В небольшой по размерам гостиной, заставленной чересчур громоздкими креслами, комодом и шкафом, которые совершенно не сочетались между собой, ноги утопали в пыльном ворсе старого ковра, который, некогда белый, теперь напоминал цветом порядочно использованную половую тряпку, что местами пожелтела не то от пролитого пива, не то от мочи. Однако присутствующие в комнате мужчины не обращали внимания, или старательно делали вид, что не замечают множественные изъяны и неопрятности дома отца Меррита. Да и сам Винсент Меррит был полон изъянов и недостатков — чего только стоили его мешки под глазами, засаленная рубашка, пот из которой он старательно пытался вывести утром, израсходовав добрую половину флакона с туалетной водой. Удушливый запах дешевого парфюма заполнял собой всю маленькую комнату, отчего воздух в ней казался приторно сладким и невыносимо горьким одновременно. Источал этот гнилостный запах не только хозяин дома, но и его гости, так что невольно могло сложиться впечатление, что этот чудовищный аромат — не что иное, как запах пота священнослужителя.
В тесной гостиной не сочетались не только предметы, но и люди. Отец Литтл из Орона напоминал долговязую черную цаплю, его иссиня-черная сутана лишь совсем немного потрепалась в области манжет, а небольшие заплаты, искусно пришитые миссис Литтл к подкладу, были и вовсе незаметные постороннему глазу. Отец Перес из Эддингтона был дородным мужчиной, который больше напоминал лесоруба, нежели священника лютеранской церкви, его густая рыжая борода и непреодолимая тяга к крепким спиртным напиткам отдавали чем-то таким ирландским, а широкое, немного обрюзгшее с годами лицо делало его похожим на доброго дядюшку, у которого в кармане всегда припасен пакетик слипшихся леденцов. Отец Джефферсон из Брюэра походил на пузатый бабушкин комод — такой же неповоротливый и бесполезный, он между тем занимал больше всего места в комнате, а его сутана источала тонкий, но весьма назойливый аромат новенькой одежды. Отец Меррит, потрепанный и словно бы вытащенный в комнату из постели, казался незваным гостем в собственном доме — он вечно невпопад смеялся, нервно улыбался и то, и дело одергивал грязные рукава своей поношенной сутаны.
Не вписывался в комнату и Бертран Меррит, тонущий в центре гостиной в высоком ворсе ковра. Его остекленевший и пустой взгляд абсолютно не сочетался с высоким голосом, выводящим строки хорала "Да будет Бог на небесах...". Могло почудиться, что поет кто-то другой, а Бертран лишь открывает рот, имитируя пение, но, увы. Звук рождался в его груди, и каждый присутствующий в комнате находил его, как минимум, недурственным. Винсент Меррит сухо и по привычке принимал похвалы о сыне, хотя обычно они ему весьма и весьма льстили - пускай приход отца Джефферсона был богат, но его служки пели, что коровы на скотобойне, может быть, у отца Литтла была аккуратная и ловкая жена, но его тугодумные хористы не могли исполнить на память и простейший гимн, а отец Перес хоть и располагал к себе, однако абсолютно был лишен музыкального слуха - но не сегодня. Сегодня все внимание Винсента Меррита было сосредоточено на мелком блеске в ухе сына. Сережка. Поганец. Мальчишка делал все, чтобы только опорочить его перед знакомыми. Жаль, но отец Меррит ошибался. Мир его сына давно уже не крутился вокруг него, и причина по которой в правой мочке уха Берти поблескивала кольцо сережки была в том, что несколько дней назад Деннис Дей обмолвился о том, что сережка в ухе — это круто. Может быть, он шутил. Может быть стоило, купить новую серьгу, а не брать одну из маминых. Но Бертран не думал ни о чем таком, когда прокалывал свое ухо иглой.
- O Holy Spirit, thou highest good, - Берти устал. Ему было душно, ужасно хотелось пить и сидеть, но он не смел шевельнуться под пристальным взглядом отца, в очередной раз сжимая кулак и одергивая себя, чтобы не коснутся пальцами зудящей мочки. Когда пару часов назад Бертран взглянул на себя в зеркало и посмотрел на сережку, то долго не мог решить - выглядит он круто или по-пидорски. - Thou most beneficial comforter. Guard us henceforth from the devil’s power, - от спертого воздуха кружилась голова, глаза слезились от удушливого аромата туалетной воды, а мочка правого уха предательски ныла и зудела. Может, стоило прокалывать шилом? - From which Jesus Christ released us by his great agony and bitter death. - краем глаза Берти заметил, как отец Литтл прикрыл глаза, наслаждаясь, не то его пением, не то вином его отца, а отец Перес потянулся за очередным куском мясного пирога в то время, как отец Джефферсон что-то оживленно начал шептать на ухо его папаше. Его не святому папаше Винсенту Мерриту. Если бы только Берти удалось подслушать их разговор! Но он ужасно устал и ему чертовски невыносимо хотелось пить...
-Поправьте меня, Винсент, если я ошибаюсь, но дела в Вашем приходе идут не то чтобы слишком уж хорошо. - Адам Джефферсон сочувственно улыбнулся в ответ на отрывистое и невнятное "угу" от отца Меррита. - Так я и думал, и мне очень жаль, что я оказался на сей раз прав. - отец Джефферсон совершенно не выглядел как человек расстроенный собственной правотой, скорее наоборот. - Вы же знаете, Винсент, у меня есть связи, - Адам загадочно улыбнулся, отчего его круглое лицо сморщилось, словно задница мартышки, - там наверху. - мужчина самодовольно вскинул указательный палец левой руки вверх, правой рукой в это же время хватая с тарелки последнюю тарталетку с сыром (храни Господь, миссис Хилли, что заглянула к ним утром!). - И я бы мог упомянуть о Вас парочку раз из самых благих побуждений, - Винсент напрягся. На его пропитом лице появилось подобие мыслительного процесса, и он уже был готов изрыгнуть ответ, который навряд ли бы понравился Джефферсону, но тот его опередил.
-Не подумайте ничего такого. Я бы лишь намекнул, что Вам не помешает небольшая рука помощи, - Адам Джефферсон улыбнулся, заметив, как разглаживается недоверие на лице Винсента Меррита. - Но, вы же понимаете, что у любой помощи есть своя цена. - и пока Меррит удивленно вскидывал брови и непонимающе на него смотрел, отец Джефферсон перевел взгляд на Бертрана. Его губы дрожали, на лбу проступила испарина, а грудь резко поднималась и опускалась, словно после быстрого берега. Бертран Меррит был той самой ценой, что назначил Адам Джефферсон.
Шмыгнув носом, Берти вытер губы, которые еще пощипывало от вишневой содовой, которую отец щедро выставил на стол в начале "церковных посиделок". Содовая была самой дешевой, переполненной сладкими пузырьками газа, от которых хотелось рыгать и которые совсем не утоляли жажду, и все же Бертран, приговорив две банки, потянулся за третьей, когда его окликнул отец Джефферсон. Поставив жестяную банку обратно на стол, Берти бросил недоуменный взгляд на отца, который в компании цапли Литтла и ирландца Переса выходил из гостиной. Вопрос "ты куда?" остался без вразумительного ответа, а сам Бертран так и остался стоять в центре комнаты напротив нелепого кресла в котором сидел нелепый отец Джефферсон. И на удивление эти две нелепости идеально подходили друг к другу.
-Они скоро вернутся, - голос Адама Джефферсона напоминал Бертрану растаявшее на солнце сливочное масло - липкий и вязкий. - Отец Литтл изъявил желание осмотреть Вашу церковь. Насколько мне известно весной в ней произошел несчастный случай, - от того, с какой интонацией отец Джефферсон говорил "несчастный случай", было ясно, что он знает, что это ни хера не было несчастным случаем. - Я прав? - Берти коротко буркнул себе под нос ответ, наконец, обхватывая подушечками пальцев саднящую мочку уха. - Что прости? - и Бертрану пришлось повторить чуть громче "да", добавив в конце "сэр". - Ну же подойди поближе, - отец Джефферсон похлопал рукою по подлокотнику кресла, отчего на нем остался потный отпечаток его ладони.
-Ты, наверное, не помнишь, но первый раз я видел тебя совсем крохой. Тебе тогда было четыре или пять, просто ангел. - обхватив себя за правый локоть левой рукой, Берти приблизился креслу. Меньше всего ему хотелось садиться рядом с отцом Джефферсоном и слушать этот ностальгичный треп. Но толстые пальцы Адама Джефферсона, впившиеся в запястье, оказались не такими хилыми и холенными, как могло показаться. Хватка у этого жирдяя была будь здоров. - А теперь посмотри на себя? - мужчина ласково улыбнулся, осторожным жестом поправляя воротник рубашки Бертрана, а затем с силой сжимая пунцовую мочку его проколотого уха. От резкой и сильной боли на глазах Берти навернулись слезы. - Поешь церковные хоралы своим ангельским голосом, а сам, - отец Джефферсон сильнее сжал ухо Бертрана и дернул его к себе, заставляя склониться, - преисполнен порока. Грязный мальчишка, - его влажные, толстые губы с крошками сыра почти касались испуганно подрагивающих и отяжелевших от слез ресниц Берти. - Но я помогу тебе очиститься от греха. Вот та-а-ак, - последнее слова Адам Джефферсон протянул с явным довольством, выкручивая ухо Бертрана и наблюдая за тем, как по его щекам бегут невольные слезы. Очищение. Поддавшись вперед, отец Джефферсон провел своим шершавым языком по щеке Меррита слизывая соленые капли. И это было так мерзко. Так отвратительно... Так... Так словно по его лицу прополз огромный и жирный слизень. Берти будто ударило разрядом электричества. Он попытался вырваться, но отец Джефферсон вцепился в него своей лапищей, словно клещами. Проще было отрезать себе руку! Было бы только чем...
-Плачь. Слезы очищают душу. - свободной рукой мужчина с силой смял губы Бертрана, а когда тот попытался укусить его, со всего размаху ударил по лицу, распарывая щеку дорогим перстнем-печаткой. - Когда ты был маленьким, то так горько плакал. - воспоминания. Непрошеные, специально забытые, запертые в подсознание на множество замков прорвались наружу, и Берти закричал. Они кричали вдвоем - отчаянно громко Берти пяти лет, напуганный волосатой рукой отца Джефферсона, ползущей вверх от его колена к коротким черничным шортам с нелепым зайцем, и Бертран пятнадцати лет стоило ему заслышать шорох по ту сторону прикрытой двери.
-Папа! - он не называл его так, казалось, уже целую вечность. Но в момент отчаяния этот выкрик родился сам собой. Он выстрелил в тонкую щель между косяком и дверью, и Бертран, давясь и хрипя от паники, не мог поверить своим собственным широко распахнутым глазам - знакомая рука в истрепанном рукаве поношенной сутаны закрыла дверь. - П-папа... - он больше не мог кричать. Слизень языка отца Джефферсона заполз к нему рот, а толстые руки с мелкими рыжеватыми волосками принялись шарить по телу, задирая клетчатую рубашку. Берти не мог вздохнуть. Он чувствовал себя зажатым в удушающие кольца огромной змеи, что с каждой секундой сжимали его тело все крепче, грозясь раздавить. Больно. Рот заполнился чужой слюной и мерзким запахом чеснока. Шум в ушах - громкий плач ребенка - стал невыносимо громким, а затем все потонуло в оглушительном звоне... Отпрянув назад, Бертран откинул в сторону настольную лампу, нагревшуюся от жара его руки. Глухо постанывая и кряхтя, отец Джефферсон скатился с кресла на пол. Из его рассеченного лба бежала кровь, и точно такие же оттенки багрового кляксами расплывались по настольной лампе, катящейся по полу.
Дальше все было как в фильме, поставленном на быструю перемотку - вот распахивается дверь, Берти выбегает в полутемки коридора, хватает рюкзак и вырывается на улицу, по которой несется, что есть мочи, а мимо него проносится Бангор, и все - темнеющее небо, редкие звезды, тусклые деревья, огни домов - сливается в одну бессвязную мешанину, пока уставшие ноги не наливаются свинцом, и он чуть ли не падает на асфальт, едва умудряясь сохранить равновесие, ухватившись пальцами за щербатую стену дома. VIDEODROME. Когда Меррит доковылял до входной двери прикус рвоты во рту стал невыносимым. И когда его только успело вывернуть? Судя по изгаженной в хлам рубашке неоднократно. И разве он ел сегодня макароны?! Какая к черту разница?!
-Джо! - Берти подергал за ручку, но дверь оказалась заперта. - Джо! - пальцы с побелевшими костяшками затрясли ручку изо всех сил, грозясь вырвать ее к чертям собачьим. - Джо, блять! - Меррит бессильно застучал кулаками, а затем раскрытыми ладонями по двери, сотрясая улицу ударами и звоном. [sign]They blacken your eyes, and then apologize
Be daddy's good boy, and don't tell mommy a thing[/sign][icon]https://i.imgur.com/kvjZZg3.gif[/icon]