Есть места, в которые хочется возвращаться снова и снова. Бангор не мог быть таковым по определению. Казалось, даже коренные жители, ни разу не выезжавшие за его пределы, разделяли эту точку зрения. Но Анабель прониклась городом по-своему. Как говорится: «не за что-то, а вопреки». Вопреки тому, что каждый раз вне дома чувствовала спиной чей-то тяжелый взгляд, а оборачиваясь, видела только пустую улицу. Вопреки пугающим хэллоуинским украшениям на чужих домах круглый год. Вопреки недобрым ухмылкам случайных прохожих. Это как постоянно трогать языком больной зуб или в кровь сгрызать обветренные губы – неприятно, но перестать не можешь. В общем, за несколько визитов Бангор окончательно и бесповоротно затянул малышку Энни. И даже в ее писательских фантазиях подавляющая часть мрачных историй теперь аккуратно вписывалась в рамки уже знакомых улиц и других характерных мест. Прощаясь с семьей отца возле своего автобуса полторы недели назад, Анабель привычно жалела об окончании поездки и уже думала о том, как бы приехать обратно до зимы. Благо, от Портленда не так далеко. Тогда никто и подумать не мог, что вернуться ей придется намного быстрее.

***

Впервые это произошло десятого августа. На часах было 3:05, когда Стивенсон положила телефонную трубку в гостиной и на цыпочках поднялась в свою комнату. Мама всегда была против ночной болтовни, считая, что «нормальные дети ночами спят, а не обсуждают всякую чепуху, за которую мне потом еще и придется платить целое состояние, юная леди!» Но за месяц отсутствия Анабель в родном городе произошло столько всего, что ей просто необходимо было обсудить это с Евой, не дожидаясь завтрашней встречи. Наскоро переодевшись в пижаму, Энн уже почти щелкнула выключателем ночника, но краем глаза уловила какое-то резкое движение и вздрогнула. На секунду ей показалось, будто низкий темный силуэт скользнул от закрытой двери в комнату к креслу, стоящему в углу. Сердце предательски забилось, но все оставалось на своих местах, и Энн решила, что это лишь отголоски страшилок, которыми ее пытались испугать пару дней назад бангорские ребята. Надо же, и когда она успела стать такой впечатлительной? Едва голова коснулась подушки, девушка провалилась в сон. Непривычно поверхностный, словно она и не засыпала вовсе, а просто мучительно лежала с закрытыми глазами, улавливая все шорохи вокруг. Точнее, звук шагов, будто кто-то двигался перебежками из одной точки комнаты в другую. А потом мерзкое тоненькое хихиканье. И все смолкло.

Утром Анабель чувствовала себя совершенно разбитой и вялой, а воспоминания о чересчур реалистичных ощущениях из сна вызывали только липкие мурашки. Встреча с друзьями и другие события дня заставили ее переключиться и расслабиться, но вернувшись домой к вечеру, девушка вновь почувствовала себя тревожно. Она даже оставила включенным свет на ночь, чего не делала с восьми лет. А под утро все повторилось. Ей показалось, что топот стал как-то настойчивее и громче. И первое, что обнаружила Энн после пробуждения – выключенную лампу.

***

Дыхание сбивается и Энн кашляет от пыли, поднятой ветром. Катить чемодан по такой дороге чертовски сложно, но позвонить отцу перед выездом ей как-то не пришло в голову. Слишком сильно торопилась оттуда сбежать. Теперь остается только надеяться, что Марк дома. Впрочем, сейчас ей будет достаточно даже бабушки с дедушкой – ведь все в таком состоянии лучше, чем находиться наедине со своими страхами и сжирающими изнутри мыслями. Вот только они не решат ее проблемы. Проблемы, которую Анабель создала себе сама, и в теперь в очередной раз пыталась скинуть разгребание дерьма на папулю. Она вообще не уверена, что хоть кто-то ее решит.

Стивенсон редко показывала кому-то негативные эмоции. Особенно те, за которые ее можно назвать слабой. Но губы дрожат, а слезы предательски брызжут из глаз. Сколько их она уже выплакала за последние дни от страха и бессилия? Энни зло трет лицо рукавом толстовки и прибавляет шагу. Она не может отделаться от привычного ощущения того, что за ней наблюдают. Сейчас это напрягает, как никогда. Затылок буквально выжигает нечто, но Анабель не оборачивается. Она боится увидеть то, что преследует ее, изматывает ее и будто гонит туда, откуда все началось. Последние несколько метров до знакомого дома она преодолевает едва ли не бегом, и барабанит по двери ладонью так, будто прямо сейчас за ней гонится маньяк с ножом. Ей уже все равно, просто отчаянно нужно увидеть Марка. И когда он появляется на пороге, внутри Энн сгорает последний предохранитель.

- Пап, кажется, я сделала что-то ужасное, - единственное, что она может сдавленно прошептать в плечо отца между всхлипами.

Отредактировано Anabelle Stevenson (2019-09-03 00:15:00)

Анабель передергивает от шутки Марка про трупы. Более неуместных слов, пожалуй, сейчас нельзя найти. Она поднимает на отца заплаканные глаза с красной сеткой лопнувших сосудов и судорожно вздыхает. Первая волна истерики схлынула. Энни вдруг чувствует усталость, придавившую ее бетонной плитой. Она входит в дом, совершенно не противясь, и когда ноги подкашиваются, плюхается на диван. Пару минут все ее внимание направлено куда-то глубоко внутрь себя, она словно забывает, что, стоя на пороге, хотела вывалить на Марка все, что тревожило ее последние дни. Она словно забывает, что находится в комнате не одна. Слова застревают в горле, а в голове образуется вакуум. Лишь вопрос о Матери возвращает Стивенсон в настоящий момент. Тусклый свет настольной лампы еще больше подчеркивает ввалившиеся глазницы и заостряет черты лица в целом, не оставляя сомнений в неважном физическом состоянии девушки. Она прочищает горло, но голос все равно звучит глухо:

- Ты же знаешь ту историю про пятерых детей и считалку? – она не сомневается, что Марк знает, ведь не первый год живет в Бангоре. А все эти глупости разносятся тут со скоростью света и не только между школьниками. – Мы… Я прочитала ее. И они пришли.
Энн косится на шевелящуюся от ветра занавеску на открытом окне, за которой ей на долю секунды чудится тень, делает глоток остывшего чая и начинает свой рассказ.

***
На третий день стало жестче. Анабель свалилась с мигренью от недосыпа и переживаний. Иногда с ней такое случалось, поэтому мать повздыхала над девочкой утром и убежала на работу. В состоянии, когда каждое движение, каждый звук и каждый источник света вызывали вспышки боли в висках и тошноту, Энн нужен был только покой и ничего больше. Весь день она провела в комнате с задернутыми шторами, пытаясь заснуть, но проваливалась в дремоту только на короткие промежутки в несколько минут. Полумрак успокаивал. Лишь к вечеру настойчиво трезвонящий телефон заставил девушку подняться с кровати. Она поморщилась от резкого звука, но чувствовала, что головная боль уже пошла на спад. На том конце провода была мать:

- Детка, ну как ты? – по голосу было слышно, что Бриджет мнется, прежде чем высказать настоящую причину звонка. Судя по времени, она уже должна была закончить работу. – Я знаю, тебе не очень хорошо, но… Мэтт купил билеты в театр. Это был сюрприз для меня, понимаешь… Никто не знал, что с тобой такое случится.
- Все нормально, мам, развлекайся. Мне уже лучше, - Анабель улыбнулась. Мэтт – это мамин коллега, и их романтические отношения длились уже несколько месяцев. За это время в их доме все чаще стали появляться букеты цветов, а Бриджет все чаще находилась в хорошем настроении, что играло Энни на руку. В общем, этого парня она одобряла целиком и полностью в отличие от большинства маминых ухажеров, поэтому только поддержала такой поворот событий.
- Спасибо! – по голосу было понятно, что женщина просияла. – Вернусь не позже одиннадцати, курица в холодильнике. Люблю тебя!
- И я тебя.

Энн положила трубку, налила себе стакан воды и вернулась в комнату. Можно было, конечно, пригласить к себе подруг, но сегодняшнее состояние диктовало остаться в постели и окончательно прийти в себя. Духота в закупоренной целый день комнате стала ощутимой, и Энн распахнула шторы, а затем и окно. Ворвавшийся поток воздуха приятно холодил лицо, хотя температура на улице перманентно оставалась достаточно высокой. Стивенсон простояла так пару минут, прежде чем внимание привлекло какое-то белое пятно внизу. Энн опустила глаза. На противоположной стороне улицы возле идеально подстриженного газона на лужайке Картеров она увидела девочку лет шести. Ее белое платьице местами было разодрано и клочки беспорядочно развевались на ветру, как и светлые волосы. Девочка стояла неподвижно, не обращая внимания на проходящих людей и машины, проезжающие в нескольких сантиметрах от края тротуара. Впрочем, и ее как будто никто не замечал, несмотря на потрепанный вид. Она смотрела прямо на Анабель, не моргая. Ну, или пыталась смотреть. Потому что глаз у девочки не было.

***

Энн залпом допивает мерзкий чай, потому что в горле пересыхает от воспоминаний о первой встрече лицом к лицу, если это так можно назвать. Молчание затягивается, и двое в комнате сидят так тихо, что слышно лишь тиканье часов. Анабель собирается с духом, чтобы озвучить самое главное.

- У меня тогда был такой шок, что я даже не помню, как заснула и что делала перед этим. Очнулась только утром. И поняла, что мама дома не ночевала. Я ее больше не видела, - она поднимает на отца глаза, вновь наполненные слезами. – Прошло уже пять дней. Это они забрали ее, пап. Из-за моей глупости! – в голосе прорезываются истеричные нотки, девушку бьет крупная дрожь. – Умоляю, скажи, что ты знаешь, как ее вернуть.

Отредактировано Anabelle Stevenson (2019-09-07 21:54:26)

Недоверие в голосе Марка проходит по телу разрядом тока. Анабель напрягается от его прикосновений и едва подавляет желание вырваться, сбросить с себя руку, закричать во все горло. До этого момента в голове не возникает и мысли о том, что ее история может показаться бредом. Осознание приходит уже в моменте. Сразу вспоминается то, с чего все вообще началось. С недоверия девушки, с ее желания поглумиться над тем, чего [не]оправданно боялись Меган и Марта. Была ли это неосознанная попытка поставить себя выше них? Теперь сложно сказать. Энн в свои шестнадцать не привыкла рефлексировать.   С уверенностью она может сказать только одно: если бы ей были известны последствия их специфических шалостей, ноги Анабель не было бы в заброшенной школе. Ни в тот день, ни в какой-либо другой.

- То есть, ты мне не веришь? – напряженный смешок плохо скрывает раздражение. Девушка смотрит на отца с вызовом. В горле комом бьется ощущение предательства. Неужели она сорвалась сюда в полнейшем отчаянии для того, чтобы ее обвинили во лжи? Да не хрен пойми кто, а один из самых близких людей в ее пока еще недолгой жизни. Энн не выдерживает, вскакивает на ноги и принимается мерить шагами гостиную. Она на взводе, и это видно. Свою лепту вносят последние тридцать шесть часов без сна. Слова Марка, призванные разрядить атмосферу, сработали бы как нужно в любой другой ситуации, но точно не сейчас. – То есть, ты хочешь сказать, что последние три ночи, когда они сидели на моей кровати, я все выдумывала?! Галлюцинации! Может быть, отведешь меня к доктору? – пожалуй, таким язвительным тоном Анабель не говорила с отцом никогда.

Сделав еще несколько шагов, Энн останавливается, глубоко вздыхает и массирует виски пальцами, сдавливает до побелевших костяшек. Ее бесит, что Марк не предпринимает никаких шагов прямо сейчас, но где-то в дальнем уголке мозга вопит оставшаяся толика самообладания. Пытаясь не замечать сердцебиение, гулко отдающееся в ушах, девушка заговаривает вновь, уже более спокойно.

-Ты понимаешь, что с ней может происходить что-то плохое в эту самую минуту, если уже не… - голос дрожит, она не в силах закончить фразу. – Она бы никогда не ушла просто так, не оставила бы меня. Мы оба это прекрасно знаем. Можешь мне не верить, - Анабель поднимает обе руки взамен белого флага. – Да, скорее всего, мой рассказ звучит бредово. Но мамы нет – и это факт. Ты должен ее найти, пожалуйста.

Повисшее в комнате молчание затягивается. И чем дальше, тем острее ощущает Энни укол совести за свою отвратительную вспышку злости. Ей невдомек, что другие шестнадцатилетние подростки грешат этим куда чаще. Стивенсон не из тех, кто будет оправдывать себя внешними факторами. Даже, если в качестве них выступает кучка умерших неизвестно когда детей, дышащих ей в затылок уже несколько дней. Как в прямом, так и в переносном смысле. Она снова опускается на диван и, чуть помедлив, кладет узкую ладонь на ладонь отца.

- Есть еще кое-что. Ты поедешь со мной в Портленд? Я не смогу жить там одна, - от одной мысли об этом, от одного воспоминания о прошедших днях в одиночестве все тело покрывается острыми неприятными мурашками. Меньше всего на свете сейчас Анабель хочет оставаться одна где-либо.

Энн вздыхает и сдается, оказавшись в объятиях отца. Этот жест позволяет ей почувствовать себя в безопасности впервые за последнее время. Кажется, приехать сюда было не таким уж и плохим решением. И кто знает… где-то в глубине души Анабель лелеет надежду на то, что возвращение в Бангор расставит все по своим местам. Будто достаточно встретиться со своими страхами лицом к лицу в месте, где они берут начало, чтобы раз и навсегда от них избавиться. Мысль о том, что здесь они могут быть еще сильнее, старательно отгоняется в недра сознания. В конце концов, на что себя настраиваешь, то и получаешь от жизни. Так Анабель всегда говорила мама. Только вряд ли сама Бриджет хотела пропасть без следа.

- Знакомый коп – это хорошо. Потому что незнакомые мне не особо помогли. Наверное, стоило сразу позвонить тебе, - задумчиво тянет Энн. Помнится, в детстве она с гордостью говорила всем, что ее папа – полицейский. А потом что-то пошло не так. Она так и не поняла, почему в какой-то момент Марк перестал им быть, а через какое-то время вообще переехал сюда. Девушка мысленно вписывает в список дел пункт «докопаться до отца на этот счет еще раз». Сейчас на это просто не остается сил. На внезапное предложение остаться Энни отвечать не торопится. Ей нужно подумать.

- «Нормально жить»? Звучит так, будто ты не веришь, что мы найдем ее в ближайшее время, - ох уж эта женская привычка цепляться к словам. Но Стивенсон и правда настораживает такая постановка фразы. Сейчас ее настораживает вообще все. Сильно обостряется чувство враждебности от окружающего мира. Впрочем, в ее положении вряд ли может быть как-то иначе. Воображение услужливо рисует картины переезда к отцу, и все ее существо сразу начинает бунтовать. Ну, во-первых, выпускной класс хотелось бы закончить в своей школе, а не в этой заднице, где непонятно еще, какой уровень. Судя по тем из ее ровесников, с кем Анабель посчастливилось пообщаться за последние три года – не очень. И почему-то большинство из них были совсем не амбициозными. Даже Марта на вопрос о колледже и будущей профессии только покосилась на подругу с непониманием. У здешних подростков не было выбора. Каждый из них необъяснимо и скорее всего неосознанно, но прочно привязан к Бангору. Энн действительно начинает осознавать это только сейчас на волне всей сюрреалистичной чертовщины, в которую превратилась ее размеренная жизнь. Пожелала, называется, чего-нибудь эдакого. Становиться одной из «привязанных» совсем не входит в ее планы. Хотя что-то (или «кто-то»?) уже сделало так, что она вернулась. Вернуло ее.

Местных друзей тоже было не так уж много. Скорее кучка знакомых. Таких, с которыми всегда можно провести время, когда всем весело, и которых не обнаружишь рядом ровно в тот момент, когда на твои пятки начнут наступать даже самые незначительные проблемы. Чего не скажешь о Портленде. Там у нее есть своя компания, сложившаяся еще в начальной школе и существующая до сих пор. Когда-то давно они плели друг другу фенечки в знак дружбы и приглашали на дни рождения с клоунами и пиньятами. Теперь - бегали на вечеринки и свидания со студентами, прикрываясь взаимными ночевками, и хором успокаивали Дениз как минимум дважды в неделю, когда она в очередной раз загонялась из-за формы своей груди. В общем, готовы были плюнуть в лицо каждому, кто топил за то, что женской дружбы не существует. Девушки уже решили поступать в один и тот же колледж и даже выбрали цвета платьев подружек невест для свадеб каждой из них. Переезжать от них в другой город, пусть даже в паре часов езды, кажется Анабель просто самоубийством. Остается надеяться только на то, что весь этот кошмар закончится на днях, когда Марк найдет Бриджет. Энн уже даже заготовила гневную речь о ее безответственности, которую обязательно выскажет матери сразу, как только ее увидит. Иначе и быть не могло.

Стивенсон прижимается к отцовской груди и, наконец, обнимает его в ответ. Зевок подавить не получается.

- Ну как минимум сегодня тебе точно придется лечь на полу, потому что я принимаю предложение заночевать в твоей спальне, - губы трогает легкая улыбка. – Будешь защищать меня как в девять лет, когда ты разогнал всех монстров под моей кроватью?

И даже несмотря на то, что Анабель уже далеко не девять, от собственной шутки что-то внутри сжимается. Кто бы мог подумать, что ей снова придется бояться темноты.