Полароидный снимок с надписью: «Скажи, что мне не кажется.» пролежал в конверте, наверное, пару лет. Сделан он был в зале ожидания аэропорта «Джона Кеннеди» и не представлял собой ничего особенного: светловолосый парнишка лет тринадцати на вид смотрел в сторону, повернувшись к фотографу, о внимании которого явно не подозревал, словно по заказу – идеально в три четверти. Непослушные волосы цвета чуть тронутой золотом платины длинными прядями падали  по бокам круглого лица,  отросшая челка практически скрывала светлые же брови, чуть вздернутый нос был припорошен россыпью крохотных веснушек, а улыбчивый рот смешно приоткрыт – в момент съемки мальчик явно с кем-то разговаривал, но сосед его в кадр не попал – только плечо: рукав синей куртки, да широкий ремень рюкзака.

Где в то время жил Энди, Эрик не знал, а потому отослал снимок на старый его адрес, в Бангор, надеясь, что мистер Леоне если и не перешлёт письмо сыну, то просто сохранит его до приезда Энди. На конверте стоял лондонский штемпель. Эрик отправил его на следующий же день,  как прилетел в Лондон, зная, что если не сделает так сразу – просто забудет или передумает и выбросит снимок.
Потом ему несколько ночей подряд снова снился Фредди Дешам в двухцветной сине-белой куртке поверх нелепой фланелевой рубашки в крупную клетку, спускающийся по канату в черную глубину старого колодца.
- Ты как там?
- Всё норм. Валите.

Они все проходили это испытание, когда решили основать свой тайный орден «Белого чертополоха». А до того, отцы-основатели ордена и так, чтобы потрепать себе нервишки, забирались в пустой колодец на заднем дворе старого пустующего дома на окраине города. Сам дом они тоже облазили, но поколения прошлых исследователей до них отыскали там всё интересное и разрисовали стены, неумело, как могли, пособиями по интимной жизни с комментариями.

Колодец был символом дружбы и поддержки членов ордена – выбраться оттуда, не имея веревки, никому из подростков было не под силу, а для пары ребят даже притаскивали веревочную лестницу. Он был безнадёжно сух и пуст. Совсем пуст – на камнях не росло даже мха, а в щелях между ними не скучали ни мокрицы, ни случайнее паучки. У Эрика даже появилась теория, что воды в этом колодце отродясь не было – не рассчитали чего-то те, кто его построил. Звезд днём оттуда, кстати, тоже видно не было – круг голубого неба, да  ползущие по нему облака.

За новым братом, члены маленького, но гордого ордена возвращались наутро и жизнь продолжалась. Они не раскрыли никаких тайн из прошлого города, но старались поддерживать друг друга – скинуться  по десятке на билет для того из «братьев», чьи предки опять пробухали всё пособие по безработице, чтобы и он вместе с классом поехал в заповедник, по первой просьбе одолжить ключи от машины другому «брату», измыслить хитроумную, многоходовую месть учителю, который был несправедлив и торжествовать победу, когда несчастный мистер Фенвик уволился-таки из школы.
Они благополучно забыли про него, разъехавшись из Бангора.

Эрик узнал только теперь, что «Орден чертополоха» просуществовал  еще целых три года после того, как они с Энди закончили школу. И был он уже просто «Орденом чертополоха», потому что оставшиеся ничего не смыслили ни в истории, ни в символизме.

Фредерик Дешам тоже забрался в колодец, чтобы провести там ночь.
Вот только утром, когда ребята пришли за ним, на их крики никто не отозвался, а когда, обеспокоенные, сбросили веревку и Эрик спустился вниз, колодец оказался пуст. Единственным, что напоминало о реальности вчерашнего вечера, была отломленная дужка очков. Дешам не носил очки в школе, прятал их, предпочитая щурится и ни черта ни видеть из того, что написано на доске, даже если сидел на первой парте.

Полиции ни Эрик, ни Энди так ничего и не сказали - решили подождать, пока найдут Фредерика. И, так уж получилось, что ожидание это затянулось до сих пор.
Как бы ни хотел Этвуд узнать, мучили ли ночные кошмары и Леоне – он ни разу об этом не спросил.

Не то что бы Эрик считал, что смерть отца – тяжелое для Энди потрясение, но долг старой дружбы, тем более ценной, что во взрослой жизни, друзей у него были считанные единицы, требовал проявить участие и быть рядом на случай, если он сможет чем-то помочь.
- Ты уже разобрал вещи? – спросил Эрик, обращаясь к затылку Энди, прошедшего вперед, чтобы открыть дверь дома, - что собираешься делать? Устроишь гаражную распродажу или просто заберешь нужное, а остальное оставишь в доме?
Он стоял на нижней ступеньке крыльца, прижимая к груди объемный пакет из супермаркета. Худой и костистый, сам Эрик ел много и беспокоился, действительно беспокоился за такого же тощего Энди, зная, сколь неадекватен и раздражителен может быть голодный человек.
- Ты обратил внимание на мамашу с пацаном, которые прошли к кассе пред нами? – продолжил он болтать, - такие вот мальчишки мне всё время кажутся… похожими на Фредди. Ну, ты помнишь... Я даже вздохнул с облегчением, когда он обернулся. И так каждый раз. Хотел бы я знать, что тогда случилось на самом деле…

Как журналист, Эрик часто стремился узнать, что случилось на самом деле, не довольствуясь объяснениями следователей, финансовых аналитиков или свидетелей неприятных происшествий,  а иногда и преступлений. Но не всегда, далеко не всегда, писал о том, что знал хотя бы просто потому, что правда иногда бывает не актуальной.

Отредактировано Eric Atwood (2019-06-17 05:36:21)

На тонких губах Этвуда зазмеилась едва заметная усмешка, а в уголках рта отчетливо наметились  легкие тени, обещавшие улыбку, но лицо Эрика осталось серьезным.
Действительно, какая разница?
В пятнадцать лет всё имеет значение - косой взгляд одноклассника, случайная фраза симпатичной девчонки,  похвала учителя или нравоучения деда - всё воспринимается остро: и плохое, и хорошее. А потом эта острота начинает гаснуть,  душа черствеет, восприятие жизни становится проще.  Может, так и должно быть? 
- Совпадение, - согласился Эрик, - вот только иногда этих совпадений становится слишком много.
Почему-то ему никогда не попадались на глаза мальчишки, похожие на Винса или Билли, притом, что оба обладали вполне заурядной внешностью, да и на других школьных приятелей тоже. Он легко объяснил себе это избирательным вниманием и готов был принять, как факт, что просто обращал внимание именно на тех ребят, что напоминали Дешама, словно всё еще надеялся встретить его.

- Конечно, не думать о совпадениях - это самое простое решение, - продолжил Эрик, чтобы не позволять слишком долгой паузе трансформироваться в то неловкое молчание, когда каждый пытается придумать тему для разговора, но чем дольше люди тянут, тем глупее каждому кажутся его вопросы,  ответы становятся односложными, нить разговора рвется и всё - пиши пропало. В баре можно заказать выпивку и начать новый круг беседы, а вот на пороге чужого дома лучше не затягивать такое вот молчание, - но что-то я не припомню, когда это ты довольствовался простыми вариантами? Или скажешь, что ты изменился?

В то что люди меняются, Эрик не верил. Полагал, что личность складывается уже в подростковом возрасте и основные её черты с возрастом только становятся рельефнее, пятнадцатилетний трус не станет смелым, прожив еще пятнадцать лет,  лентяй, склонный перекладывать на других свои обязанности не превратиться в ответственного трудоголика, а талантливого художника, способного рисовать портреты одноклассников одной линией, не отрывая кончика ручки от листа, пятнадцать лет неудач и алкоголизма не лишат способности рисовать, да, быть может не уровне профессионалов, которые отдали полтора десятилетия на совершенствование навыков, но всё же лучше тех, кто в те же пятнадцать лет мог разве что нарисовать куб по тетрадным клеточкам, не задумываясь даже о том, насколько неверна будет его перспектива.
Кардинальные личностные изменения требуют сознательных усилий, а много ли вокруг тех, кто будет этим заниматься?  Они - самые обычные люди и вокруг бродит сотня таких же.
- Не возражаешь, если я оккупирую кухню? - спросил он, поудобнее перехватив пакет, - и предупреди меня, если ты стал веганом. Это какое-то поветрие, особенно среди работающих женщин за тридцать, как сайнетология. Меня, кстати приглашали на конгресс в конце сентября, если тебе станет интересно...
В этот момент он вспомнил, что в конце сентября США ждут новые президентские выборы и вздохнул. Как бы скептически он не относился к значимости  результатов голосования  в таком городке, как Бангор, но накануне выборов не позволит себе улизнуть в Лос Анджелес  ради того, чтобы послушать апологетов сайнетологии, религии новой, интересной, но с довольно спорными идеалами и ценностями.
- Кстати, а твоя мама с нами поужинает?
Он бросил взгляд через дверь в гостиную на занавешенное темной тканью зеркало и помрачнел.  На похоронах мистера Леоне он не был. Это действо всегда производило на него тягостное впечатление, хотя большая часть похорон, на которых он бывал были проводами в последний путь людей ему самому незнакомых или знакомых поверхностно, поэтому он мог, скромно держась в стороне, следить за скорбящими, притворяющимися таковыми и не считающими нужным притворяться, но умеющими  придавать лицу кислую мину. Но одно дело, когда присутствуешь  на похоронах мелкого политикана, бизнесмена, пристреленного ревнивой женой,  о чем и нужно будет написать, или бравого офицера полиции, погибшего при исполнении, и его похороны - повод познакомиться с его семьей и друзьями, чтобы потом, когда придется просить их о беседе, они были настроены более благожелательно. И совсем другое - похороны человека, которого знал с детства, с которым болтал иногда вот здесь, в гостиной этого дома, пока Энди собирался в своей комнате.  Настолько другое, что Эрик решил, что не хочет видеть мистера Леоне мертвым, притом не из неприязни к покойникам, а из странного желания сохранить собственные впечатления не запятнанными мыслями о смерти и всеми этими разговорами о покойном, какой он был, что делал, чем запомнился явившимся на кладбище друзьям, приятелям и соседям.

Земную жизнь пройдя до половины, как изысканно выразился о наступлении кризиса среднего возраста итальянский поэт,  Эрик Этвуд, амбициозный парень из милого провинциального городка, обладавшего всеми атрибутами для того, чтобы в нем жить, не ища лучшей доли, понимал о жизни гораздо меньше, чем в свои золотые пятнадцать, в людях – не больше, чем понял в двадцать пять, а вот себя…
Он никогда не был ни изгоем, ни добровольным отщепенцем, мог даже, как было написано в одной из характеристик, которые он получил во время прохождения военной службы, демонстрировать лидерские качества, однако со временем, сумев с высоты жизненного опыта пересмотреть свои отношения с дедами и родителями, он понял, что хорошее воспитание и тот плотный график, в который было разложено его детство, избавили его от многих проблем и страданий, с которыми проходят социализацию дети, не столь сильно одаренные вниманием двух полных комплектов заботливых бабушек и дедов. Многие особенности своей натуры он открыл не в отрочестве, а гораздо позже, к примеру отсутствие нормальной эмпатии, той самой, которая заставляет вздрагивать и охать, кривясь, словно от боли, когда рядом кто-то порежется или упадет, ободрав колени и непроизвольно вскрикнув. Эрик воспринимал все, случавшееся с другими отстраненно и безразлично, хотя ему казалось это закономерным и естественным, как правильным в таких ситуациях – выражать сочувствие, проявлять внимание. Но не больше.
За проникновенными словами соболезнований, которые он произносил, пожимая после похорон руки друзей, коллег или тех, кто являлся героями его статей или источником информации для них, не было ни жалости.
Вот и сейчас, заметив, что Энди «хорошо держится», не мотает сопли на кулак и не пускается в долгие слезливые воспоминания б отце, Эрик счел, что они вполне могут поболтать и на другие темы, например о том, что засело навязчивой занозой в его памяти.

- А разве можно вернуться в прошлое? – дешевый демагогический прием, - только мысленно, да и то, мы же не столько воспроизводим в памяти детали событий, сколько переоцениваем их и помним скорее собственное участие и отношение, чем события. Вот такие мальчишки, как на фото каждый раз возвращают мои мысли к тому дню, даже если я их не знаю. Точнее, я их не знаю – никого из, пожалуй, пары десятков встреченных мною за последние  десять лет.

Эрик вспомнил тот момент в аэропорту. Сделать снимок его побудило именно то, что через минуту, когда он рассмотрел пацана, ощущение, что он видит именно Фредди, не исчезло. Парнишка не просто напомнил ему Дешама, как другие светловолосые и круглолицые мальчики такого типа внешности, он был похож на Фредди.  Но, Энди, судя по всему, это не зацепило.
«Счастливчик, - подумал Эрик, отказываясь уже от темы, приятеля мало интересующей, - для него все это осело под илом прочих воспоминаний, а я… никак не могу выбросить это из головы».
- Напиши. Кто-то же должен увековечить наши истории. И это буду не я, - в голосе Этвуда не звучало даже тени сожаления.
Он выбрал свою стезю и, вероятно, недооценивая свои способности, воспринимал писанину, сочинительство, компиляции и версификации, весьма ему удававшиеся, как рутину, как ремесло, позволяющее обеспечивать себя и доставляющее определенное удовольствие, как во время процесса, так и в минуты оценки результата. Ни высоты вдохновения ни пропасти творческих кризисов Эрику Этвуду были неведомы. Но ремесленную продукцию от шедевра он прекрасно отличал, даже если это казалось прозы.
- В твоей книге у него может быть и зажигалка, и карта штата, и швейцарский складной нож, - понимающе заметил Эрик, - а что было на самом деле, мы не знаем. А чтобы брать у тебя автограф, нужно было прийти с книгой, не так ли. Ты видел свои книги в Бангоре? Я – нет. Ни разу за последние полгода. Или их покупают, что хорошо, или…
Договаривать он не стал.
Просто занялся содержимым  принесенного пакета – методично и аккуратно выложил на стол багет, пакеты с замороженными овощами и рисом, ветчину и пару кусков сыра – желтый, твердый треугольник с идеальными сырными дырками, какие рисуют на рекламных плакатах и половину небольшой головки мягкого, почти белого. За ними последовала слегка помятая зелень и пакет с томатами – небольшими, практически одного размера.
Обе бабки Эрика, жившие напротив друг друга в небольших коттеджах, любили возиться со своими грядками и явно соперничали, так что он знал разницу между овощами с огорода и фруктами из собственного сада и тем, что лежит на полках супермаркетов. Но выбирать не приходилось. Кисло-водянистые помидоры если не дополнят вкусовую палитру пасты, так просто дадут текстуру и цвет.
-Для соуса я, правда, ничего не брал. Решил, что миссис Леоне не будет возражать, если я возьму у нее пару ложек масла, да и сливки, думаю, найдутся. Или хотя бы молоко.
- Не помогай мне, - предупредил он, переходя к раковине, чтобы помыть руки, - я слишком привык все делать один, лучше расскажи, сколько ты собираешься здесь пробыть и что намерен делать. Может, через пару недель выберемся куда-нибудь, и ты почитаешь мне свою последнюю рукопись. Над чем сейчас работаешь?