Для человека, двое суток пролежавшего в гипогликемической коме,  если верить доктору Санчес, смуглой красотке с такими черными глазами, что зрачок был не отличим от радужки и столь длинными ресницами, что взгляд её казался искушающе-томным, что, не позволяло Эрику воспринимать её слова всерьез, не усматривая в сказанном доктором намека на флирт. Тем более, что голос у Лорены Санчес был низким, с характерной для давно курящих женщин бархатистой хрипотцой.

Сообщение о том, что его доставили в больницу в критическом состоянии и почти двое суток не могли вывести из комы, Эрик воспринял без каких-либо эмоций. Он прекрасно себя чувствовал и верил своим ощущениям, а не словам доктора Санчес. И он бы покинул больницу тотчас после утреннего обхода, если бы у него были одежда и деньги, но увы…
Пришлось звонить домой.
Фредди подошел к телефону не сразу, и, услышав его неуверенный голос в трубке, Эрик внезапно для себя обрадовался.  Он ничего не ожидал и не гадал даже о том, что делал мальчишка в его отсутствии, как пережил эти дни и почему не сбежал, прихватив оставленные для него, на случай подобного желания, деньги.  Разговор был недолгим  - Этвуд сказал только где лежат вещи, которые нужно принести и попросил приехать как можно скорее.
К тому времени, как он  закончил следующий разговор – с Мадлен, секретаршей из «Ньюс», которую попросил уведомить редактора о своём увольнении, из лаборатории  пришли результаты его последних анализов.
Судя по выражению лица медсестры, полногрудой девахи с объемным задом и шальными, ведьмачьими глазищами, которые были большими даже для её щекастого лица следовавшей за доктором, что-то было не так.
- Вам лучше остаться в клинике на несколько дней, - начала Лорена Санчес,  но Эрик только отрицательно покачал головой.
Ему хотелось объяснить этой женщине, что он должен, просто должен, не откладывая ни на минуту, сверх необходимого, отправляться туда, где когда-то, вполне вероятно, жили её предки.
Он знал, что цель его призрачна, но название одного крайне специфического рынка в Мехико всплыло в его памяти едва ли не в момент пробуждения. Старая черная женщина, хозяйка  эзотерического магазинчика в Бруклине, куда Этвуда загнали однажды дождь и любопытство тогдашней его подружки, сказала, в ответ на его расспросы о том, где можно купить в наши дни настоящую тсансу, что всё самое странное стоит начинать искать у торговцев с Соноры, рынка колдунов и для колдунов. Подружка Эрика,  Стефани Хольд, накупила той лавочке каких-то амулетов, камешки для гадания и несколько брошюр, а Эрик – сушеного крокодила, которого и подарил девушке тем же вечером.
И думать забыл про негритянку, выдававшую себя за ясновидящую её лавчонку и рассказы про Сонору, а спустя пару недель – и про Стефании.

Теперь же название всплыло в памяти так отчетливо, словно всё это случилось не десять лет назад, а буквально вчера.
Он равнодушно выслушал доктора, сообщившую ему, в качестве аргумента в пользу дальнейшей госпитализации, что с таким содержанием сахара в крови, как у него, ему положено не по телефону болтать, а всё еще преспокойненько лежать в коме и только улыбнулся. Так улыбаются взрослые, слушая доводы пятилетних детей, убежденных, что их слов будет достаточно, чтобы родители разрешили завести котенка, собачку, остаться на ночь у друга из соседнего дома или пообещали поездку в Дисней Ленд.
- Мы живём в свободной стране, мисс Санчес, - произнёс он любимую свою фразу, - и я волен делать всё, что мне заблагорассудится. Вам же я достанусь не раньше, чем снова окажусь в… коме.
- Боюсь это может случиться, едва вы  перешагнете порог клиники, - съязвила доктор.

Ожидание показалось Эрику бесконечным. Он снова позвонил домой, но к телефону уже никто не подошел.
Он прочитал последний номер «Ньюс», найдя его невероятно забавным и бесконечно наивным. Люди вообще оказались созданиями умилительно-трогательными в своём тщеславном стремлении что-то значить пусть даже в пределах пары десяток газетных строк.
Потом он позволил себе сделать какую-то инъекцию, прежде чем подписать документы о том, что оставляет сей приют хворых и калечных по собственной воле и не имеет претензий к лечащему врачу и персоналу больницы.
А потом появилась медсестра, та самая с огромной грудью и лукавыми зелеными глазищами, в сопровождении Дешама.
- Ты… - выдохнул Эрик, чувствуя, как губы растягиваются в улыбке, - Ты здесь.
Нужно было сказать что-то еще, спросить, как Фредди провел эти дни,  спросить, хоть это и было очевидно,  не он ли  вызвал врачей и похвалить за догадливость.
Но Эрик молчал. Просто смотрел на Фредди отрешённо-счастливым взглядом и улыбался, пока тот не подошел совсем близко.
- Я передумал насчет школы, - сообщил Этвуд своему подопечному, - Мы летим в Мехико. Не оставлять же тебя одного.

Серые, как дождливое  сентябрьское небо, глаза Эрика заискрились откровенным весельем, словно мальчишка сказал что-то невероятно забавное.  Он отчетливо сознавал, что перешёл в своей жизни некий, чётко сознаваемый рубеж и что тот Эрик Этвуд, с унылыми амбициями, завязанными на чужие политические планы, вошедший несколько дней назад в фойе отеля "Феникс" вслед за высохшей старухой, так и не вернулся в этот мир, в мир, который не любил, не понимал, которым брезговал настолько, что даже квартиру, где обитал в одиночестве чуть ли не ежедневно отмывал, изводя литры моющего средства.  Память о нём, как о личности оставалась, сделавшись фундаментом для кого-то нового. Для того, кто пару дней, точнее ночей назад, легко, без зазрения совести, переступил одно из серьезных табу человеческого общества и  сознавал что ему теперь дозволено всё, всё, что в радость, всё, что дарит счастье и наполняет ощущением жизни.
Он сильно и порывисто обнял Фредди,  прижимая к себе так, словно хотел поглотить его без остатка в сакральном ощущении  подлинного, физического слияния с тем, кого искренне и просто любил в этот момент, как любил и прочих людей - безусловно, принимая их со всеми их страстями, глупостями, ошибками, мелочными мечтами и убогими планами на завтрашний день.
- Нам нужно ехать, - проговорил он убежденно, - А работа... всю свою взрослую жизнь я только и делал, что работал, чтобы всё было правильно - страховка, банковский счет, сумма на котором год от года понемногу увеличивалась.  Думаю мы спустим за несколько месяцев гарантию твоей учебы в колледже, но так, чтобы точно не жалеть об этом. Ты отпустил такси? Вызови снова, а я пока оденусь.

Заполучить  документы племянников и племянниц и еще несовершеннолетних кузенов, коих общим числом  у Этвуда только в Бангоре было больше, чем пальцев на обеих руках, не составило труда. Достаточно было обрадовать родственников, что он намерен заявить детишек на участие в каком-то телешоу. Сам снимет копии, сам заполнит все необходимые бланки, и  через пару дней вернет фотографии и паспорта. Он остановился на Дэвиде Этвуде, сочтя, что одна и та же фамилия у взросло и ребёнка - самый удобный вариант. И "забыв" об обещании, данном тщеславным родственникам,  занялся сборами в дорогу, которые были для него же самого крайне легкомысленными - только самое необходимое.

В аэропорту он, купил в одном из киосков туристический разговорник и выдал его Фредди, усомнившись, что тому пошли впрок школьные уроки испанского. Сам же предпочел глянцевый путеводитель, который благополучно остался подле переполненной урны уже в аэропорту мексиканской столицы.
О "Соноре" в этой глупой и бесполезной книжке не говорилось ничего. Зато таксист, в чью машину  они сели после небольшого, веселого торга, осклабился в широкой улыбке, услышав это название.
Эрик, ничуть не утомленный перелетом, готов был отправляться на колдовской рынок тотчас, но вид уставшего Фредди пробудил в нём нечто похожее на сожаление, и они отправились в отель,  а после по магазинам - решать проблему со скудностью гардероба Дешама.
Ужин в ресторанчике недалеко от гостиницы  состоял только из десерта, поскольку заказывал его Эрик, так что нормальная еда досталась Дешаму только на завтрак, после которого они и отправились на самый, пожалуй, странный рынок в мире.
По дороге туда, Эрик  постарался расспросить таксиста о том, зачем вообще жители Мехико ходят на такой рынок и узнал, к немалому для себя удивлению, что сам Хесус - за лекарствами, притом для всей своей семьи, потому что врачи - все, как один -шарлатаны, только и думающие, как содрать с бедных побольше денег. А вот слепая ведьма Сантана - та и мать его лечила сызмальства, и бабку пользовала, и его ни разу не подвела.
Со знакомства с этой слепой старухой Эрик и начал своё путешествие по благоухающим то змеиным мускусом, то специями, то прогорклым жиром, то кошачьей мочой  рядам бесконечного лабиринта под названием "Сонора".
Он несколько раз советовал Дешаму держатся рядом,  весело гонял загорелых до черна попрошаек,  то предлагавших свои услуги в качестве проводников, то зазывающих к каким-то гадателям, то просто отиравшихся подле грингос с легко угадывающимся намерением стащить у старшего из туристов бумажник или хотя бы часы.
Эрика интересовали травники и торговцы всякими зельями, но те старались втюхать туристам свой товар, не вникая в суть его вопросов. Через полтора или два часа блужданий по рядам "Соноры", Этвуд  поделился со своим юным спутником новым решением:
- Думаю, нам все же стоит нанять кого-то из местных, кто неплохо говорит по-английски и сможет втолковать  здешним старикам, что я ищу.
Видимо испанский  его, вполне годившийся для того, чтобы выжить в пределах городского центра, оказался недостаточно хорош, чтобы описать нечто, похожее скорее на гриб по структуре, хоть и растущее, подобно гигантскому черному лишайнику в темных,  непременно темных пещерах.  И ведь "лишайник" этот был не просто черным, а фестончатые лепестки его, размером порой с журнальную страницу, покрыты были цветными пятнами, а на изломе растение это сочилось светящимся соком...