухнув на раскладной стул, который вместе с низенькими пластмассовыми столиками притащили из сарая старика Джонсона, церковного сторожа, - помогу. - выдохнул Берти, притягивая к себе рулон цветной бумаги и ножницы. - А миссис Хилли, - он потерял рукоятью ножниц пунцовую щеку, - ей уже лучше.

-Нормально, - передернув узкими плечами, буркнул себе под нос Берти, кромсая угол цветного листа без особого энтузиазма. Щеки скоро перестанут болезненно ныть, позорная краснота спадет, а выступившие на ресницах слезы, оттягивающие их своим весом, высохнут. Все пройдет и забудется... Хотелось бы в это верить. Опустив взгляд на стол, Бертран посмотрел на кучку жалкого подобия конфетти и недовольно хмыкнул, скривив губы. Он всегда этим занимался, сколько себя помнил. Пока другие в детстве выбирали костюмы на Хэллоуин, покупали с родителями картонные пакеты в виде пучеглазых тыкв или черепков, раскрашивали лица гуашью, он вырезал эти долбанные гирлянды и фонарики. Все остальные сбегали на вечеринки, пугали друг друга до усрачки, прятались в шкафах, чтобы неумело сосаться под гогот и улюлюканье пьяной толпы из-за двери, а он все вырезал эти долбанные гирлянды и фонарики из года в год, готовясь ко дню Рефорамации. Дурацкий праздник. Дурацкие старухи с их дурацкой ярмаркой. Дурацкий блекло-разноцветный картон, который сперва будто простирнули белизной, прежде чем отдать на растерзание дурацким ножницам. Дурацкие тупые ножницы.
Зажав указательный палец между лезвиями ножниц, Берти надавил на них, что есть силы, и... Ни-че-го-шень-ки. Едва различимый след очень быстро исчез, не оставив даже неприятного ощущения. Да уж. С таким арсеналом самоубиться точно не получится, но другого в церковной коробке для подготовки к праздникам не держали, опасаясь травм. А травмироваться было кому. Откинувшись на спинку хлипкого стула, Бертран окинул беглым взглядом неизменную команду подготовки ко дню Реформации - близнецы Долли и Томми были из бедной семьи, их отец просаживал всю свою грошовую зарплату на скачках, а мать после смерти старшего сына утонула в депрессии, так что близнецы прятались в унылости церкви от горести семьи в надежде, что какая-нибудь сердобольная старушка позовет их на чай; Дункан, Мелоди и Бобби - погодки, родители которых содержали небольшую ферму на окраине города и смыслили в воспитании детей куда меньше, чем в производстве сыра, которым их семейство славилось не только в Бангоре, но и соседних городах; дурачок Коннор, который два раза в неделю посещал психиатра, из-за того, что в прошлом году чуть было не сжег собственный дом, послушавшись совета садового гнома. В общем, так себе компания... 
-О, -  Берти с благодарной усмешкой принял бумажный член и насмешливо фыркнул, щелкнув у его конца ножницами, обрезая торчащую картонную плоть. - Теперь он еврей. - покрутив обрезанный хуй в руках, Бертран откинул его на стол, прикрыв подобием конфетти, когда Томми, обиженно поджав губы, отвернулся, начав с двойным усердием вырезать из картона звезды. Томми был маленьким паскуденышом, которому ничего не стоило наябедничать взрослым ради крупицы их одобрения. Мелкий говнюк. Упершись ножницами в столешницу, Бертран принялся царапать потертую пластмассовую поверхность. Хотелось бы выцарапать какую-нибудь крутую фразу, но кроме слова "жопа" в голову ничего не пришло.
-А ты на самом деле Джесси из Нью-Йорка или только притворяешься? - откидывая упавшие на лицо волосы, язвительно ответил вопросом на вопрос, принимаясь покачиваться на стуле, жалобно скрипящим от такого возмутительного поведения. Джесси ничего ему не сделала, но клокочущая внутри злость требовала выхода. Хотелось кричать, рвать и крушить до тех пор, пока огонь внутри не затлеет, оставив после себя лишь гнетущий дымок недовольства, который можно будет игнорировать. Ему ничего не стоило перевернуть этот дрянной стол, раскидать криво нарезанные гирлянды, сжечь все картонки в пламени зажигалки, отвесить подзатыльники каждому из мелких ублюдков, послать старуху, когда она начнет заступаться, но... Но Бертран этого не делал. Он мог бы разнести всю эту церковь, не оставив ни единого камня, и легче все равно бы не стало. Щека продолжала неприятно ныть. Гадство.
-А твоя бдительная надзирательница не будет против? - указав кончиком ножниц на старуху Роуз, которая, присев на корточки, помогала Мелоди вырезать цветок из тускло-красного картонного листа, пока та не закатила одну из своих фирменных истерик, от которых закладывало уши и зарождалась стойкая ненависть ко всем детям в возрасте от двух до шести лет. - Или она тоже составит нам компанию? - принимаясь отстукивать металлической набойкой сапога незамысловатый мотивчик из рекламы стирального порошка. Навязчивая в своей простоте мелодия не покидала Берти уже третий день. Его любит Сьюзи, его любит Милли, использует, честно, порой даже Тимми. Если не знать, что это из рекламы стирального порошка, то можно подумать о кое-чем не менее полезном в домашнем хозяйстве. Член любит Сьюзи, хуй любит Милли... О, да, такой вариант этой песни определенно пробудил бы всю паству ото сна, навеянного скучнейшей проповедью папаши Меррита. О чем она была на этот раз? Кажется, о борьбе с соблазнами и воздержании. В таком случае, песня о членах была бы как нельзя кстати. ...Использует член порой даже Тимми... Губы приятно пощипывало изнутри, словно пошлость была сродни ананасовому соку, разъедающему слизистую.
-Синий Chesterfield со слайдером, - скрестив руки на груди, наконец, произнес Бертран, - столько стоит моя стандартная экскурсия для туристов по Бангору. - ему нравился не столько вкус этих сигарет, сколько их упаковка. Меррит уже не раз представлял, как будет стоять у школьной стены, выщелкивая сигареты через пластинку слайдера. В его воображение это выглядело круто. Но перед тем как понтоваться, не помешает немного потренироваться дома. - И упаковка Wagon Wheels с малиновым джемом, если хочешь посетить местечко поинтереснее. - Берти обожал это печенье. От яркой обертки с несущимся по прерии ковбоем до хрустящего бисквитного печенья с тянущимся суфле и прослойкой джема. Одно время он даже использовал обертки из-под печенья, как закладки для учебников, чтобы нуднятные страницы пропитались их сладким ароматом. Если бы Бертран должен был выбрать одну единственную сладость до конца своих дней, то его выбор определенно бы пал на Wagon Wheels.
-Идет? - широко улыбнувшись, Берти протянул Джесси под столом руку. Томми вновь пристально на них пялился, как мальчишка-демон из какого-нибудь фильма ужасов, так что уже Мерриту пришлось посылать его в небезызвестном направлении одним движением губ.
-Бертран...
-Ненавижу, когда меня называют полным именем. - нагнувшись пониже к столу, шепнул Берти, прикрывая рукой хуевую кучку конфетти, когда Роуз, направилась в их сторону, все же сумев убедить Мелоди, что у нее вышел просто очаровательнейший тюльпан - ах, это маргаритка?! Извини милая - из всех возможных цветов.
-... Джесси, ну как у вас тут дела?
-Миссис Хилли попросили наделать побольше конфетти для хлопушек. - не моргнув глазом, соврал Бертран. На ярмарке в честь дня Реформации никогда не было хлопушек, и Роуз это было прекрасно известно. Но, может, Аделаида решила попробовать что-то новенькое? Остановившись на мысли, что она обсудит с ней уместность хлопушек на церковном празднике при следующей встрече, Роуз поспешила к Коннору, который вздумал запихать все до единого карандаши в свой нос картофелину.

Ладошка Джесс, маленькая и теплая, словно была создана для того, чтобы ее сжимали в руке. Тонкие, аккуратные пальцы с гладкими похожими на морские ракушки ноготками пробежались по взмокшей ладони Берти к запястью, отчего череда мурашек по нервным окончаниям разлилась по всему его предплечью, затерявшись в складках одеяния хориста у локтя. Бертран никогда раньше не трогал такие ладони. Рука Харди Вуда была чем-то похожа - тоже мягкая, податливая, но гораздо больше по размерам, да и ногти Харди стриг под самый корень. У Джо кожа на ладонях была шероховатой и жесткой, а на потрескавшихся костяшках нередко подсыхали панцири корост поверх ссадин. А руки Денниса, холодные и грубые, уж точно не были созданы для того, чтобы их сжимали чужие пальцы... Стиснув кулак, Меррит растеряно посмотрел на Джесс и слабо улыбнулся самыми уголками губ. Уверен? Да, он определенно уверен! На все сто и еще десяток процентов сверху. Разве что-то в этом мире вообще может сравниться с сигаретами со слайдером и лучшим на свете печеньем? Берти был уверен, что таких вещей попросту не существует. А, может, никогда и не будет существовать.
-Да, - тряхнув головой, Бертран ответил короткой улыбкой на голливудский оскал Джесс, - это моя цена. - а вот какова цена того, чтобы Томми наконец-то оставил их в покое и занялся идиотской гирляндой или что ему там было поручено мастерить, оставалось большой загадкой, ответ на которую не знал никто, даже сам маленький ублюдочный маньяк. Наверняка, еще лет пять, от силы семь, и он попадет или в колонию для несовершеннолетних, или психушку - зависит лишь от того сколько членов своей семьи он зарубит, а скольких еще перед этим изнасилует. Бедняжка Долли, хотя... Порой, ловя на себе взгляд пустых стеклянных глаз близняшки Томми, Берти становилось не по себе.  Кто знает: не водится ли в этой маленькой черепушке под копной белоснежных кудрей мыслишек пострашней, чем в голове братца? Передернув плечами, будто пытаясь стряхнуть с них дурное предчувствие как вонючий плед, Меррит проследил взглядом за рукой Джесс, обводящей стол, заваленный цветастой бумагой всевозможных тусклых цветов и оттенков. Пока они и не начинали работать. Джесс лишь изнывала от безделья, а Берти бездумно щелках ножницами. Такой себе вклад во всеобщее благо.
-До второго пришествия, - криво усмехнувшись, Берти подул на горку подобия конфетти перед собой, так что те разлетелось по всей столешнице. Какой смысл готовится к празднику, если ты ненавидишь его всей душой? Разве Господу от такого будет хоть какой-то толк? – Хочешь, в следующее воскресенье помочь старушке добраться до церкви? - Джесси совсем не походила на добрую самаритянку, скорее на нахальную девчонку, которая ради смеха - и совсем немножко ради мести - может закидать двор добропорядочной лютеранки туалетной бумагой. - Что-то мне слабо в это верится. - девчонки как Джесси - не редкость, каждая примерная прихожанка от четырнадцати до восемнадцати лет бунтарка в душе, вот только все они старательно скрывают это под приторными улыбочками, тугими бантами и нелепыми платьицами. Джесси же не пряталась в нелепом платьице, и Бертран искренне сомневался в том, что у его новой подруги оно вообще есть. Похоже, привычки делать хотя бы минутные перерывы между своими просьбами и действиями у Джесс так же не было. Берти не успел еще и подумать о том, что именно он будет врать старушке Роуз, а та же устремилась к ним на максимальной скорости своих скованных ревматизмом ног.
-Берти, что случилось? - взволновано коснувшись плеча Бертрана своей жестковатой ладонью, напоминающей птичью лапу, Роуз заглянула мальчишке в лицо. Он не был бледным. Напротив, его лицо пылало! И это был просчет Джесс. На кой ляд, она сказала, что он бледный, когда он весь красный?! Увы, но менять цвет по щелчку пальцев или даже по пинку ноги не было короной фишкой Бертрана Меррита. Зато ею была игра.
-Меня знобит. - сведя к переносице свои пушистые брови, отчего между ними залегла вертикальная складка, Берти поежился. - Мама... - о, это был нечестный ход! Грязный и низменный… И между тем самый эффективный. Шерил Меррит любили и по ней скорбели, продолжая молиться и верить, что Господь наставит ее на истинный путь, и она вернется. Несчастная заблудшая овечка. Если бы Берти верил, что молитвы могут вернуть ему мать, он стер бы колени до крови, а зубы в крошку, шепча господу заученные строки. Но он не верил. По крайней мере теперь, когда страницы его библии поистрепались от бесплотных просьб. - Обычно мама занималась подготовкой к Дню Реформации, - миссис Меррит вообще имела нескончаемый список того, чем она должна заниматься по мнению ее мужа, - а теперь ее нет, - Берти прикусил губу и опустил голову. Его самого мутило от этих слов, ведь меньше всего ему хотелось использовать память о матери, - и миссис Хилли...
-Миссис Хилли тоже умрет, как мама Берти?!
-Она не умерла, дура! Мой папа говорит, что она ушла в секту.
-Что такое секта?
-Это такая штука, которой ловят рыбу.
-Придурок! Это СЕТКА!
-ААААА. ПРИФУРОК! ПРИФУРОК! - громко вопя, пытаясь перекричать детское разноголосье, Коннор басисто завыл, начав хлопать своими огромными ладонями по тщедушному пластмассовому столу. - П-Р-И-Ф-У-Р-О-О-О-О-К! - ругательства всегда забавляли его, вводя в состояния опасного возбуждения, которое могло закончиться как приступом ярости, так и блаженным сном - это зависело от бесчисленного количества мелочей, так что совсем не удивительно, что перепуганная старушка Роуз кинулась за помощью к святому отцу Мерриту.
-Валим отсюда. - стянув одеяния хориста и бросив его бесформенным комом под стол, Берти подтолкнул Джесси в сторону выхода. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас столкнуться с отцом нос к носу. Придавив кипельно-белую ткань к грязному полу подошвой отдающего ковбойщиной сапога, Бертран кинулся к выходу. Он бежал не оборачиваясь, и звон его металлических набоек терялся в детском плаче и громоподобном "ПРИФУРОК!".

Момент, когда пятки с металлическими набойками отрывались от начищенного старым ниггером Джонсоном церковного крыльца, а затем с гулким ударом опускались на булыжную тропу, был самым лучшим в воскресенье. Подпрыгивающее вверх сердце замирало, а затем принималось колотится с новой силой, вторя звонким ударам набоек. Берти бежал, что есть силы. Бежал так быстро, словно за ним гнались все святые, пророки, мученики, ангелы и апостолы во главе с самим Христом и его Божественным папашей, чтобы сжечь его как самого главного еретика за всю историю человечества. В груди все болезненно сжималось, икры наливались обжигающим мышцы свинцом, воздух наждачкой проходился по горлу, но Бертран и не думал останавливаться. Он обернулся ветром, каменной лавиной, бряцаньем идиотских металлических набоек, и теперь ничто не могло его остановить, пока церковь Святой Надежды за его спиной не уменьшится до размера горошины, легко теряющийся в пасущихся по небу облаках. И этот воскресный ритуал наряду с утренней ссорой с отцом, постыдным пением в церковном хоре, приторно-вежливом общении с прихожанами был неизменен и повторялся из недели в неделю. Меррит терпел удушливость церковных стен, а затем, вырываясь из них, бежал по улицам Бангора, пока силы окончательно не покидали его, и он не падал на тротуар, жадно заглатывая воздух и чудом сдерживая рвотные позывы, раздирающие глотку. И в этот раз будь он один, то пробежал бы ничуть не меньше обычного, но он был не один. Мягкая, немного влажная от пота рука, ухватившись за ладонь Берти, остановила его безумный побег, заставив Меррита растеряно и часто заморгать, стряхивая с ресниц солоноватые капли испарины. Ах, да... Джесс. Шмыгнув носом, Бертран стер кулаком со лба покалывающий кожу пот и шагнул следом за Джесси в переулок между неплотно прижимающихся друг к другу домов. В таких переулках обычно занималась небезызвестным делишками - закапывали зарвавшегося ботаника в мусорный бак, толкали дурь или сосались. Но, разумеется, только не в воскресенье, день Господень.   
Влажная липкость чужой ладони не раздражала и не казалась чем-то неприятно мерзким, но, когда Джесс, отпустив его руку, прислонилась к стене, Берти тут же вытер ладонь о штанину, оставляя на ней едва различимый след. Ответив Джесси усмешкой и резким подпрыгивающим пожатием острых плеч, Бертран запрыгнул на мусорный бак, нарочно ударив по его жестяному боку набойкой. Громкий звук, раскатившийся по переулку, спугнул двух облезлых кошек, которые, зыркнув на Берти и Джесс из темноты проулка своими светящими зеленой ненавистью глазами, разбежались в разные стороны, оставив распотрошённый мусорный пакет на радость крысам. Втянув одну ногу на крышку помойного бака, Меррит откинул упавшие на лицо волосы и снисходительно посмотрел на Джесси. Что ж, если она видела подобные дерьмовые сцены только в кино или на книжных страницах, то он охереть как ей завидует, потому что его жизнь полностью состоит из такого вот сумасшедшего говна. И эта сцена, если подумать, не самая шизанутая. Чего только стоит прошлогодняя пасха, во время которой Томми завернул в цветную бумагу собачье дерьмо, а тупица Коннор, обрадованный тем, что насобирал больше всех яиц, начал щедро делиться со всей местной ребятней дерьмовыми конфетами. Когда - достаточно быстро - всплыло, что внутри яркой бумаги находится вовсе не шоколад, у Коннора началась настоящая истерика - он вопил, катался по земле и пытался запихнуть себе в рот говнистые сладости. Ему тогда еле удалось отнять у придурка эти гребанные "шоколадные" яйца из собачьего дерьма. Может разуму Коннора и было пять лет, но его телу в том году исполнилось восемнадцать. И это только одна чертова пасха!
-Приходи в церковь почаще и не такое увидишь, - хмыкнув, Берти одернул рукав клетчатой рубашки, которою ему еще в начале осени удалось откопать в горе всякого секондоского барахла. Деннис считал ее пидорской, но, во-первых, сейчас его здесь не было, а, во-вторых, не пошел бы он на хуй со своим невъебенно важным мнением?! Знаток пидорских рубашек. Не хотелось этого признавать, но Бертран скучал по этому знатоку пидорских рубашек. Он то и дело вспоминал о нем, чаще всего для того, чтобы послать нахуй, и злился на себя за этот идиотизм. Какого хуя даже сейчас он чувствует запах косяков Денниса?! А-а-а... Меррит поднял взгляд на Джесс, затягивающуюся от самокрутки. Вот оказывается почему... Берти не стал отказываться от протянутого ему косяка.
-Спасибо, - прикрыв глаза, Бертран затянулся, после медленно выпуская струю дыма через щель между передними зубами. И все же косяки у Денниса были другими, или ему просто хотелось в это верить. Дурь есть дурь. Запрокинув голову назад, Берти облизал горчащие губы. Это было то, что нужно после уебистого утра, тягомотной службы, приступа старухи Хилли, разговора с ублюдочным папашей и подготовки ко Дню Реформации. Приятная нега растекалась по телу Меррита липкой, теплой патокой, пока он затягивался еще разок и протягивал косяк Джесси, но тут же схватилась жесткой, болезненной коркой, намертво прилипшей к коже, когда в вонючем воздухе переулка повис вопрос об его матери. С трудом разлепив глаза, словно веки, и правда, были склеены липким сиропом, Берти посмотрел на Джесс. В его представление взгляд был суровым и жестким, а на деле... Пушистые брови жалобно изогнулись у переносицы, собрав бледную кожу в вертикальную складку. Но это длилось всего лишь секунду.
-Нет, - тряхнув головой, Берти спрыгнул с мусорного бака, - секта - это сатанисты, которые похищают молодых девушек и приносят их в жертву нашему господину Сатане, - шагнув к Джесси навстречу, Бертран поддался вперед, упершись рукой в стену дома возле головы Джесс. - И я один из них. - хорист-сатанист идеальное комбо для какого-нибудь девчачьего романа.

От заполнившего голову чумного дурмана везло. Мысли путались, обрывались на половине и терялись в спешно сменяющих друг друга ощущениях, ни на одном из которых Берти не мог сосредоточиться дольше пары секунд. Мгновение назад восхищаясь шероховатостью кирпичной кладки дома, в следующий миг он уже не мог думать ни о чем, кроме хруста каменной крошки под своими металлическими набойками, а затем все потонуло в щекочущем нос и губы дыме. Меррит втянул воздух носом, затаив дыхание и прикрыв глаза. Под сомкнутыми веками разливалась не тьма, а разрывался целый фейерверк из разноцветных кругов, которых стало лишь больше, когда Бертран сильнее зажмурился. Красный, оранжевый, желтый, зеленый... Становясь больше, красочный круг принимался блекнуть, и тогда в его центре зарождался новый, яркий цвет. Голубой, синий, фиолетовый... Бертран медленно открыл глаза и посмотрел на Джесс, упирающуюся затылком в стену дома. Ее волосы сбились и местами немного спутались, намокнув на лбу и висках от пота, солоноватая россыпь которого скатывалась по шее. Стоило ли ему ее поцеловать? Ненавязчиво робкая мысль проскользнула в голове насквозь, не оставив после себя и следа, как и рассуждения о неровности кирпичной стены. Обветренные губы Меррита нетерпеливо саднило и жгло, но скорее от желания новой затяжки, чем поцелуя. Слизнув языком надоедливо чувство, Берти сглотнул, смачивая пересохшее горло вязкой слюной.
-Моя мать, точно не стала бы курить травку и трахаться в вонючем фургоне, - Бертран усмехнулся, перенимая косяк и чуть дольше необходимого задерживая свою ладонь поверх пальцев Джесси. И почему у девушек такие аккуратные кисти рук, вызывающие непреодолимое желание трогать их снова и вновь, как мягкие кошачьи лапки? - У меня тоже есть логово, - затягиваясь от скуренного наполовину косяка. Только или уже половина? Ну это как посмотреть. Сегодня Бертран Меррит был оптимистом и, выдыхая сизый дым в небо, пересеченное бельевыми веревками, на которых сушились чужие трусы и огромных размеров лифчики - в случае войны их можно было пустить на парашюты - он искренне радовался тому, что еще есть вторая половина самокрутки. Обхватив мокрый от слюны конец косяка губами, Берти заполнил рот марихуановым смогом, и его лицо в эту же секунду приобрело то самое блаженно-счастливое выражение, что появляются у детей, когда они прижимаются к мамкиной титьке. Изголодавшийся малыш Берти. Задержав дыхание, Меррит выпустил струю дыма через нос. Он хотел выглядеть пафосно, но... Как же блять, щекотно! Берти несдержанно расхохотался, портя весь эффект к херам собачьим. Ну и поху-у-уй! Такие, как Джесс, не общаются с такими, как он в школе, не садятся рядом за обеденный стол, чтобы обсудить контрольную по алгебре или поржать над очередным идиотским свитером физрука, не плюхаются на соседнее сиденье в школьном автобусе, чтобы скоротать дорогу до дома, поэтому какая разница пафосный он или хохочет? Завтра понедельник, и эти воскресные прикосновения растворятся в воздухе вместе марихуановым дымом.
От мягких касаний Джесс от загривка вниз по позвоночнику Берти побежали мелкие, холодные мурашки, заставив его передернуть плечами. Это не было неприятно, скорее... Слова разбегались в разные стороны, менялись между собой буквами и целыми слогами, не давая Мерриту найти подходящего, чтобы описать то, что он чувствует. Бертран будто смотрел в огромный словарь, в котором кто-то закрасил все страницы жирными карандашами линиями, сквозь которые проглядывались лишь отдельные кусочки слов. Непривычно! Да, это было чертовски непривычно, и Берти пошел на встречу этой непривычности, чуть наклонившись вперед, когда Джесси потянула его к себе, не убирая руки с затылка. Он мог бы еще приблизиться, мог бы коснуться ее губ своими, почувствовать их сухость и податливость. Наверняка бы, она ему поддалась. Но... Бертран отдал косяк Джесс, немного сжав ее пальцы, чтобы она ненароком не выронила самокрутку. Нет, он не умел курить по-цыгански и был достаточно честным - или еще не настолько укуренным - чтобы признаться в этом.
-Неа, - Меррит тряхнул головой и улыбнулся. Про цыган он знал не так уж и много, но все же кое-что ему было про них известно. - Зато умею делать другу крутую цыганскую штуку. Щас. - вдохнув полной грудью и шумно выдохнув несколько раз, пытаясь сосредоточиться - не самая удачная идея, после того, как затянулся от косяка - Берти развел руки в стороны, начав мелко трясти плечами и грудь, одновременно с этим плавно наклоняясь назад. Если постараться, то даже в задрипанной школьной библиотеке можно отыскать учебник по танцам народа мира, а если постараться еще сильнее, то можно даже выучить пару движений. - А ты, значит, умеешь курить, как цыганка? - выпрямившись и откинув с лица упавшие на глаза волосы, Меррит с нескрываемым любопытством посмотрел на Джесс.

Она не умела и не могла его научить этому цыганскому приемчику, который, походу, действовал на девчонок как рюмка водки - раскрепощал и вызывал стойкое желание трахаться. Берти хмыкнул, спешно обхватывая губами тлеющий косяк и затягиваясь. Наверняка, Джо умеет эту херотень. Он вообще знает целую кучу всяких хреновин и, наверняка, среди них есть кратенький урок мастерства по цыганскому курению. Бертран старался, но никак не мог вспомнить, а бы ли у Джоуи подружки цыганского племени? Или хотя бы мулатки? У Коррла их было столько, что их счет помог бы уснуть, куда быстрее, чем пересчет овец, прыгающих через забор. Ему бы и Джесс понравилась. Хохочущая, дурная - но в самом лучшем значение этого слова - легкая. Она бы определенно ему понравилась. Меррит был в этом уверен на все сто и еще один небольшой процент сверху, пока наблюдал за Джесс, ловящей носом первые капли надвигающейся грозы. Задрав голову, Бертран посмотрел на небо, оттянутое к земле огромными, свинцовыми тучами и недовольно зашипел, зажмуриваясь, когда холодная капля угодила ему прямо в глаз. Тучи отозвались раскатистым, громовым смехом, и тяжелые капли дождя, прорвав их кучевые животы, забарабанили по крышам домов.
-А ты обещала мне за это Wagon Wheels и сигареты, - хватая Джесси за протянутую руку, со смехом напомнил ей Берти, вскидывая голову и уже нарочно подставляя лицо дождю. Это навеивало воспоминания. Ему было пять или около того, когда, после очередной взбучки от отца, мама вывела его на улицу под ливень, чтобы среди раскатов грома и вспышек молний он смог прокричаться, прыгая по лужам и взметая кучу грязных брызг, что въедались в одежду, как жестокие и несправедливые слова папаши в душу. С тех пор Бертран полюбил дождь. В нем не было видно слез и не было слышно истерики. И, похоже, не у него одного была привычка вспарывать душу во время грозы. Джесс прорвало. Ее эмоции - злость, гнев, обида и непонимание - брызнули во все стороны, словно сок из переспелого помидора, который с силой сжали в кулаке. Меррит не отвернулся, когда ошметки чужих чувств покрыли его с головы до ног. Джесси была забавной и милой, как капризный ребенок, который жалуется на то, что ему подарили носки вместе игрушки. Бертрану Мерриту всегда дарили только носки, и если Джесси лишь заперли на какое-то время в "высокодуховном дурдоме", то он в нем рос и жил. И эта так себе жизнь, если честно. Хуе-вень-кая.
-Для того, чтобы танцевать музыка не нужна, - отбив металлическими набойками несложный ритм по намокшему от дождя асфальту, Берти заполнил узкий переулок веселым отзвуком простенького мотивчика, подхватывая Джесси и принимаясь кружиться с нею, разбивая образовавшиеся лужи своими ковбойскими сапогами. Веселье клокотало в груди и щекотало в носу, как пузырьки газировки, отчего непрестанно хотелось жмуриться, смеяться и широко по-идиотски улыбаться. Счастье - неискреннее, вызванное марихуановым дурманом - расплывалось по всему телу теплыми волнами, заставляя кружится все быстрее и быстрее, пока мусорные баки, красные кирпичи стен и одинокие желтые квадраты окон не слились в одну круговерть мазков, словно кто-то пролил на акварельное полотно воду. Смех Берти играл в чехарду с веселым металлическим перестуком его набоек, прыгал из в стороны в стороны, наскакивая на неровную кирпичную кладку домов, пока истеричный вопль автомобильного гудка не заставил Меррита испуганного замереть посреди дороги, прижав к себе Джесси.
-Валите туды, придурки! - высунувшись из окна своего пикапа, Дональд Бреннан - школьный повар и владелец самой большой коллекции прыщей на один квадратный дюйм кожи - весьма красноречивым жестом указал подросткам на тротуар. - Или жить надоело, идйоты?! - нахмурив свои толстенные брови, похожие на двух жирных гусениц, Дональд, подслеповато прищурившись, посмотрел на Берти. - Меррит ты шо ли?! Да, скока можно кИдаться под мою малютку? - перегнувшись сильнее, Бреннан попытался отвесить Бертрану оплеуху, как и тогда на ночной трассе, когда этот дебил выскочил из леса под колеса его пикапа вместе с дурачком Вудом, но Меррит увернулся, убегая на тротуар вместе с незнакомой Дональду девчонкой. - Кажи своему папане, шоб купил тебе очки. - от слеповатого Дональда, который наотрез отказывался ходить ко врачу, это было слышать особенно нелепо и смешно. Не сдержавшись, Бертран захохотал. Пузырьки веселья еще щекотали у него в носу. - Кончай ржать, придурок! В следующий раз я задавлю тебя вусмерть и ни одна папашина молитва не поможет! - надавив на педаль газа, Бреннан рванул вперед, окатывая тротуар возле ног Берти и Джесс грязной водой из луж.
-Он не сможет меня задавить, даже если я буду стоять перед самым его носом, - отсмеявшись, Берти откинул упавшие на лицо мокрые волосы и усмехнулся. Дождь усиливался, а он так и не придумал: куда ему отвести Джесс? Точно он только сейчас об этом подумал. Раньше он повел бы ее в VIDEODROME, но сейчас... - Я знаю одно классное место, но не побоишься ты ли туда пойти, Джесси из Нью-Йорка? - наигранно наклонившись в галантном поклоне, Бертран протянул Джесс руку, и будто знак, не предвещающий ничего хорошего, вдалеке сверкнула молния, а следом за ней выстрелил раскат грома.

Джесси считала его классным и это было чертовски приятно. Его редко считали таким, несмотря на бесчисленные попытки Бертрана доказать всему Бангору, что он не просто смазливое личико из церковного хора. Проколотое ухо - шикарная идея - так казалось ему, а на деле оказался прав Джо, накаркавший, что его будут звать пидораской и Бертой. Обзывали "пидором", но разве его и раньше так не называли? До этой чертовой проколотой мочки и мамкиной сережки? Переводная татуировка - крутая вещица - так думал сам Бертран, а остальные считали это полным идиотизмом и детским садом, потому что "она ведь не настоящая, Берта".... Металлические набойки, ковбойские сапоги и шляпа - это же то, что надо! Все ковбое крутые, смелые и классные - Берти был уверен в этом, но, похоже, что только он один. Чем больше он старался, тем громче Бангор смеялся над ним, крутя пальцем у виска, так что иногда казалось, что проще и лучше было оставаться смазливым личиком из церковного хора, слушаться папочку, распевать хоралы, помогать Харди Вуду в книжном магазине и жить, зная Денниса Дея исключительно как придурка, который может окунуть тебя головой в унитаз от скуки. Но Меррит не желал жить просто. Он хотел жить, дыша полной грудью, громко отбивая металлическими набойками веселый ритм и пошли все на хуй. Его папаша, придурки в школе, Бангор. Пускай все они идут на хуй! По крайней мере, в этот самый момент, когда малознакомая девчонка, приехавшая из большого города, считает его классным и крепко сжимает его мокрую ладонью своими маленькими, теплыми пальцами. Идите все нахуй! И можете с него не возвращаться.
-Ловлю на слове, - шепот Джесс заговорщически обжег ему ухо, и Берти потерся раскрасневшейся мочкой о свое острое плечо, растирая по намокшей ткани клетчатой рубашки слова Джесси о том, что она ничего не боится. Сейчас Бертрану тоже казалось, что он может свернуть горы, и назойливая боль в правой ноге - напоминание о гребанном Норвуде и его деньрожденном подарке - порядком уставшей за этот час, не могла его остановить. Легкая хромота еще никого и никогда не останавливала! Особенно если этот кто-то несколько раз хорошенько затянулся косяком. - Хорошо, что мы промокли, - усмехнувшись, Бертран сжал пальцами край плаща Джесси, скрывая свою макушку от барабанящих по голове капель дождя, - если обоссымся со страху, то будет незаметно. - и он засмеялся над собственной похабно-неспешной шуткой, так что стали видны большие передние зубы, разделенные щербинкой. Берти продолжал смеяться даже тогда, когда совершенно забыл, о чем он пошутил, словно ему просто нравился звук собственного смеха, разбиваемый ударами дождя.
Они шли по залитой дождю улицы, разбивая лужи своими ногами. И если бы кто-нибудь, сидящий в безопасном уюте доме, решил бы прислушаться, то ему могло бы почудится, что кто-то ведет по дороге Бангора не подкованную на одну ногу лошадь. Не стоило так нестись и плясать... Да только какая теперь в жопу разница? Берти прихрамывал, чуть подволакивая правую ногу, как поскудный воробей, нарвавшийся в уличной драке на кота. Пфф. А ведь почти так оно и было. Спенсер всегда был еще тем мартовским котом. Может когда-нибудь его и кастрируют, отрезав яйца по самые неболуйся. Тряхнув головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее назойливые мысли об этом идиоте, Берти шмыгнул носом и, мазнув взглядом по профилю Джесс, на кончике носа которой поблескивала капля, будто приклеенная страза, неожиданно понял, что ему смертельно необходимо мороженное. Мерриту вдруг показалось, что он не ел его целую вечность. А ведь раньше у него с мамой была целая воскресная традиция - приходя домой с церкви, мама доставала из морозильника четыре или три фруктовых льда на палочке, клала их на разделочную доску и рубила на сладкие осколки большим кухонным ножом, так что приторная подтаявшая вода цветными, химозными разводами растекалась по столу и иногда даже кляксами падала на пол. Потом мама брала две глубокие миски и, наполнив их кусочками фруктового льда, щедро топила их в вишневом или клубничном сиропе, доставала из верхнего ящика две забавные старые ложки с длинными ручками.
-Ложкой, - облизав губы, словно пытаясь слизнуть с них вкус того воскресного подтаявшего воспоминания, Берти улыбнулся. - Если ты никогда не ела колотый фруктовый лед с сиропом, то, считай, твоя жизнь прожита зря. - и он действительно в это верил, как и в то, что проколотое ухо, переводные татуировки и ковбойские штучки — это хорошие идеи.
-Готов поставить пять баксов на то, что ты кусаешь мороженное. - хохотнув, Бертран свернул на небольшую тропинку, поросшую густой сорняковой травой, под которой, если приглядеться, можно было при лучшей погоде различить остатки уличной плитки, которой была выложена дорога к дому. Точнее к тому, что от него осталось. Выбитые окна с оскалом из стекольных обломков, прохудившаяся крыша, на которой обосновалось воронье, прогнившее крыльцо, под которым, наверняка, сдохла ни одна крыса, а то и кто покрупнее, и грязные стены, размалеванные как проститука размашистыми кричащими граффити. Это место действительно походило на притон сатанистов.
-Мы пришли. - отпустив край плаща Джесси, которым они еще прикрывали свои головы, Берти, шагнув вперед и развернувшись на пятках, развел руками в стороны. - Это тебе не какой-нибудь балаганный дом ужасов, - Меррит осторожно ступил на изъеденное временем и обгаженное бездомными - увы, не только животными - крыльцо. - Когда-то давно здесь жили отец с дочерью, и она была еще той сплетницей, - медленно поднимаясь по ступеням, жалобно скрипящим и прогибающимся под его весом, - так что в наказание отец запер ее в подвале, когда уходил на охоту. - на охоту? Бертран только сейчас понял, в какие древние времена все это случилось. Что ж, чем старее легенда, тем она лучше. - Только его там то ли волки загрызли, то ли другой охотник за оленя принял, но папаша так и не вернулся, а девчонка умерла в подвале от голода. Говорят, она так ревела, что ее глаза вытекли из глазниц, а от истошного крика у нее лопнули барабанные перепонки. - передернув плечами, Бертран, открыв дверь, шагнул через порог, невольно задержав дыхание. - И если кто-то решит потревожить ее покой, то... - обернувшись к Джесси, Берти не успел договорить  - почерневшая дверь захлопнулась перед самым его носом.
-Джесси! Джесс! - крик Меррита пробивался сквозь щели в двери вместе с ударами его кулаков по нему, а затем все резко оборвалось на высоте его вопля. В повисшей тишине, в которой дождь громко стучал по перекособоченной крыше, были лишь слышно, как нечто шумно втягивает воздух ртом, словно тянет его через соломинку для коктейлей. Минута, вторая, третья... Так неожиданно распахнувшаяся дверь начало медленно открываться, дюйм за дюймом явя черноту заброшенного дома со всеми его дырявыми полами, скрипучей лестницей, обосанными бродягами матрасами, жестяными банками из-под дешевого пойла и... Абсолютного живого, хохочущего Бертрана. - Испугалась?

Но ведь это было забавно! Правда, Берти не успел даже начать оправдываться, как был припечатан к стене справедливым, если уж на то пошло, возмущением Джесси, молотящей его по груди кулаками. Не то, чтобы очень больно... Ауч! Парочка ударов все же вышла достаточно болезненными, заставив Меррита предпринять короткую и весьма безуспешную попытку к бегству. Джесс, похоже, шутки не оценила, хотя... Ему показалось, или уголки ее гневно сжатых губ невольно дрогнули, грозясь растянутся в предательской улыбке? Бертран прищурился, внимательно наблюдая за выражением лица Джесси, и оказался прав. Бинго! Она рассмеялась. И это был не тот отрепетированный девчачий смех - без всякого там хрюканья, наморщивания носа и писклявого хихиканья - которым некоторые девчонки реагируют на шутки (порой откровенно тупые и пошлые) понравившихся им парней, а настоящий хохот. И это был чертовски заразительный хохот. Бертрану нравилось смеяться вместе с Джесси, упираясь лопатками в шероховатую стену заброшенного дома, но ровно до той самой поры, пока девушка не перешла в активное наступление, прибегнув к запрещенной тактике.
-Эй! Это против правил! - срываясь на визгливый хохот, когда пальцы Джесси прошлись вдоль ребер, отчего по грудной клетке щекотка рассыпалась мелким, покалывающим бисером. - Так нечестно! - Бертран извивался и уворачивался, вместе с этим одной рукой пытаясь перехватить запястья Джесс, а второй хорошенько отомстить ей за нападение исподтишка. Наверное, со стороны они смотрелись, как, минимум, странно. Ни дать ни взять брачные игрища подростков перед марихуановым трахом. - Ты - труп, Джесси из Нью-Йорка! - обхватывая девчонку поперек талии и с силой вжимая пальцы под ее ребра, заставляя задохнуться от смеха, застревающим в гнилом крыльце, пыльных половицах, изъеденных термитами досках и покосившейся двери. Хохот Джесси покачивался на ее ресницах, блестел в каплях дождя, запутавшихся в волосах, скатывался с кончика носа и перезвоном капели ударялся о скрипучее крыльцо. Смех Берти казался ему лишь отзвуком этого громкого, девчачьего перелива. Ну и что с того? Смех Джесс, как и она сама, были словно глоток свежего воздуха в этом спертом и душном городишке, от которого Берти мутило с каждым днем все сильнее.
-О чем ты? - наклонив голову, Бертран старательно сделал вид, что прислушивается, но не услышал ровным счетом ничего, кроме обычной какофонии звуков окраины города. - Я ничего не слышу. - Джесси легко толкнула его в грудь, и Берти, сжав рубашку на груди, издал весьма правдоподобный стон боли. Похоже, Джесс решила ответить ему той же монетой. Пфф, как наивно. Усмехнувшись, Меррит откинул упавшие на лицо мокрые волосы. – Но, если тебе так хочется... - может, он даст ей себя испугать, как никак надо проявить гостеприимство, раз уж душевная - или лучше сказать душная? - церковная встреча пришлась Джесс не по вкусу.
Закрыв за собой дверь, Бертран зашел в дом и огляделся по сторонам. Воняло тут отвратно, да и выглядело не лучше - горы всякого мусора от пустых консервных банок до истрепанных матрасов, вуали паутины, укрощающие чуть ли не каждый свободный дюйм пространства, нелепо-чудовищные граффити, изображающие призрак погибшей в доме девушки. Многие из "картины", кстати, были незакончены, а на некоторых краска местами была размазана так, словно ее хотели оттереть руками. Может, полиция пыталась заставить "художников" отмыть стены дома от их же художеств? Черт его знает. Завернув за угол, Бертран врезался в поджидающую его там... Пустоту?! На обветшалой кухне - от сгнивших на столе продуктов исходил приторно-тошнотворный запах, огромные тараканы, ничуть не испугавшись вторжения на их территорию, продолжили свой променад по полу - Джесси не было. Выйдя в коридор и вернувшись обратно к входной двери, Берти даже выглянул на улицу, но Джесс не дожидалась его, хохоча, во дворе. Придурок! Хлопнув себя по лбу, Меррит быстро вернулся на кухню, хромоного подволакивая правую ногу.
-Джесси? Джесси, ты где? - так обычно зовут пятилетних детей, которые во время игры в прятки, заныкались за шторами в гостиной, искренне считая, что их там не найдут и за сотню лет. - Ха! - с победоносным выкриком распахнув дверь кладовой, Берти однако остался с носом. А вот носа Джесси она так и не увидел. В узкой кладовой никого не было, если не считать за присутствующих мистера Швабру и миссис Ведро, которым Бертран не только вежливо отсалютовал, но и у которых с не меньшей вежливостью поинтересовался: не видели ли они девчонку из Нью-Йорка. К сожалению, не видели. Раздосадовано выдохнув, Меррит, присев на корточки, коснулся подушечками пальцев стены кладовой. Среди мелких трещин, из которых словно уже состоял весь дом, он неожиданно отыскал корявую вязь букв, складывающихся в слова. Нахмурившись, Бертран с нажимом провел рукой вдоль стены, пытаясь разгадать осколки чужого одиночества. П-а-п-а. М-а-м-а. П-л-о-х-о. Б-о-л-ь-н-о. П-о-м-о-г-и-т-е. М-... Остатки букв было совсем не разобрать - их злобно перечеркивали оставленные ножом борозды. Мда-уж. Как бы на самом деле не умерла жившая в этом доме девушка, жизнь ее точно была не сахар.
-У меня тоже проблемы с отцом, - похлопав стену кладовой, шепнул Бертран, поднимаясь на ноги и отряхивая колени от грязи. Джесси так и не объявилась. Может, стоило подняться на второй этаж? Выйдя из кухни, Берти направился было к лестнице, но... Истошно громкий вопль буквально пригвоздил его к полу. Джесс! Кричали снизу. На глупую толику секунды, поддавшись марихуанновым голоскам в голове, Мерриту захотелось плюхнутся на пол и заорать, что есть силы в половицы, но он быстро отмел от себя эту идею, кинувшись в сторону двери, ведущей в подвал. Господиблятьбоже, пускай это будет тупая, идиотская шутка, а не сломанная рука! Или шея... Что если Джесси упала с лестницы и сломала себе позвоночник?! Холодный пот прошиб Берти насквозь, когда он плохо слушающимися пальцами сжал ручку подвальной двери. Пускай, это будет лишь сломанная нога. Рывком открыв дверь, Бертрана начал осторожно спускаться по скрипучей лестнице, медленно нащупывая ступени. Если он тоже себе что-нибудь сломает, то так себе из него будет спаситель. Взмокшая ладонь нервно сжала покачивающиеся перила, и Берти тут же со вскриком одернул руку. Пара бардовых капель из вспоротой гвоздем руки упали на пыльные ступени, растекаясь по ним уродливыми кляксами. Гадство!
-Джесси! - Бертран снова окликнул девушку, когда металлические набойки его сапог гулко ударились о пол подвала. - Джесси, ты где? - растерянно ударив себя по карманам в поисках зажигалки, Берти сдавленно выругался - он забыл ее дома вместе с сигаретами. - Это уже не смешно! - обходя бесформенные горы мусора без особого желания узнать, что они скрывают под собой. - Мы квиты! Я напуган до усрачки. Выходи уже. - но Джесси не выходила. А если она потеряла сознания? Черт-черт-черт. Если теперь ее бабушка не прибьет ее, так папаша точно отправит в духовную семинарию. Или кадетскую академию. Бертран искренне не знал, что из этого хуже, а потому все же надеялся, что ему удастся найти Джесси. Живой! Да, обязательно живой.
-Джес... - в одном из углов подвала раздался жалобный всхлип, и темнота в нем медленно зашевелилась, словно пытаясь подняться, - си. - облегченно выдохнув и улыбнувшись, Берти поспешил в сторону движения. Слышишь, Господи, если с ней все будет хорошо, то так и быть, в следующее воскресенье ты услышишь самый чувственный и красивый хорал в свою честь. Слава, блять, Господи и сыну его Христу.
-Джесс, с тобой все нормально? - наклонившись, Берти мягко коснулся пальцами дрожащей узости плеча девушки.
-А с тобой?! - это была не Джесси... Тьма развернулась, и Меррит увидел выбеленное лицо, напоминающее своей худобой обтянутый кожей через, из глазниц которого по впалым щекам катались липкие, иссиня-черные слезы. - Расскажешь о проблемах со своим отцом? - под мерный хруст черноты из нее появились длинные, белоснежные руки с тонкими, будто паучьи лапки пальцами. - Только говори громче, - мертвецки холодные пальцы впились Берти в голову, оцарапывая кожу висков, - я плохо слышу! - Бертран закричал. Или это закричало существо, вцепившееся в его голову смертельно крепкой хваткой? Они кричали вместе. Истошно вопили, пока Берти пытался отползти назад, судорожно разжимая будто вросшие в его голову пальцы. Но ледяные руки растягивались, словно жевательная резинка. Обдирая джинсы о пол подвала, Меррит затравленно шарил руками по сторонами. Хоть что-то... Тут должно быть хоть что-то! Ну, пожалуйста... Аллилуйя! Испуганный огонек найденной на полу зажигалки взвился в темноте, полетев в сторону перекошенного криком черепа, заставив его притянуть к себе руки, поджав их под себя, и скривить червоточину рта в обиженной мине. Вскочив на ноги, Бертран понесся в сторону лестницы, но не он успел пробежать и трех шагов, как рухнул на пол, запнувшись о какой-то мешок. Вот только мешок жалобно застонал до боли знакомым голосом. Джесси!
-Джесс, - похлопав девчонку по щекам, Берти попытался привести ее в чувства. - Джесс, ты меня слышишь? - не дожидаясь вразумительного ответа, Бертран попытался поднять Джесси на ноги, закинув ее руку себе на плечо. - Нам надо убираться отсюда. - в дальнем углу подвала вновь раздался хруст выворачиваемых суставов.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Зажмурившись и крепко сжав нижнюю губу зубами, так что на ней заблестела отдающая металлом кровяная роса, Бертран Меррит умолял всех известных ему святых, богов и существ хоть с какими-то задатками силы - за считанные секунды сынок пастора лютеранской церкви Святой Надежды перебрал все известные ему религии, клянясь в вере Иисусу Христу, Аллаху, Будде и Макаронному божеству - в надежде, что хруст ломающихся пальцев и вытягивающихся сухожилий за его спиной смолкнет, а Джесси наконец-то начнет нормально передвигать ногами. Пожалуйста! Берти безмолвно взвыл, заставляя себя не оборачиваться. А обернуться хотелось! Чертовски сильно хотелось. Но если его чему-то и научили фильмы ужасов так это трем правилам: первое - никогда не надевай шпильки, если собираешься бегать по лесу; второе - никогда не оборачивайся на страшные и жуткие звуки: третье - не смей спускаться в ебанные подвалы! И куда же он спустился буквально несколько минут назад? В гребанный, сука, подвал! Слава богу, что еще забыл свои любимые шпильки дома. Меррит судорожно сглотнул слюну, смачивая горло. Теперь главное не вертеть своей тупой башкой, если только он не хотел ее лишиться. А лишаться головы сегодня в планы Бертрана точно не входило. Ни сегодня, ни в ближайшем будущем. Шумно втянув затхлый подвальный воздух, Берти быстрее - насколько ему позволяла скрученная болью нога и обмякшая Джесси - зашагал в сторону лестницы. Ему оставалось до нее не так уж много, когда Джесс начала приходить в себя. И почему так невовремя?! Джесси вела себя как утопающий, которого всеми силами пытаются вытащить на берег, а он отмахивается руками и ногами, то и дело пытаясь зарядить спасающему в глаз или ухо.
-Нам не надо в аптеку! - Берти тщетно пытался перебить Джесс, хватая ее за руки и тяня в сторону лестницы. - Нам надо валить! - оглушительный хруст мерзопакостным эхом разлился по всему подвалу, и следом за ним - как дождь после молнии - по грязному полу зашлепали нагие ступни. Стремительно быстрые нагие ступни! Но хотя бы теперь ему больше не нужно было препираться с Джесси, согласившейся с ним, что надо бы драпать и как можно скорее. Если бы это только было так просто! Правая нога от кончиков пальцев до самого бедра словно была затянута в свинцовый чулок. Бертран едва мог идти, не запинаясь. Но Джесси было на это плевать. Ее влажные от страха ладони поторапливали его, подталкивая в спину. Вот только это ни хера не помогало! А делало все только хуже... Ноги промахивались мимо ступеней, а хватающиеся за перила ладони оцарапывали кожу о гвозди, которые повылазили из всех щелей, что дождевые черви после ливня. Гадство.
Меррит чуть ли не полз по лестнице вверх, хватаясь онемевшими пальцами за скрипящие ступени, не обращая внимания на жгучую боль в содранных до мяса ладонях. Потом. Все потом... Вскинув голову, Бертран вперился взглядом в спасительный прямоугольник света из распахнутой настежь двери. Немного. Еще совсем немного. И когда Берти почти уцепился подушечками кровоточащих пальцев за солнечный блик на полу, время остановил громкий вскрик. Джесси! Меррит обернулся как раз в тот момент, когда сильные, словно сплетенные из тугой бечёвки пальцы впились в ногу Джесс, потянув ее обратно в темноту. Нет-нет-нет. Кинувшись вниз, Берти подхватил вырывающуюся Джесси подмышки, начав тянуть вверх, пока она отбивалась, изо всех сил молотя пяткой по молочно-белой руке, что словно выросла из темноты подвала. У Берти уже не осталось сил на молитвы, и он просто тянул Джесси вверх, упершись ногами в старые, прогнившие ступени. Что если сейчас они сломаются? Срать. Что если древесина затрещит по швам, и они рухнут обратно? Срать! Что если... СРАТЬ! Бертран уже ни о чем не мог думать. Весь его мир сузился до его собственных пальцев, вцепившихся в подмышки Джесси. Секунда, вторая, третья. Глухой удар, упавшего на пол кеда, и мир стремительно начал расширяться, так что Бертрану пришлось поторопиться, утягивая в него Джесси.
Они вывалились в освещенный прямоугольник распахнутой двери, и пока Джесс приходила в себя, Берти захлопнул подвальную дверь, заглушая хлопком отвратительный хруст выворачиваемых из суставов костей. Выяснять – а станет ли этот звук громче? - у Берти не было никакого желания. Схватив Джесси за руку, он потащил ее в сторону выхода из дома, стараясь не прислушиваться, но... Это было невозможно. Через каждую щель в стене до него доносился жалобный голос, умоляющий помочь. Останься. Не бросай меня. Помоги мне. Мне так страшно. Берти-Берти-Берти. Меррит упрямо тряс головой, в хромом беге приближаясь к двери. Он мучал меня. Бил. Наказывал. Мне так больно. Так. Больно. Одиноко и страшно. Берти, пожалуйста! Вытянув вперед руку, Бертран сжал пальцами холодный металл дверной ручки, готовясь ее повернуть. Помоги - всхлип - мне - всхлип - Берти... Не сдержавшись, Меррит обернулся.
-Расскажи, как папочка тебя трахает! - закричав под дикий, безумный хохот, доносящийся со всех сторон, Берти резким движением распахнул дверь, выбегая вместе с Джесси на улицу. Он бежал и тянул Джесс за собой, пока неухоженная, поросшая высокой травой дорожка к дому не сменилась мокрым асфальтом. Лишь выбежав на трассу, Берти смог отпустить руку Джесси и, набравшись смелости, посмотреть назад. Дом безмолвствовал.

Берти вглядывался в безвольно пустые окна старого дома, крепко сжав пальцами свои локти, буквально вогнав в кожу до неровных отметин нервно обкусанные ногти, словно ослабь он хватку хотя бы на секунду, и обхватывающая тело дрожь заставит его рассыпаться на миллионы и миллиарды кусочков. Отец его не трахал. Отец. Его. Не трахал. Отец Меррит его не трахал... Облизав побледневшие, лишенные и единого мазка крови губы, Бертран судорожно сглотнул густую слюну, смачивая пересохшее горло. Зато его трахал отец Джефферсон. Одного воспоминания этого имени было достаточно для того, чтобы взмокшие от пота ладони обдало огнем, а к горлу подступил мерзотно-горький ком, от ощущения которого захотелось запихнуть два пальца в рот и хорошенько, надавив на корень языка, блевануть на землю. Берти сдержался. Стиснув зубы и опустив взгляд, упершись им в полусгнившее крыльцо дома, Бертран с усилием проглотил рвотный позыв. Он мог сколько угодно часов сидеть в ванной, натираясь жесткой мочалкой до крови, он мог тратить бесчисленное количество упаковок дешевого кускового мыла с приторно-сладким запахом земляники, намыливаясь им с макушки до самых пят, он мог вылить себе на голову сотни и тысячи литров туалетной воды, и все равно ему не удалось бы избавиться от ощущения чесночно-сальных прикосновений отца Джефферсона. Словно чудовищные паразиты, как те тропические личинки или что похуже, касания отца Джефферсона въелись глубоко под его кожу, и теперь от них невозможно было избавиться, даже если ему удастся содрать с себя шкуру живьем. Берти всегда будет их чувствовать. Невидимые клейма чужой, отвратительной похоти и страсти. Он мог лишь ненадолго забывать о покрывающих его грязных пятнах, но от этого они никуда не исчезали, лишь становились едва заметнее, а затем проявлялись вновь.
Испуганно вздрогнув всем телом, Берти обернулся, затравлено уставившись на Джесси, коснувшуюся его плеча. Успел ли он стереть это затравленное выражение со своего лица до того, как она смогла закончить его имя? Удалось ли ему хорошенько спрятать рвущийся из живота позыв вывернуться наизнанку? Не заметила ли она этот дурной запах чеснока, которым воняет его пот? Меррит мог только на это надеяться.
-Я знаю одно кафе-мороженного, где подают неплохой банановый сплит, - сконфуженно улыбнувшись Джесс, Берти оперся на ее плечо, поминая гребанного ублюдка Норвуда всеми известными ему матерными словами. Пусть, блять, заикается до смерти, гаденыш! Разумеется, Берти никому не рассказал о том, что случилось в ночь на его день рождения в старой заброшенной хижине бойскаутов. А кому он мог рассказать? Папаше? Ха! Тот бы даже не стал его слушать. Джею? Тому было хорошо известно про дерьмовый характер Спенсера, но не родился еще на свете тот человек, который сумел бы настроить Тернера против его дружка детства, а, если и родился, то Норвуд задушил его в колыбели. Деннис? Он бы только поржал, еще бы засунул палец в свежую рану, чтобы проверить насколько все херово. Джо? Корлла Берти и так закидывал своим дерьмом, так что... Бертран устало выдохнул сквозь неплотно сжатые зубы. К тому же он не то, чтобы боялся Спенсера, просто... Ну... Ссорится с ним - еще сильнее! - Берти не горел особым желанием. Что если при следующей ссоре Норвуду откажет инстинкт сохранения свободы собственной задницы? Думать об этом не хотелось. Если честно, то вообще ни о чем не хотелось думать.
-Да так, - Меррит неопределенно передернул плечами, что в равной степени могло означать, как "ничего такого", так и "приятель пырнул ножом в лесной хижине", - недавно упал. - Берти чертовски часто падал! И не только по вине Норвуда Спенсера. Но, казалось, что всем - от учителей, директора до школьного врача - было на это глубоко насрать. Ужасно неуклюжий парень этот Бертран Меррит. Ага, то и дело падает на кулак отца. И чтобы изменилось расскажи он правду? Приехали бы органы опеки? Полиция? Угу, а еще президент прилетел бы на своем президентском вертолете и забрал бы его жить в Белый Дом. Всем было все равно, а если кто-то из новеньких учителей, еще не растерявший желания помогать своим ученикам, смотрел чуть дольше и чуть пристальнее, чем следовало, ему быстро намекали в какую сторону следует отвести свой взгляд. Проблемных подростков хватало, а этот всего лишь неуклюжий... И, блять, чертовски невезучий на встречи с Дональдом Бреннаном. Какого хуя этот жирдяй вообще разъезжает по городу весь день, а не пялится в телек, пожирая килограммы чипсов со своим любимым сырным соусом, которым он заправлял чуть ли не все блюда в столовке?! Берти не боялся Дональда - тот был слишком ленив, чтобы вылезать из своего пикапа, и труслив для того, чтобы действительно нажаловаться его папаше, перед которым он испытывал благоговейный ужас, не в силах связать и пары слов, так что его и без того путанная речь и вовсе превращалась в грубую нарубку несвязанных между собой слогов - да вот только папаша и так поймет, что он "поганый укурок". В последнее время отец начал срываться все чаще и все больше по каким-то пустякам. Наверняка, папаня уже придумал, как ему ответить за выпад про отца Джефферсона, и не очень, мягко говоря, доволен тем, что он сбежал с подготовки к этому ебанному дню Реформации. Да тут и без всякого тупорылого Бреннана дома Берти ждала чудовищная трепка. Трепка?! Что за идиотское слово?! Папаша поколотит его так, что он позабудет как надо дышать. Еб-а-а-ать. Бертран почувствовал себя загнанным в угол. Его будто заперли в пустом подвале без единого источника света. Хотелось кричать. Завопить во всю силу своих легких... Запустив пальцы в свои всклокоченные и чуть завившиеся после дождя волосы, Берти взъерошил их еще сильнее. Ну и хуй с ними со всеми! Ему, блять, не привыкать. Вскинув голову, Бертран засмеялся, глядя в раскрытое окно пикапа Дональда. Он смеялся так, как иные плачут. Громко, практически навзрыд.
-А пачему бы тебе прямо щас не поехать к своей мамке, - усмехаясь, Берти передразнивал деревенский говор школьного повара, прекрасно зная, как тот из-за этого бесится, - и не засадить ей хорошенько? Ах, да! Ты не можешь этого сделать, потому что зоопарк уже закрыт. - злость на чертов дом, на проживающую в нем сумасшедшую, на отца, на миссис Хилли, на бабку Джесси, на слепошарых учителей, на весь этот гребанный городишко сжирала Берти изнутри. Он полыхал от этой злости, обгорая под кожей до угольков. И какого черта, ему не сделать больно в отместку? Хотя бы этому тупорылому Дональду Бреннану? Толстяк. Меррит терпеть не мог толстяков.
-Шо ты там перданул, Меррит?! - мамаша Дональда по слухам была такой толстой, что когда она умерла, пожарным пришлось ломать стену их старого дома, чтобы достать труп, пока он не начал разлагаться.
-Что слышал! Или жир затек на только на твои глаза, но и в уши? - Берти понесло, и он уже не мог остановиться. Казалось, что если он замолчит, перестав кричать и ругаться, то злость сожжет его без остатка. Как же, блин, больно... Скрипнула дверь пикапа, и грузная нога Дональда Бреннана в массивном потрепанном кроссовке опустилась на влажную после дождя трассу. В этом своем джинсовом комбинезоне, лоснящейся от пятен пота клетчатой рубашке Бреннан походил на лесоруба, но никак не на работника школьной столовой, особенно сейчас, когда его лицо было раздуто от гнева, как шар, накаченный гелием.
-Повтори, - когда Бреннан злился, слова вылетали из его рта с легким присвистом из-за выбитого во время пьяной драки зуба. Нависнув над Берти, Дональд сжал кулаки, словно намереваясь ударить мальчишку, вот только... У Дональда Бреннана уже был один официальный выговор от директора за то, что он отвесил одному из школьников затрещину. Если честно, то тот утырок был сам виноват - он изводил Дональда несколько минут, спрашивая то про таблицу умножения, то про столицы мира - но руководству школы было на это плевать. Бреннан не имел права бить школьника, и в то время, пока он, набычившись и сжав кулаки, смотрел в упор на Меррита, тот, молчаливо, напоминал ему об этом. Как бы сильно Дональд не хотел его ударить, он не посмеет этого сделать, слишком уж дорожит своим паршивым местом в этой паршивой школе.
-Катися домой, Меррит, - пихнув Берти в грудь, Бреннан перевел тяжелый взгляд на Джесси, - и ты тоже, девка. - повернувшись к ним спиной, Дональд тяжело зашагал в сторону своего пикапа, громко ругаясь не только на Бертрана и Джесс, но и на всех зарвавшихся малолеток этого города. - Будь я твоим папаней, живого б места не оставил на твоей заднице! - хлопнув дверью пикапа так, что задрожали стекла, Дональд дал по газам, заставив Бертрана и Джесси спешно отойти в сторону, если только они не горели желанием лишиться нескольких пальцев на ногах. Берти не хотелось разочаровывать Дональда еще сильнее, и он не стал кричать ему в спину, что его папаша и без советов всяких так кретинов не оставит на нем живого места…
-Добро пожаловать в Бангор, Джесси из Нью-Йорка. - повернувшись к девушке лицом, Бертран широко улыбнулся.