1992

Анабель бежит так быстро, что ей уже даже не холодно в джинсовке и юбке, которые она выбирала последние сорок пять минут. Очень сложно найти себе хэллоуинский наряд, когда ты не какой-нибудь там сопливый восьмиклассник, а уже вполне себе взрослая почти семнадцатилетняя девушка. Хотя на секунду все же закрадывается мысль о том, что раньше с переодеваниями и конфетами праздник ощущался намного интереснее. А в сегодняшних планах просмотр ужастика в кино и вечеринка у Эллисон, на которой вряд ли будут сладости и костюмы, но совершенно точно будет пиво и травка. Миа, наверное, убьет ее за очередное опоздание и будет вполне оправдана, потому что слова «Энн» и «вовремя» еще ни разу не стояли в одном утвердительном предложении.

Только когда впереди наконец появляются яркие вывески кинотеатра, девушка переходит на шаг. Она сдувает непослушные волосы со взмокшего лба и закуривает, параллельно высматривая подругу в толпе. Знакомая фигура маячит возле плакатов с названиями фильмов. Часть из них вышла недавно, вторая – хорошо знакома почти всем, но очень вписывается в атмосферу Хэллоуина. Стивенсон подходит к подруге со спины почти бесшумно, попутно выбросив не выкуренную даже наполовину сигарету, и кладет руки на плечи.

- Сладость или гадость? – хихикает она на ухо вздрогнувшей Мие. Их пальцы переплетаются почти бессознательно, где-то на уровне привычки. Анабель почему-то очень нравится держать перманентно холодную руку, так повелось еще в начале их знакомства, и теперь этот жест просто есть. – Ооо, ну перестань! Ты как обычно преувеличиваешь, - девушка беглым взглядом окидывает афиши, пока не замечает одну, в которую тычет пальцем. – Вот, например, второе Кладбище домашних животных. Летом мы так и не посмотрели его нормально, потому что кто-то, - многозначительная усмешка в сторону Грейстон, - напился пива и бегал в туалет каждые пять минут, пока нас оттуда не выгнали, ведь мы всем мешали. Так что выбор очевиден! Подумать только! Надеюсь, сегодня твой бак еще пуст. Кстати, угадай, кто я, - Энн поправляет ободок с пошлыми кошачьими ушками и смеется. Под ее непрерывную болтовню девушки заходят в зал, лавируя между другими людьми, решившими сегодня пощекотать себе нервишки. Время на больших часах над входом в здание говорит о том, что сеанс вот-вот начнется.

2007

Анабель любит Хэллоуин так же, как пятнадцать, двадцать и даже двадцать пять лет назад. Правда в каждый из этих годов причина такой любви была своя: бесконечные тянучки и шоколадки, безумные костюмы, повод погулять с друзьями подольше… Сегодня эта причина – встреча с Мией. Они видятся очень редко, ведь Энн осталась в Бангоре. «Застряла», как она сама иногда шутит об этом. Пятнадцать лет назад девочки строили планы о поступлении в один колледж и беззаботной жизни в большом городе. Но у жизни на этот счет были свои планы. Вместо того, чтобы делить одну студию с водным матрасом, есть на завтрак блинчики с шоколадным мороженым и завести лохматого пса по кличке Расти они имеют несколько коротких встреч в год. Стивенсон не обижается, просто ценит эти моменты чуть больше. Сложно сказать, что думает по этому поводу Миа.

На улице сегодня ветрено, и Анабель плотнее запахивает длинное пальто, в последнее время ей постоянно холодно. Сегодня она пришла за двадцать минут до назначенного времени и теперь переминается с ноги на ногу недалеко от входа в кинотеатр. Вывески слепят неоном, заставляя то и дело моргать воспаленными глазами, а подростки и даже неизвестно откуда затесавшиеся дети помладше с раскрашенными лицами снуют возле нее, так и норовя задеть. Энн смотрит на них с теплой и чуть грустной улыбкой. Когда-то и они все здесь были точно такими же: радостными и шумными. По правде сказать, женщина не назвала бы себя взрослой в общепринятом смысле этого слова. Да и вообще ни в каком смысле не назвала бы. Ей до сих пор как-то очень легко, возможно, причиной тому отсутствие детей, мужа и нелюбимой работы. И даже на лице не сильно сказываются первые признаки старения, о которых так любят говорить маркетологи косметических фирм. Иногда Энни чувствует себя эфемерной, но сейчас в реальность ее возвращает громкий оклик. Она резко оборачивается, чувствуя приятное тепло внутри, глаза радостно блестят.

Миа с их последней встречи изменилась совсем немного. То ли сменила прическу, то ли просто стала выглядеть еще увереннее. Именно так Анабель всегда представляла себе успешную женщину. Но это все еще ее Миа. Женщина делает шаг навстречу, чтобы угодить в крепкие объятья и смеется.

- Ну как ты добралась? Я безумно скучала! – ее ладонь скользит по спине подруги, а кончики пальцев – лишь на секунду – касаются пальцев Мии. Энн каждый раз не знает, насколько это уместно, ведь мало ли что может меняться за то время, что они проводят порознь. Но ничего не может с этим поделать. Она закусывает губу, чтобы подавить игривую улыбку и наспех поправляет волосы перед тем, как сделать фото. – Ты бы предупредила о фотосессии, а то я оставила дома свой костюм женщины-кошки.

Очередь в кинотеатр успевает рассосаться, когда холл окутывает их теплом, запахом попкорна и гулом восторженных голосов. Все вокруг украшено искусственной паутиной и тыквами.

- Да, одни сиквелы и шлак, - Энн согласно кивает, дежурная фраза вызывает улыбку. – Поэтому я решила совместить и взяла нам билеты на Поворот не туда. Надеюсь, ты умрешь от скуки, - Стивенсон снова смеется и кивает в сторону нужного зала. – Нам туда, места посередине. Ну, чтобы мешать храпом как можно большему количеству людей. Ты же до сих пор храпишь во сне, дорогая?

Женщины усаживаются на свои кресла как раз в тот момент, когда свет в зале гаснет.

Отредактировано Anabelle Stevenson (2019-10-26 22:50:29)

2007
Еще на этапе начальных титров под хруст попкорна, шепот и тихие смешки собравшихся здесь, под мерное сопение сидящей рядом подруги внутри поднимается необъяснимая тревога. Анабель душно, за кашлем она скрывает хрипение пересохшего горла. Что-то словно гонит ее из кинозала, одновременно удерживая цепкой хваткой. Страшно. Она не может встать и уйти вопреки жгучему желанию. И просто продолжает смотреть на большой экран, не в силах даже моргнуть.

1992
Ощущение неизбежности чего-то плохого появляется до того, как в зале раздается первый выстрел. Энн и Миа – худшие соседи по местам в кинотеатре в этом городе, потому что заткнуть им рот во время обсуждений происходящего на экране может, пожалуй, ничего. Однако сегодня без умолку болтает только Грейстон. Анабель беспокойно ерзает в своем кресле и жует попкорн, пытаясь прогнать тошноту. Ей почему-то вдруг очень хочется быть где-нибудь в другом месте, как можно дальше отсюда. Девушка вряд ли может объяснить такое состояние и только открывает рот, чтобы перебить подругу просьбой выйти на воздух, как вдруг какой-то умник решает испортить просмотр. Энни настороженно оборачивается, когда по залу проносится шепот: сначала недовольный, потом растерянный. Люди тоже вертят головами, чтобы рассмотреть того, кому хватило ума заслонить луч проектора. Бьющий в глаза свет мешает. Понятно только, что фигура мужская. А еще – что он в плаще.

- Тоже мне, бэтмен, - бурчание Энн могло бы быть шуткой, но ситуация выходит совсем не смешная. Вошедший медленно спускается на несколько ступеней, становясь ближе к экрану. Ближе к зрителям. Напряжение в зале нарастает, теперь уже, кажется, никого не волнует сбитый грузовиком мальчик, который вскоре обернется зомби. Кто-то вскакивает со своих мест, и Стивенсон дергает подругу за рукав куртки. – Что за хрень? Давай свалим, вдруг он какой-нибудь псих.

В этот момент раздается характерный щелчок. Анабель никогда не видела, как перезаряжают какое-либо огнестрельное оружие, но тем не менее узнает этот звук. Когда гремит первый выстрел и раздается смех стрелка, глаза девушки расширяются. Она вцепляется ногтями в ладонь Мии и рывком спускает ее на пол вслед за собой. Аккуратно выглядывая из-за спинок кресел и судорожно дыша, Энни пытается высмотреть запасной выход, потому что путь к основному перекрыт. Человек с ружьем стоит на четыре ряда выше их мест, и выползти в проход – значит мгновенно словить пулю. Или нет, ведь непонятно, что творится в его голове.

- Сидеть! Всем оставаться на своих местах, - орет парень. Теперь Анабель слышит, что голос у него скорее подростка, чем взрослого мужика. Но долго рассуждать об этом не приходится, раздается второй выстрел. Это выводит окружающих из оцепенения, люди начинают кричать и ломиться к выходу за экраном, несмотря на приказ. Он в бешенстве. Выстрелы теперь раздаются с совсем небольшим интервалом, и судя по воплям, находят свою цель. Он стреляет кому-то в спины. Падает какая-то девчонка с ангельскими крылышками, надетыми на манер рюкзака на белую блузку. Красное пятно заливает светлый шифон. Счастливого Хэллоуина, ангелочек. Кто-то взвизгивает, но обезумевшей от страха толпе все равно: они буквально сминают убитую под своим натиском, прокладывая себе путь к спасительной двери.

Стивенсон ориентируется первой и втаскивает Мию в людской поток. Только не отпускать ее руку, ни за что не отпускать ее руку. Девушка затылком чувствует прожигающий взгляд стрелка, а может ей кажется. И боится теперь только того, что следующий выстрел в толпу будет адресован ей. Их швыряет из стороны в сторону, так, что удержаться на ногах очень сложно. Кричать уже не прекращают, кто-то рыдает в голос. Энн не плачет не потому, что она не испугана. Она испугана слишком сильно для того, чтобы плакать.

Выход оказывается не выходом. Дверь с этой надписью ведет в узкий коридор. Скорее всего куда-то в служебные помещения. Он не может вместить себя всех желающих, в проеме образуется давка, пока каждый пытается пролезть вперед. На фоне слышны звуки грозы из фильма.

- Вам все равно никуда не деться, - издевательски тянет стрелок и насвистывает какой-то незатейливый мотивчик. Кажется, прямо у них за спиной. Снова выстрел. На этот раз в полуметре от Энн падает мальчик лет тринадцати. Она вскрикивает и начинает продираться вперед с утроенной силой, способность трезво мыслить резко пропадает. Только руку Грейстон она сжимает, как утопающий – брошенный спасательный круг. Впрочем, если бы Мию сейчас застрелили, Анабель вряд ли заметила и просто продолжила бы тащить за собой медленно коченеющее тело.

Когда им удается протиснуться в коридор, Энни видит справа тяжелую бархатную штору. Времени разбираться нет. Впереди образуется затор из людей жаждущих быть первыми в очереди на выход. Сзади напирают те, кто еще остался в зале. Судя по количеству вновь раздающихся хлопков, некоторым суждено остаться там навечно. Девочки проскальзывают за штору, которую все остальные почему-то игнорируют, в ужасе видя только один путь – напрямую, и оказываются в извилистом помещении. Сложно так сразу понять, где именно, потому что свет здесь очень тусклый. Энн прислоняется к стене и боится вдохнуть. Она не может сказать ни слова, только приоткрывает дрожащие губы, а сердце вот-вот готовится проломить ребра. На глаза наконец наворачиваются слезы, но девушка стойко молчит. Лишь ее взгляд задает Мие немой вопрос: «что нам теперь делать?»

Отредактировано Anabelle Stevenson (2019-11-02 22:55:48)

2007

Сцепленные пальцы всегда действовали успокаивающе. Какие к черту проблемы, если она вот здесь, рядом? Что еще в этом мире важно? Сейчас тоже почти прокатывает. На смену удушливому страху, причиной которому отнюдь не бальный фильмец, приходит теплая волна умиротворения. Удивительно только, что Мие настолько комфортно в этом месте. Анабель снисходительно улыбается, услышав «понарошку», и протягивает руку, чтобы погладить темные волосы. Ее движения медленные, и каждый миллиметр кожи пытается жадно запомнить эти ощущения, но тщетно.

- Правда, понарошку? – девушка аккуратно заправляет прядь за ухо подруги и наклоняется так близко, что может чувствовать только запах ее духов. Шепчущие губы почти касаются шеи. – Неужели ты все забыла? Ты помнишь, почему мы здесь, Миа? Почему мы всегда здесь?

Анабель не может поступить по-другому.

1992

На смену удушливому страху приходит резкая боль, когда ее кощунственно выдергивают из спасительных объятий. Энн кричит, и больше не сдерживаемые слезы текут по щекам, щекоча ноздри и губы. Грубой хваткой сгребают волосы на затылке, она видит искаженное ужасом лицо Мии, которая следом покидает их убежище, их последнюю надежду на спасение. Резко и очень близко гремит выстрел, заставляя снова взвизгнуть, сыплется на бол бетонная крошка с потревоженного потолка. Парня она не видит, чувствует только запах пота и курева.

- Кто не спрятался, я не виноват, - шипит он прямо над ухом и снова мерзенько хихикает. В коридоре пусто, не считая двух тел чуть поодаль, прямо на пороге кинозала; Анабель замечает их боковым зрением, а всхлипы становятся громче.

- Почему? – все, что позволяют выдавить рыдания. Она повторяет это слово снова и снова, будто и вправду ждет ответа. На самом деле причины ее не интересуют. Очень хочется только проснуться и обнять родителей, которые наверняка уже стоят возле ее кровати, обеспокоенные тревожным сном дочери.

- Заткнись, сука, - стрелок трясет ее. Ноющая боль от вырванных волос не пробуждает, а значит, кошмар с двумя девочками-подростками происходит наяву. И все хэллоуинские страшилки о призраках и мертвецах, даже самые пугающие и правдоподобные, вдруг становятся детскими сказками. Не зря отец любит повторять, что самые ужасные поступки в мире совершают исключительно люди. Что ж, теперь Энни ощущает это на своей шкуре, наконец в полной мере понимает смысл. Она теряет равновесие от толчка в спину и летит на пол рядом с Мией, ударяясь головой о стену. Остается только поджать колени и поскуливать, как раненая псина, полными слез глазами глядя на убийцу. Чего. Он. Хочет? – Думали убежать? Не вышло.

Парень наставляет дуло то на одну девчонку, то на другую. Лицо его нервно дергается, с губ то и дело срываются смешки, кажется, он не здоров. Кажется? Блондинка вновь косит глаза на трупы, ковролин под которыми пропитывается бордовой жижей, и губы дергаются в преддверии нового приступа истерики.

- Все в этом сраном городе так любят Хэллоуин, так любят пугаться, - он начинает говорить вкрадчиво, будто клоун на детском дне рождения, которому нужно расположить к себе малышей. Но разрисованных лиц и неестественно больших ботинок всё равно все боятся, и чаще всего такие развлечения заканчиваются слезами. Сейчас эффект примерно такой же, с той лишь разницей, что ловко свернутый из воздушного шарика цветок не может проделать дыру в чьей-нибудь голове. – Я просто хотел помочь. Они же получили то, за чем пришли! Вы все получили. Было страшно? Скажи, было?

Он перекидывает ружье в другую руку и сжимает его за ствол, наклоняясь к Анабель так близко, что она может рассмотреть узор радужки в его горящими безумием глазах. Уголки рта растягиваются в жуткой улыбке, а смех сквозь стиснутые зубы рвется даже не из груди, глубже. Девушка вжимается в стену, пытаясь увеличить расстояние; ничего не выходит. Они загнаны. Дуло ружья вдруг упирается в шею Энн, в мягкое уязвимое место под нижней челюстью. Девушка жмурится и инстинктивно запрокидывает голову. Жаль, что за свои шестнадцать она не выучила ни одной молитвы, сейчас бы очень пригодилось.

- Прямо сейчас мы можем написать свою собственную страшную историю. Я могу, - парень переводит не моргающий взгляд на Мию. – Только представь, об этом будут рассказывать десятки лет после! Мы станем бангорскими знаменитостями! А тебе придется выбрать главную героиню.

1992

От страха способность соображать утрачивается. Смысл слов, так сладко распеваемых психом в плаще, не доходит по крайней мере до одного адресата. Есть только ощущение холодного металла, упирающегося в челюстную кость. Он то врезается сильнее, то чуть ослабляет напор в такт движениям их мучителя. В ушах отдается собственное прерывистое дыхание и стук сердца, что бьется совсем не на том месте, где ему положено быть: все тело – это одна сплошная пульсация бешено перекачивающейся по сосудам крови. Уровень кортизола зашкаливает.

Энни улавливает какие-то обрывки фраз про знаменитостей, героиню и правила, но не понимает, о чем все это. И тем не менее один звук все же прорывает густую вату отрешенности. Девушка настораживается и беспокойно поворачивает голову, когда слышит вой сирен. Сердцебиение снова учащается, хотя, казалось бы, это уже невозможно. Анабель жадно пытается поймать взгляд Мии, чтобы убедиться, что ей не кажется. Не кажется, потому что парень вскидывается и заметно нервничает.

- Блять, - шипит он с неприкрытой злостью в голосе. Еще бы. Ему могут сорвать такой грандиозный перформанс! А ведь он, наверное, потратил на подготовку немало сил и времени. Его руки начинают трястись, а лицо краснеет так, будто вот-вот взорвется от напряжения. – Кто главная героиня?!

Он повторяет свой вопрос, адресованный Грейстон, и переводит на нее оружие. Стивенсон выдыхает, перестав чувствовать тычки. Чувство безопасности, конечно, не появляется. Одна часть сознания вопит, что нужно вот прямо сейчас вставать и бежать куда-нибудь, неважно куда. Другая часть понимает, что в этом случае она мгновенно схватит пулю спиной. Можно подумать, оставаясь на месте они имеют хоть какой-то шанс на выживание. Мысль о смерти поселилась в мозгу как-то отрешенно. Очень сложно воспринимать то, что постоянно транслируется в новостях и массовой культуре, применительно к себе. Гораздо проще абстрагироваться, думать о том, что все это, как и всегда, случилось с кем-то чужим и далеким. Да, грустно, но спасибо, что сам живой. Да и Миа… Энн никогда не простила бы себе, если б спаслась в одиночку. Гребаный подростковый максимализм был жив даже в такое неподходящее для геройства время.

Крик подруги накладывается на звук голоса, пропущенного через громкоговоритель. Слов почти не разобрать, однако Анабель слышит это, слышит, что кто-то приказывает стрелку отпустить оставшихся людей и покинуть здание кинотеатра. А может быть, это просто происки подсознания, отчаянно пытающегося придумать, за что зацепиться. Чем подпитать почти полностью угасшую надежду. Она снова поворачивает голову к Мие, но видит только зажмуренные глаза. И это последнее, что суждено увидеть Анабель Стивенсон, шестнадцатилетней дочери детектива полиции. Дальше наступает кромешная тьма.

Что ж, Энн везет. Она умирает не больно. Она вообще не чувствует ничего и даже не успевает услышать выстрел, когда пуля прошивает центр ее лица. Из-за близости оружия хорошенькая мордашка с веснушками, которые так бесили ее с самого детства, превращается в кровавую кашу. Теперь там не разобрать не только веснушки. Ошметки мозга, кровь, осколки черепа брызжут на стену, за какую-то долю секунды создавая на ней живописную картину. Длинные волосы пшеничного цвета слипаются и багровеют. Можно ли придумать более подходящее завершение этого вечера?

Счастливого Хэллоуина, уважаемые посетители кинотеатра. Будем рады видеть вас снова.

2007

Анабель была бы не против повзрослеть, как Миа Грейстон, которая наверняка сменила фамилию после брака. Была бы не против закончить школу, сдать вступительные экзамены на факультет журналистики, может быть, написать пару-тройку книг, которые обязательно стали бы бестселлерами. Была бы не против найти у себя первые седые волосы и переживать о морщинках в уголках глаз. Но никто не спросил ее мнения на этот счет.

Анабель умерла в шестнадцать и навсегда осталась той девчонкой с проблемами по математике, но лучшими сочинениями по литературе. И, знаешь, мертвые не могут чувствовать. Завидовать кому-то или чего-то желать. Мертвые – они просто есть: на фотографиях и в памяти близких. В памяти некоторых они застревают особенно глубоко.

Девушка вновь мягко улыбается.

- Это много лет было нашей традицией, дорогая, - Энн наклоняется ближе и запечатлевает на губах Мии невесомый поцелуй. Когда она отстраняется, немногочисленные источники света в зале начинают тускнеть. – Но тебе не кажется, что пора меня отпустить?

Прежде, чем погаснуть окончательно, экран мигает неожиданно яркой белой вспышкой, выхватывая лицо Анабель – такое, каким оно было пятнадцать лет назад. Сразу же после выстрела в голову. Отвратительное.

Зал погружается в кромешную тьму. А еще через пару секунд Миа может почувствовать, что соседнее кресло пустует.

Отредактировано Anabelle Stevenson (2019-11-17 02:42:35)