Возращение в Бангор для Эрика было равносильно публичному признанию себя неудачником. Да, он понимал, что это всё временно, что как только пройдут выборы, независимо от того, победит ли демократ или, как обычно, долбанный республиканец, он может положить заявление об уходе на стол редактора местного блошиного цирка, только по недоразумению из провинциального снобизма, называющуюся газетой. Но всё же… ему не нашлось места не то что в штабе самого Клинтона, но даже в команде одного из его представителей, разъезжающим по штатам с организацией встреч и выступлений. А ведь ему было не 22 и даже не 27. Что-то пошло не так.
Этвуд понимал всё – и то, что он, действительно слишком молод, и то, что у него нет ни финансового, ни политического веса и то, что четыре года, в сущности, пустяк. И что, если их кандидат выиграет эту гонку, всё сдвинется и он может рассчитывать на место…
ха-ха-ха… в городском совете этого же родного захолустья, чтобы  потом выдвинуть свою кандидатуру в палату представителей штата.
Разумеется, он не распространялся о своих планах и сути своей работы ни в редакции, ни в кругу приятелей – не из суеверия, а из опасения, что если всё пойдет не по плану, ему припомнят все амбициозные ожидания и выставят идиотом.
И ведь такого не было никогда. Его вряд ли любили коллеги, вряд ли даже уважали за личные качества, разве что такие же беспринципные, амбициозные, осторожные и внимательные, как он сам, но ценили, как профессионала, пользовались его эрудицией и полагались на его память, если он располагал информацией об интересующем собеседника предмете. Даже в школе он ни разу не становился объектом злых розыгрышей или публичных унижений  - но страх этого преследовал его всю жизнь, а последнее время стал сознаваемым и четким, особенно в дни, когда он старался обойтись без прозака.

«Понимание проблемы – половина её решения», - убежденный, доброжелательный голос миссис Ли, его нового психотерапевта из Портленда, так явственно прозвучал в его голове, что Эрик, уже открывший зеркальную дверцу шкафчика в ванной, где держал гигиенические принадлежности и свои таблетки, замер.
- Признаю, ваша, честь, я сижу на колесах, как последний торчок, - он криво усмехнулся собственному отражению, - это позволяет мне принять моё лекарство?
- Три дня, Эрик, постарайтесь обходиться без них хотя бы три дня.
- Легко тебе говорить, черная сука, ты не глотаешь прозак по три капсулы в день!

Он скосил взгляд на наручные часы. Начало десятого. Если он ляжет спать пораньше…то вполне справится с задачей прожить три дня в депрессивном состоянии и завтра утром вознаградит себя маленькой белой таблеткой – ключиком к нормальной, активной жизни в окружении милых и славных людей, а не безмозглых идиотов.
Пить снотворное миссис Ли ему не запрещала. Поскольку не она ставила свою личную печать на рецептах, по которым он покупал Ксанакс и Хальцион.

А ведь еще года три назад вечерняя пробежка,  полсотни отжиманий и теплая ванна прекрасно помогали от бессонницы.

Он уже сжимал в пальцах баночку с последним десятком таблеток Хальциона, когда в дверь позвонили. Баночка тотчас вернулась на место. Хальцион действовал довольно быстро и даже если это просто сосед по площадке с какой-нибудь глупой просьбой, не стоило глотать таблетку сейчас и тупить во время разговора.

Как ни странно, визиту Ричи Брауна он обрадовался.
Вернувшись в Бангор, Этвуд не прилагал каких-то особенных усилий для того, чтобы восстановить старые знакомства, но всё случилось само собой. Кто-то обратил внимание на знакомое имя под газетными статьями и подкараулил у дверей редакции пятничным вечером, чтобы затащить в местный паб, с кем-то случайно встретились на заправке, или в супермаркете, ну а с Ричи, что не удивительно, в книжном магазине.
Этот мерзавец появился именно в тот момент, когда Эрик уже уболтал молоденькую продавщицу продать ему  специально заказанный для кого-то из постоянных покупателей сборник рассказов Джойса. Этим кем-то оказался Ричард Браун, обладавший, похоже, невероятной интуицией и пришедший справится о своем заказе именно в этот час, не дожидаясь звонка по телефону.

Тогда же они обменялись телефонными номерами и адресами. После Эрик обращался к Ричи с просьбой помочь с проведением соцопроса – и раздать, а потом собрать у коллег бланки, и даже в благодарность написал милейшую статейку об одном из учеников Брауна, когда тот победил в детском телешоу. Да, талантливый мальчишка получил свой час признания и дал свое первое самое настоящее интервью.
В конце-концов, в городке, где всего тридцать тысяч жителей, чтобы заполнить чем-то газетную полосу – не грех написать о способном ребёнке вместо очередного обзора музейной экспозиции.

Им было что вспомнить – школьным умникам, и их приключения были ничуть не менее интересными, чем у задир, наркош и любителей перепихнуться с девочками, что подобно призовым кубкам, вручали себя  новому школьному мачо, каждые две недели и вели счет своим победам.
Карты вымышленных миров, тайные клубы, игры с шифрами, подготовка к концертам и выступлениям, школьное радио, радио… мёртвых.

Странные голоса, пробивающиеся через обычные шорохи и потрескивания, на той частоте, которую Эрик помнил, как цифровой код юношеской любви своих родителей.
Впервые он услышал приглушенный, сопровождаемый каким-то эхом, мальчишеский голос, когда однажды решил проверить, а что можно поймать на частоте, процарапанной на верхней крышке корпуса этого аппарата, спустя пятнадцать лет после того, как «волна любви» перестала существовать. Сначала к нему приходили из неверия, потом – из любопытства. Потом появился Джастин – голос очень внятный и настойчивый, звучащий чаще других… а когда кто-то из коротавших с ним ночь приятелей, схватил тантенту и, переключив с приема на передачу, спросил Джастина, кто он такой, тот вдруг ответил…
Но Джастин был исключением – внятный, сознающий свое состояние: «Я умер, но кажется еще не совсем».Он страстно желал что-то сообщить своим родителям о других, важных для него людях, но даже когда ему обещали сделать это, никак не мог вспомнить,что же такое он должен сказать.
Потом, годы спустя, вспоминая об этом, Эрик предпочитал думать, что их, впечатлительных подростков, просто разыграл какой-то умник, вроде них самих, а они… они повелись, просто потому что в пятнадцать лет им очень хотелосьб верить во что-то сверхестественное. Джастин пропал из эфира так же внезапно, как появился, а те голоса, что приходили после уже не казались чем-то… пугающе-интересным. Постепенно появились другие увлечения и ребята забросили радиостанцию, и даже если хотели поискать в эфире других гиков, не пытались настроиться на ту волну, где ночью и только ночью можно было услышать мёртвых.

И вот теперь появился повод смахнуть пыль со старых воспоминаний и достать радиостанцию, покоившуюся в картонной коробке с того дня, как он забрал её из гаража дома Макалистеров, где когда-то вырос. Корпус радиостанции занял место печатной машинки на письменном столе, пока  Ричи осматривался в квартире Эрика – идеальный порядок одинокого педанта, вынужденного довольствоваться чужой мебелью и не нуждающегося в таких атрибутах уюта, как вазы с цветами, милые сувениры или штампованные пейзажи на стенах. Никаких фотографий в рамках над столом, позволяющих предположить, у Этвуда есть девушка, никаких признаков наличия домашнего питомца.
- Знаешь, Ричи, сейчас мне кажется, что мы это всё придумали, - обронил Эрик, настраивая аппаратуру, - почти как в том тесте, когда все двадцать детей  вокруг подопытного называют белый кубик черным. А когда до него, наконец,  доходит очередь, тот предпочитает тоже сказать, что кубик черный, чтобы не выделяться,  а некоторые и потом, когда им рассказывают об эксперименте, продолжают упорствовать в этом утверждении.

Он аккуратно положил на стол картонный квадратик, подставку под бутылку пива – для Ричи.  Свою, початую уже на треть бутылку Эрик поставил на точно такой же, но не позволил себе  высказывать вслух пожелание  не ставить бутылку прямо на стол – sapienti sat. А кому не sat – тот просто человек, что с него взять?
Эрик Этвуд давно привык прощать этому миру всё его несовершенство.
- Ты не думал просто свалить из этой дыры, а Ричи? – спросил он, не столько из любопытства, сколько оттягивая время более важного вопроса, - неужели преподавать оболтусам английский и литературу всю жизнь – это предел твоих мечтаний? Да половина из твоих учеников не прочитает ни одной книги после окончания школы. Что тебя держит в Бангоре?

Отредактировано Eric Atwood (2019-06-16 21:33:06)

Когда-то им с Ричи хватило бы и по бутылке пива, чтобы захмелеть – и неизвестно с чего больше, с незначительной дозы алкоголя или от восторга, что они, совсем по-взрослому, пьют пиво. Впрочем, во время школьных экспериментов, Эрик ни разу не напивался до того, чтобы познакомиться с похмельем. Сейчас же шесть бутылок светлого на двоих – сущий пустяк. Маленький социальный ритуал, аванс за простую дружескую услугу – выслушать. Эрик всегда умел слушать профессионально, «активно», полностью сосредотачиваясь на темах, важных собеседнику, задавая вопросы, направляющие ход мысли говорящего. А о себе рассказывал лишь то, чем можно было похвастаться, но никогда о том, чего стоило бы стыдиться. Например, о своих визитах к психотерапевтам, о том, что он их, по сути, коллекционирует, сравнивая преимущества и недостатки, и уже знает, к кому и зачем стоит идти.
К чернокожей Синтии Ли, в юности, судя по фотографиям на стене кабинета, смазливой анорексичке, а теперь – дородной даме с двумя подбородками, добрыми, коровьими глазами и мягкой, всепонимающей улыбкой, он ходит за заботой. За тем, чтобы его, взрослого, самодостаточного мужчину, уговаривали, убеждали, хвалили за такие достижения, как способность продержаться три дня без антидепрессантов.
Она – единственная женщина в его «коллекции» мозгоправов, единственная толстуха, единственная чёрная. Эрику достает иронии, чтобы признавать, что он выбирает психологов по внешности, не ища в лицах этих людей красоты, но западая на колоритность, запоминаемость лиц и их яркую индивидуальность. Дерек Уэйн – презанятный коротышка с большой головой и непропорциональным телом, будь он дюйма на три ниже, мог бы считаться карликом, Джордж Димитриадис – старый носатый сатир с оттопыренными ушами и глубоко посаженными глазками. Эрик подозревал, что в паспорте у него стоит другое имя – Георгиос, но это, разумеется, не имеет никакого значения. Димитриадис позиционировал себя последователем фрейдистской школы, что Этвуда бесконечно забавляло – только в разговорах с этим тощим греком, он обнаруживал, сколько, в его жизни, оказывается, сексуальных подтекстов и желаний, о которых он даже и не подозревал. Милейший Том Ричардс – молодой психолог, предельно деликатный и внимательный, блондин с ярко-голубыми глазами. Он был бы красавчиком, если бы не скошенный подбородок. А еще у него маленькие острые уши со сросшейся мочкой.
И это далеко не полный список «спецов», которых Эрик навещает время от времени и не всегда под своим именем. Он мог бы не просто отправить Брауна к «мозгоправу», но даже порекомендовать ему одного из тех, к которым ходит сам.
Но это – слишком интимная тема.

- Зачем? – Эрик не стал скрывать иронию, комментируя фразу гостя, - чтобы он потом стал таким же школьным учителем? Ты, определенно, заслуживаешь большего. А я… ищу здесь вчерашний день или отдыхаю от утомительного ритма жизни в мегаполисе – сам еще не понял.
Признание Ричи Этвуд выслушал с самым искренним интересом, но без наигранного удивления. Лишь  чуть дольше задержал у губ горлышко бутылки, цедя прохладное пиво  - обдумывал ответ.
- У некоторых людей бывают предчувствия, - наконец произнёс он, - и видения. Твой мозг, возможно, просто трансформирует твои опасения в некие образы. Не мне рассказывать тебе про средневековое визионерство и Жанну д`Арк, да и феномен Ури Геллера тоже известен всем.
Не будь тема столь щекотливой, Эрик  шутливо предложил бы Ричарду пожертвовать пару ложек и проверить, получится ли у того согнуть их силой мысли.
В эфире звучали лишь обычные «атмосферные» шумы. Но ведь и в прошлом голоса приходили не сразу.
Теперь, вслушиваясь в эти шумы, Эрик очень хорошо представил, как кто-то мог здорово потешаться над компанией мальчишек, просто регулярно имитируя разные детские голоса и наслаждаться их реакцией хотя бы из чисто спортивного интереса. Хотя какая там реакция. И много ли радости шутнику с обеспокоенных детских вопросов?
Поставив бутылку пива на картонную подставку, он потянулся к регулятору частоты и крутанул его чуть вправо и тотчас обратно. Стрелка, скользящая вдоль панели с разметкой частот дрогнула, сместившись на пару миллиметров, и вернулась на исходную позицию.
- В любом случае, мы в эфире, - бодро проговорил Этвуд,  переместив руку на тангенту, и переключил станцию с приема на передачу.
- Здравствуй, ночь, - произнес он, чуть придвинувшись к столу, и нечаянно задевая локтем руку Ричи, - в эфире Эрик и Ричард и мы просто вспоминаем о своих школьных приключениях, а еще обсуждаем, что у Ричи бывают видения. Если нас кто-нибудь слышит и хочет присоединиться к дискуссии – милости просим.

Будь они на частоте, популярной у определенного числа фанатов радио, ответа долго ждать бы не пришлось, но Эрик не спешил искать такую только для того, чтобы поболтать с каким-то незнакомцем – это было занятно в детстве, теперь же обрывки историй далеких людей интересовали Ричарда куда меньше чем то, что происходило с его друзьями и с теми, чьи интересные истории можно было проверить и пересказать в злободневных статьях.
«Где я?», - прошелестел тихий шёпот, когда Эрик вновь включил станцию на прием, - Кто вы? Вы…тоже, тоже… да?»
- Тоже … что? – спросил Эрик внезапно севшим голосом, забыв нажать на кнопку тангенты, спохватился, и повторил вопрос, исправив это технической упущение.
- Тоже не можете уйти? – шепот окрасился интонациями и теперь голос звучал вполне отчетливо, хотя из-за усилившихся шумов нельзя было однозначно решить, мальчику он принадлежит, или девочке

- Ты не спятил, Ричи Браун, - сухо, авторитетно, чётко произнося каждое слово, говорит Эрик, глядя в этот момент на позднего гостя.
Станция всё еще находится в режиме приёма и внезапно обострившийся слух улавливает, кажется, целую гамму тишайших шумов, какую-то воркотню на грани слышимости, потрескивания на разной тональности. Все они - только фон, но воображение старается идентифицировать эти звуки, словно по ним можно представить, что находится вокруг того, кого они только что слышали.
- Кто ты?  - спрашивает Эрик, не столько из любопытства,  сколько для того, чтобы не обсуждать происходящее с Ричи.
То что в детстве воспринималось как нечто само собой разумеющееся, сейчас вызывает странное опасение и сомнение в способности собственного рассудка адекватно воспринимать действительность. И с чего бы? Это ведь просто голос в динамике. Эрик невольно усмехается - голоса в его голове говорили куда более занятные вещи, чем это жалкое: "мне страшно".  Но пока, вот уже несколько недель, молчат - и это хорошо. Он поднимает бутылку, чтобы оценить, сколько там еще осталось и в пару глотков опустошает её, затем встав со стула, забирает из руки Ричи её подружку и решительно ставит на стол, на картонную поставку разумеется.
- Пойду принесу с кухни еще пива и посмотрю, что у меня завалялось в холодильнике.  Если ты не слишком привередлив, могу сделать по бутерброду, - и добавляет чуть тише, но всё так же буднично,  - поболтай пока с ним, просто хочу проверить одну теорию.

Он мог бы сказать "идею" или "мысль",  но определённую закономерность в звучании потусторонних голосов на этой волне заметил еще в школе. Когда они с приятелями собирались у станции вдвоем или втроем, голоса звучали четче, чем если в гараж дедовского дома набиралось полдюжины любопытных, а большая компания в десяток человек и вовсе скучала полчаса перед немой станцией, а потом начинались обычные поиски в эфире и вопросы о том, могут ли они настроится на полицейскую волну и пошутить над копами...  Так уж получилось, что будучи один, Эрик лишь пару раз пробовал настроиться на частоту волны мертвых - не настолько его интересовали потусторонние голоса, но вспомнив сейчас об этом, он счел, что всё складывается как нельзя лучше, чтобы проверить старую догадку, притом сделать это деликатно, не развивая темы нестабильного состояния психики гостя и хозяина и обойдясь без бредовых теорий о резонансе электромагнитных волн, излучаемых мозгом с радиоволнами на этой конкретной частоте и возможной их взаимосвязи.
Уже выходя из комнаты он услышал  как из динамика донеслось тихое и испуганное:
- Они ищут. Все ищут... А ты где?

И, правда, где? Если не привязываться к банальной географии, а пуститься в метафизические рассуждения о месте, времени и самосознании.
Включив свет на кухне, Эрик отправил бутылку в мусорное ведро  и достал из холодильника банку с тунцом и початую баночку маринованного перца. Живя один, он завтракал в кафе возле работы, но ужин готовил себе обычно сам - от банальных бутербродов, до каре ягненка в сливочном соусе.  Гурманом Этвуд себя никогда не считал и не склонен был изображать из себя знатока вин и ценителя изысков, но вот поесть вкусно любил с детства, благо что старания двух бабушек не пропадали даром - Эрик относился к той категории вечно голодных подростков, что похожи на жертв Холокоста, сколько их не корми - ребра, локти, коленки, да пара любопытных глаз из под отросшей челки.
"Ты ведь хочешь, чтобы он остался?", - голос прозвучал так явственно, что Эрику подумалось, будто Ричи пошел за ним.
Он замер, уже выдвинув ящик со столовыми приборами, и осторожно обернулся. За его спиной никого не было.
"Хочешь", - заявил голос, утратив сходство с голосом Брауна, - "оставь его навсегда".
"В такую жару он уже завтра к вечеру начнет разлагаться и вонять", - мысленно возразил голосу Эрик, сознавая что иллюзорный собеседник никак не может быть умнее его самого,  поскольку является неприятным сбоем работы его собственного мозга, галлюцинацией, и, надо сказать, галлюцинацией не самой приятной.
- Резонно, - согласился тот и Эрик, нарезая хлеб на ровные тонкие ломтики, задумался, уместится ли Ричи Браун в его холодильнике и пожалел о том, что не покупал прежде полиэтиленовых пакетов для фасовки продуктов.

Отредактировано Eric Atwood (2019-06-20 15:29:39)

Они все – мастера находить рациональные объяснения. Профессионалы. Педагогу необходимо поддерживать собственный авторитет и уметь разделять личное мнение, которое может быть сколь угодно причудливым, и то, что он, как работник системы образования, имеет право говорить детям и их родителям. Журналист же должен излагать факты чётко отвечать на основные вопросы: что, когда и как?  И ответы должны удовлетворять любого читателя – будь он двинутым на паро-нормальных явлениях искателем зеленых человечков, или унылым педантом-бухгалтером, которому никак нельзя допускать ничего сверхъестественного в свою работу, сколь бы изворотливым мастером скрывать доходы, он ни был.
И вместе с тем, почти в каждом доме есть доска Уиджа или колода карт для собирания пасьянсов, а уж вера в приметы, особенно в дурные – так и вовсе неотъемлемая часть жизни.
Тарелку с бутербродами Эрик ставит на стол, прямо перед радиостанцией, стараясь не смотреть на открытую шею Ричи и не думать о том, что если передавить яремную вену, удерживать гостя нужно какие-то десять-пятнадцать секунд – до потери им сознания.

Услышав про пожар, Эрик кивает. Он может даже вспомнить имена некоторых погибших тогда детей – младших братьев и сестер нескольких его приятелей. Помнит он и собрание родителей напротив здания городского совета и обсуждения взрослыми «подачек»  - денежных компенсаций, призванных заткнуть особо громкие рты.
- «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное*», - голос Эрика полон иронии, - с годами всё труднее просто верить. Но знаешь, я повидал достаточно странного, чтобы не упорствовать в скептицизме, если этого не требует официальная точка зрения.  Поэтому пусть происходит то, что происходит. Если мы решим не верить в то, что земля – это шар, она не окажется вдруг на спинах мифических слонов, а свету с Альфы Центавра всё равно, знаем ли мы о ней или видим всего лишь одну из множества светящихся точек на небе.

Говоря всё это, Эрик сам не знал, кого он больше убеждает – Ричарда или себя самого.
- Я слышал ты… звал Саймона, - тихо произносит он, придвигая к приятелю открытую бутылку, стенки которой успели уже покрыться капельками конденсата, - моя бабка, Дайна Макалистер, постоянно разговаривала с мертвыми. Ходила на кладбище – к подругам, к своей сестре, к родителям. А с отцом, прадедом моим, так и вовсе болтала так, словно тот сидел прямо за кухонным столом, когда она что-то готовила. Разумеется, когда она думала, что её никто не слышит. Я думал, она слегка того.

Эрик не стал вдаваться в подробности о том, что бабуля таскала его на кладбище, как на прогулку, а еще любила брать на похороны, посещая любые, стоило ей обнаружить, что она знает упомянутого в некрологе чьего-то «любимого мужа и отца» или «дорогую супругу».
- Дед её подкалывал и говорил, что вот ему, никто из покойников не отвечает. На что она заявляла, что с ними просто надо говорить… и ответы придут.

И ведь он всего лишь хотел поддержать Ричарда, а вышло как то не очень. Эрик  придвинул тангенту к себе, заметив что станция все это время пока он предавался воспоминаниям, была в режиме передачи. Ему стало немного не по себе, словно кто-то действительно слушал сейчас эту волну. Кто-то живой, разумеется.
Он переключил кнопку и из динамика раздались уже знакомые тихие потрескивания.
- Ты где? – от пронзительного крика зазвенело в ушах, - Томми! Томми, иди сюда. Они…ждут.
- Они? - надтреснутый голос звучал обижено, но без страха или истерии, - Забудь про них. Они не помогут. Пойдём…
- Томми? – у Эрика пересохло в горле, - Томми Харкер?
Он повторил вопрос, щелкнул кнопкой на тангенте.
Пауза была долгой.
- Да… а кто ты?

*Мф 18:3:

С тех пор, когда человек, слышащий голос, раздающийся из горящего тернового куста, считался избранником Бога, прошло много времени и слова всякого, получающего наставления от голосов или видений другие люди не просто подвергают сомнению, но находят поводом для советов обратиться к психиатру. Об источнике голоса Эрика не задумывался, но советы его были далеки от мессианских идей и откровений и пусть на уровне желаний и осознания некоей правильности этих желаний предложения незримого советчика Этвуд признавал актуальными,  следовать им мешали как зыбкие сомнения, так и чисто бытовые причины - как и чем убирать кровь, куда увозить пакеты с остатками приятеля или другого гостя - до этого дня голос, если и наведывался в мысли Эрика, никаких дельных идей не предлагал, так что решение разложить Ричи по полочкам холодильника можно было считать определенным, конструктивным шагом в развитии отношений Эрика с голосом (ну а специалист по общению людей с голосами и видениями счел бы, разумеется, иначе).

И если этот голос Ричи Браун не слышал, то слова мертвых детей были реальностью и для него. Реальностью объективной, несмотря на абсурдность и невозможность происходящего.
- Мы поможем, - решается Эрик и улыбаясь смотрит в пространство перед собой, - Как мы можем помочь?
Он произносит слова вслух,  но обращается не к тому, кто отозвался на имя Томми, а к голосу в своей голове. Тот отзывается мгновенно. И с губ Эрика слетают задумчивые слова.
- Нужен посредник, тот, кто может видеть призраков и контактировать с ними. Настоящий, не шарлатан и нужно, чтобы он...прошел по грани или заглянул за неё там, на месте.
Голос Этвуда звучит убежденно, с тем напором, с которым уверенный в своей правоте человек рассказывает другим детали вполне исполнимого проекта.
Но рассуждения  журналиста прерываются голосом из динамика, правда теперь он искажается помехами, теряя узнаваемость и звучит с каким-то зловещим присвистом:
- Когда нас ждут и ищут... тьма расступается. И есть Дорога. Дорога. Там.
И воцаряется молчание, словно все они, и живые, и потусторонние, исчерпали не то лимит времени, не то запас нервной энергии - лишь шорохи и потрескивания какое-то время звучат из динамика.
Эрик прикладывается губами к горлышку бутылки и ждёт...
Тишина в голове пугает даже больше, чем кровожадные советы голоса.
- У меня странное чувство, - произносит он тем же бодрым, будничным тоном, -  такое, когда знаешь, что делаешь всё правильно и всё получится. Можешь назвать это интуицией, но я просто знаю.
Он смотрит на Ричи спокойно, даже безмятежно и чуть заметно улыбается - не то мечтательно, не то предвкушающе.
- Я думаю перетащить станцию поближе к школе или попробовать включить её на кладбище и посмотреть, что будет. У тебя же есть автомобильный аккумулятор?