Нужно быть настоящим циником, чтобы не перешагнув еще тридцатилетний жизненный рубеж, полагать, что ничего в подлунном мире уже не может тебя ни удивить, ни разочаровать, ни вызвать в душе по-детски восторженную радость. Джонатан Сейнсбери спокойно проходил мимо нищих ветеранов и бродяг-наркоманов, выпрашивающих у прохожих четвертак, не задерживался подле бьющихся в агонии сбитых машиной собак и кошечек, спокойно констатировал завершение очередного романа и не смущался женских слёз, но циником не был, да и вряд ли имел шансы когда-нибудь настолько очерстветь душой, чтобы не полагать странное стечение обстоятельств чудом.
Чудо, случившееся, наконец-то, в его бангорском заточении можно было возвести во вторую степень – и этого уже было достаточно, чтобы на пару минут поверить, что есть где-то там некая сущность, у которой достаточно могущества и хватает чувства юмора, чтобы случались всё же в этом мире вещи, имеющие, согласно теории случайных чисел, ничтожную долю процента на воплощение.
И всё же…
Он не удивился бы, случись ему встретить Келли в Вегасе в первом же баре, куда он зашел бы пропустить стаканчик, пусть даже за всё время их не слишком долгого сотрудничества и короткого романа они ни разу нигде не встретились по воле случая. Но увидеть её, изящную и кажущуюся такой безмятежно-неприступной, как мраморная богиня в галерее Уфицци, в вестибюле отеля «Феникс» никак не ожидал.
Про галерею он смотрел передачу накануне вечером и думал при этом как о том, а действительно ли там выставлены подлинники, так и о том, каковы шансы у рядового туриста повторить подвиг Винченцо Перуджи*. Подобный интерес к старинному барахлу, тому, что относится к категории «произведения искусства», возник совсем недавно, в минувший понедельник, после долгой, задушевной беседы по телефону с мистером Райтом, которого заинтересовала информация, полученная от одного из сыновей, не так давно останавливавшегося в «Фениксе» и скоротавшего вечер в здешнем баре в компании Джонатана.
Ту беседу Джон не помнил. Он тогда изрядно набрался к полуночи, что случалось с каждым месяцем жизни в Бангоре всё чаще и чаще и теперь на горизонте близящейся «середины жизни» уже маячил призрак унылого алкоголизма. Но, услышав о том, что собеседник заинтересован в приобретении недвижимости в Бангоре, заверил Райта, что готов подписать договор хоть завтра, если покупатель оценит по достоинству такое сочетание, как процветающий бизнес и смехотворная цена за право его возглавить.
- А вы, мистер Райт, занимаетесь гостиничным бизнесом? – поинтересовался Сейнсбери.
- Нет, произведениями искусства и антиквариатом, исключая некоторые области.
Сын Эдриана Райта, Виктор – тот самый, с кем Джон свёл знакомство несколько недель тому назад, тоже приехал в «Феникс».
Джонатан, конечно, надеялся, что Райт – деловой человек, но характерное старческое дребезжание всё еще сильного и глубокого голоса, навело его на мысль, что потенциальный покупатель может оказаться старым болтуном и волей-неволей придется поддерживать разговоры о темах, столь же мало интересовавших Сейнсбери, как астромов уникальные особенности аксолотлей. И ради того, чтобы не ударить лицом в грязь перед специалистом по антиквариату и произведениям искусства, Джонатан и посвятил несколько часов своей жизни образовательным телепрограммам. Не впечатлился, но с лёгкостью запомнил несколько фактов, имен и названий. На такой подвиг, как поход в библиотеку за какой-нибудь книженцией по творчеству прерафаэлитов, Джонатана уже не хватило.
Впрочем, разговоры об искусстве быстро сменились темами более личными, достаточно было восхититься за вчерашним ужином с четой Райтов супругой Эдриана, потребовавшего, чтобы Джонатан обращался к нему по имени. К миссис Райт, разумеется, тоже. Вот только имя у миссис Райт, было теперь не Келли, а Шерил.
Пожалуй, Джон готов был бы поверить в совпадение – бывают же похожие друг на друга люди, но скоро удостоверился, что о совпадении говорить не приходится - голос, пластика движений, несколько характерных жестов – всё это сложилось в определенный образ. Они с Келли были достаточно близки, чтобы он запомнил даже то, как она промакивает салфеткой губы после еды и какое мороженое предпочитает.
- Шерил – моё сокровище, - проворковал Эдриан Райт, целуя руку жены и ревниво косясь на Джонатана, - А ты, Джонни, убеждённый холостяк? Не отвечай, я знаю такую породу парней. Вот увидишь, тебе стукнет сорок, и только тогда впервые задумаешься о семье и детях, да и то… потому что часики-то тикают.
После завтрака Райт так и не спустился в холл - не зря же Джонатан следил, чтобы во время ужина бокал старика был оптимистично полон.
Сам он чувствовал себя вполне сносно, и поджидал Келли у ресепшена со странным волнением, отнюдь не романтическим. Чувство, которое в нём проснулось после того, как головная боль заметно поутихла, было скорее азартом охотника, гадающего, удастся ли ему сегодня загнать лисицу, или плутовка извернётся, запутает следы и ускользнёт, как было однажды.
Одарив подошедшую девушку ослепительной улыбкой, Джонатан произнёс:
- Будь у меня такое сокровище, я бы не позволял ему разгуливать в одиночестве. Могут ведь похитить. И не ради выкупа. Привет, Шерил.
Он выдержал многозначительную паузу, прежде чем произнести имя девушки.
- Надеюсь, вам с мужем, хорошо спалось.
Он тут же пожалел о сказанном. Простая учтивость, слетевшая с его губ вызвала в душе целую бурю эмоций, главной из которых была ревность.
- Но я рад, что ты пришла одна. Признаться, мне было бы неловко предлагать Райту посмотреть здешнее старье, не зная, заинтересует ли его такое дополнение к «Фениксу», как старые лампы, мебель начала века и всякие безделушки от зеркал до часов. Может быть сначала взглянешь ты и если скажешь, что Эдриану это не интересно, я не буду тратить его время, показывая чердак.
Он вопросительно взглянул на собеседницу и надеялся только, что Шерил (или Келли) сообразит, что ему просто нужен приличный повод с нею уединится.
*Винченуо Перуджа – похититель картины Леонардо да Винчи «Мона Лиза» в 1911.
Отредактировано Jonathan Sainsbury (2019-06-02 21:09:08)