mötley crüe — if i die tomorrow
richard brown & nikki kitsch
июнь 1992, Бангор
Попытка все не развалить.
Отредактировано Nikki Kitsch (2019-07-11 22:32:42)
Bag of bones: that 90's show! |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Bag of bones: that 90's show! » GAME ARCHIVE » have I said all I can say? [06.1992]
mötley crüe — if i die tomorrow
richard brown & nikki kitsch
июнь 1992, Бангор
Попытка все не развалить.
Отредактировано Nikki Kitsch (2019-07-11 22:32:42)
— Ты что-то спросила? — Ричи ни черта не слышит, пока сестра гремит перепачканными в приторном креме тарелками, соскабливая с них остатки торта в мусорный мешок.
Семейные вечеринки в честь дней рождений неизменно оставляют после себя гору немытой посуды, истоптанный газон на заднем дворе и замученную Мэйбл наедине с маломасштабным погромом.
— Ты встретил девушку, — громче повторяет она, тщательно трет о полотенце руки и только затем поправляет развязавшийся передник.
— С чего ты взяла? — приподнимая брови, Ричи допивает отвратительно теплый и дерущий горло виски, прежде чем скрещивает руки на груди. Мэйбл загадочно улыбается, бросив многозначительный взгляд на его пальцы, и Ричи вновь видит в ней ту вредную старшую сестру, что донимала его расспросами о девчонках в младшей школе.
— Сияешь, как начищенный четвертак, Ричи Браун, — фыркает Мэйбл, возвращаясь к посуде. — И ведешь себя, как подросток. Ричи, не кури в моем доме эту дрянь, не хочу, чтобы Джош брал с тебя пример, — строго добавляет она.
Ричи прячет обратно в карман спичечный коробок и, состроив на прощанье обиженную физиономию, покидает кухню.
Мэйбл дохрена сообразительная. А еще Мэйбл (вот уж что всегда остается константой) права. С Никки Китч словно стираются прошедшие пятнадцать лет; и он снова чувствует себя восемнадцатилетним студентом, таскающимся за понравившейся девчонкой.
В Бангор он возвращается в воскресенье. Еще перед гостеприимной таблицей у въезда в город, Ричи с сомнением включает повортник, притормозив на светофоре. И, поглядывая на уродливую статую Пола Баньяна, поворачивает в обратную сторону от дома. На Броад-стрит он кое-как втискивает Неваду между плотно припаркованными седанами и увязывается за леди преклонного возраста, выгуливающей брехливую болонку.
— Куда? — грозно рявкает дама, едва Ричи, придержавший ей дверь, ныряет вслед за ней в дом.
— К Китч. К Никки Китч, — чистосердечно выпаливает он, зачесав растрепанные волосы, словно оказался вызванным на ковер к директору за очередное занятие, проведенное, на его взгляд, чересчур шумно.
Дама оценивает его суровым взглядом прокурора, затем надменно кривит губы и делает вид, будто моментально потеряла интерес.
— К сатанистке первая дверь направо, — не глядя на растрепанного Ричи, она копается в сумочке и потом агрессивно проворачивает ключ в замочной скважине. — Учую запах травки — сразу вызову копов, — предупреждает дама, прежде чем скрыться своей квартире.
Ричи еще с полминуты тупо пялится на захлопнувшуюся дверь. Соседка Никки Китч явно не одобряет ее музыкальный вкус. И, видимо, считает, что навещать ее могут исключительно последователи Виктора Ликата с ТГК в крови и запущенной шизофренией. Стоило бы побриться, думает он, пока колотит уже в дверь рядом с табличкой Китч. Быть может, тогда бы он не сошел за торчка в завязке, пропустившего несколько последних встреч анонимного клуба себе подобных.
— Никки Китч, я не уйду, пока ты не откроешь! — или пока его не выгонит ее консервативная соседка, вышедшая прямиком из шестидесятых. Тонкие стены наверняка не сильно сдерживают Motley Crue, что досаждает склочной даме. Ричи, впрочем, наоборот конструкция устраивает: он выдыхает с облегчением, расслышав, как прекращается шум льющейся из крана воды. И упирается лбом в косяк, когда тихонько брякает дверная цепочка.
— Твоя соседка меня невзлюбила, — Ричи жалуется, стоит Никки щелкнуть замком. Он просачивается внутрь, оттирая ее от двери, тут же наклоняется, чтобы поцеловать. Но Никки подставляет ему щеку, натягивая без того длинные рукава разношенного свитера, и напряженно застывает в его объятиях. Наверняка жалеет, что призналась, где живет.
— Сестра передавала тебе привет, — разглядывая Никки в полутьме прихожей, Ричи поправляет ее волосы и думает, что успел по ней соскучиться.
[indent] Она не справляется. Она взвалила на себя слишком много и теперь не справляется с этим, хотя она ни с чем и никогда не справлялась, включая свою собственную жизнь, и пора было это уяснить. Она напрягается всякий раз, когда Ричи оказывается рядом, и ждет. Чего-нибудь. Чего угодно. Если начистоту, она очень смутно представляет, что ждать от него теперь, но что-то, не иначе весь прошлый опыт, говорит, что ничего хорошего. Ничего, к чему она отнесется спокойно, и что ей понравится. Она знает, чем рано или поздно заканчиваются поцелуи. И ей уже не пятнадцать, чтобы думать, что как-нибудь ими все и ограничится. И Ричи тоже не пятнадцать, чтобы бегать за ней, подбирая слюни и довольствуясь поцелуйчиками.
[indent] И она слишком молода для того, чтобы быть редактором. Ей не стоило соглашаться, и чем она только думала? Чем она вообще думала? Она едва справляется с работой, чтобы заводить еще и… Ричи.
[indent] Он заполняет тишину и пустоту в ее квартире. В первый раз она почти жалеет, что разболтала ему тайну, которую так тщательно охраняла: Ричи слишком много, и он слишком шумный, и обладает талантом быть везде и заставлять ее наталкиваться на него, как будто в ее квартире вовсе невозможно развернуться. Она паникует, но ей удается держать себя в руках и не срываться. И хотя она вздыхает с облегчением, когда Ричи покидает ее квартиру, тишина становится втройне оглушительнее, и от этой тишины у нее стучит в ушах кровь – эта тишина сама по себе пробуждает в ней новый приступ паники. Просто два независимых страха: сначала она боялась остаться наедине с Ричи, а затем была вынуждена оставаться наедине с самой собой. И она не знает, что хуже.
Поразительно, что он до сих пор не задает вопросов. Ожидание вопросов гнетет ее не меньше ожидания того, что Ричи всерьез захочет чего-то большего, а она не может вечно выкручиваться и уходить от этой темы. И Энди Мартин. В ее квартире живут трое, и, к сожалению, третий – не хороший парень Ричи Браун. Энди Мартин дышит прямо в ее ухо всякий раз, когда Ричи оказывается слишком близко, и Никки приходится закрывать глаза и избавляться от того, что поселилось в ее голове – от Энди Мартина в том числе. Энди Мартин смеется, и смех у него куда более ядовитый и разъедающий, чем в реальности. Что поделать, говорит Энди Мартин, есть те, кто пользуются вещью первыми, и есть те, кто за ними донашивает.
[indent] Когда резко звонит дверной звонок, Никки замирает в ванной, и страх накатывает снизу вверх, заполняет грудь и останавливается под горлом, пока руки сами стирают свежую кровь под струей воды. Она сжимает пальцы в замок, не выключает воду и осторожно выбирается из ванной, чтобы узнать, кто появился у нее под дверью. И начинает метаться по квартире, стоит ей услышать голос Ричи. Она не готова. Она не справляется. Она вытирает кровь и натягивает самое простое платье, чтобы закрыть бедра, и свитер, чтобы закрыть руки, потому что у нее совсем нет времени на то, чтобы закрыть порезы как следует. Она не включает свет в прихожей. Только бы он пришел ненадолго. Только бы он не заметил кровь. У Никки трясутся руки, когда она приоткрывает дверь.
[indent] – Как и меня, – негромко отвечает Никки, даже не пытаясь помешать ему войти. Поворачивает голову, подставляя для поцелуя щеку, и осторожно улыбается. – Что ты здесь делаешь? Почему не позвонил? А если бы я не услышала звонок в дверь?
[indent] Хорошо, что она не тронула ноги – эту кровь она бы под платьем не спрятала. А «УРОДИНА» ее не выдаст, крови там совсем немного, уже наверняка подсыхает. Надо было надеть что-то посерьезнее. Она обнимает Ричи осторожнее, чем обычно, поглощенная мыслями о крови на руках, которая сейчас впитывается в ткань свитера. Она не рада его видеть? Рада, конечно. Но лучше бы он позвонил, а не застал ее врасплох.
[indent] – Она даже меня не знает, – неловко бормочет Никки, опуская глаза, и поглаживает Ричи по руке. Надо вести себя как обычно. – Ладно, чего здесь стоять.
[indent] В гостиной она с ногами забирается на диван, едва удержавшись от того, чтобы натянуть свитер на колени. Надо вести себя как обычно. Надо сказать что-нибудь. Она прижимается к плечу Ричи и обнимает его снова.
[indent] – Как там день рождения?
[indent] Вот. Наконец-то. Это лучше, чем ничего.
Если подумать, все это странно. Он прожил с Джой так много лет, и за прошедшие годы ни разу не мог представить, что однажды все переменится. Настолько, что он будет скучать по девчонке, с трудом подпустившей его к себе и всякий раз напряженно застывающей, стоит к ней приблизиться.
— Тогда пришлось бы разбить лагерь на лестничной площадке, — Ричи пожимает плечами. Он знает, как это работает: Никки Китч или не возьмет трубку, или будет сочинять прохладные истории о том, как она устала, и как рано ей завтра на работу, и как плохо она себя чувствует, и вообще Ричи устал с дороги, и ему следует выспаться. Никки и сейчас ведет себя так, будто желает поскорее от него избавиться.
— Тебе надо было поехать со мной, — падая рядом с Никки, он подтягивает ее ближе за босые ноги. И целует в макушку, как только она прижимается к его плечу. Гостиная подсвечивается тусклым ночником, но Ричи и так замечает, насколько Никки бледная. Он на мгновение хмурится: ему абсолютно не нравится то, как старательно она натягивает рукава свитера: так, что видно только тоненькие пальцы. Никки Китч, как она сама призналась, — самоубийца с внушительным стажем. Длинные рукава летом и пластыри маскируют белесые свидетельства ее неудачных попыток. Но больше его беспокоит, не успела ли она обзавестись новыми поверх старых, затянувшихся и зарубцевавшихся шрамов.
Об этом Ричи думает. И думает часто. Он видит смерть (пора бы признать, что он действительно ее видит, а не просто наблюдает сгенерированные подсознанием кошмары), но вдруг на этот раз не выйдет? Или он не успеет? Он уже потерял сына, а вместе с ним Джой. Если его решит оставить Никки, то вряд ли у него получится с этим справиться.
— Племянники в восторге, Мэйбл сказала, что убьет меня, если пес испортит ее новый диван, ничего необычного. Чем занималась ты? — отгоняя малоприятные размышления, он отодвигает волосы Никки (они жестче на ощупь, чем прежде, но он бы солгал, сказав, что ему не нравятся перемены в Никки) и, оставив поцелуй на ее шее, мягко прикусывает ухо.
Прикасаться к Никки — все равно что дотрагиваться до робкой девчонки, паникующей перед первым поцелуем. И Ричи не уверен, заводит его это или больше все-таки напрягает.
Никки перехватывает его руку, когда он скользит ладонью по ее бедру. И тут же вновь подтягивает чуть задравшийся рукав. Она напряжена почти всегда, если Ричи оказывается рядом. Словно ждет какого-то подвоха. Иногда кажется, будто Никки Китч и вовсе не расслабляется ни на минуту, даже оставшись с собой наедине. Но сейчас она особенно скована. Ричи вздыхает, поправляет на носу заляпанные собственными пальцами очки и сползает на пол, чтобы пристроиться у ее ног.
— Расскажешь мне, в чем дело, Никки? — складывая руки у нее на коленях, Ричи упирается в них подбородком и внимательно глядит на Никки снизу вверх. Она может сколько угодно отпираться и говорить, будто все нормально. Но ложь у нее все равно выходит скверной и ничуть не правдоподобной.
[indent] Ей повезло: свитер слишком плотный, чтобы пропитаться кровью, и за это она не переживает – гораздо больше она беспокоится, не стечет ли струйка крови по руке к ладони, поэтому она сжимает края рукавов пальцами, натягивая рукава и без того уже растянутого свитера как можно ниже.
[indent] – Не говори глупостей, – как будто бы еще тише отвечает Никки, поеживаясь. – Что мне там делать?
[indent] Зачем она там? Кому она там нужна? Одна мысль о том, чтобы на несколько часов оказаться запертой в доме с совершенно незнакомыми людьми, приводит ее в ужас – что бы с ней сталось, окажись она и правда в такой ситуации. Скорее всего, она бы забилась в угол, затихла и постаралась не привлекать к себе внимания и сделать вид, что ее здесь нет, пока все не закончится, и ей можно будет уйти. Она не появлялась даже на пьянках, устраиваемых коллегами, находила поводы не появляться, пока, наконец, ее не оставили в покое – а ведь их она по крайней мере знала.
[indent] – Ничего. Потом она первая будет его защищать, – Никки улыбается, используя возможность не слишком-то говорить о том, чем она занималась.
[indent] По спине пробегают мурашки, когда Ричи прикасается к ней, и Никки смотрит в сторону и совсем перестает шевелиться, пока он целует ее в шею. В животе даже успевают пробежать приятные мурашки, хотя она по-прежнему не шевелит даже рукой и не отводит взгляда от точки в пространстве, которую она и сама не видит – просто старается не смотреть на Ричи, чтобы не смущаться еще больше. И чтобы он не слишком рассматривал ее лицо. Однажды он все-таки присмотрится – и разочаруется. Никки вздрагивает, почувствовав его руку на бедре, и судорожно перехватывает, останавливает, пока не стало поздно – рукав чуть сдвигается, и, как только она чувствует, что Ричи не собирается продолжать, она натягивает рукав обратно. Она вздыхает, хочет попросить его остановиться или, может, попросить прощения, она сама точно не знает, но только открывает и снова закрывает рот. И она до боли сжимает ноги, как только Ричи перебирается на пол и смотрит на нее снизу вверх, прикасается к ее ногам. Ричи – хороший, он никогда ее не обижал, но Никки не чувствует себя в безопасности. Она хмурится, глядя на него, и отвечает резко и почти агрессивно:
[indent] – О чем ты? Какое еще дело? Что ты хочешь от меня услышать? – она вдыхает, выдыхает и осторожно отталкивает его пальцами, пытаясь спихнуть со своих ног. – Не надо. Не сиди на полу, что ты делаешь? Тебе дивана мало?
[indent] Время от времени Никки жалеет о том, что разболтала Ричи, где живет. Теперь он может являться, когда захочет, ломиться в ее дверь и лишать ее остатков покоя. Он наполняет ее квартиру жизнью, но какой в этом толк, если Никки хочется попятиться от него, сбежать и спрятаться? Ей хочется сказать, чтобы он отстал от нее. Лучше бы она дала ему поцеловать ее и погладить по бедру, может, этим бы он и ограничился и не задавал вопросов. У нее по затылку бегут мурашки: Ричи вечно смотрит на нее с подозрением, как смотрел сейчас, как будто ждет какой-то страшной правды. Никки сжимает губы, сложив руки на груди – губы она сжимает, чтобы они вдруг не начали дрожать. Она должна сказать ему что-нибудь, может, даже сказать, чтобы он убирался, оставил ее в покое и не прикасался к ней, но Никки не может выдавить из себя ни звука. Он и правда ждет, что она вот так возьмет, и расскажет ему обо всем?
Он не ждет и не требует, чтобы Никки Китч раздвигала перед ним ноги, стоит объявиться у нее в квартире. Не устраивает допросов с пристрастием (хотя, если подумать, следовало бы), когда замечает пропитавшийся кровью пластырь. Терпеливо останавливается, как только чувствует, что начинает пугать ее своими прикосновениями, хотя и не может отрицать, что хочет ее. Да Ричи — сама, блять, деликатность. Но Никки все равно глядит так, будто он угрожает прикончить ее или, как минимум, трахнуть прямо здесь и сейчас против воли.
— Господи помилуй, Никки, серьезно? — на этот раз его выдержки попросту не хватает. Ричи не повышает голоса, но скрыть усталость уже не получается. Никки профессионально бегает от проблем. И, видимо почему-то убеждена, будто если закрыть глаза, они как-нибудь решатся сами. К сожалению, так не бывает. Ричи поднимается, молчаливо разводит руками и дважды выдыхает. По-хорошему, ему стоило бы вовсе уйти. Никки не ждала его сегодня и, судя по всему, не особо хочет проводить вечер в его компании. Тем не менее он медлит, пока шарится в карманах в поисках сигарет.
— Проклятье, — тихонько бормочет он, вспомнив, что оставил пачку в машине. И, вновь поправив скосившиеся очки, упирается взглядом в замершую на месте Никки. Ему вспоминается Джой, долгое время стыдливо прикрывающая наготу, стоило им оказаться в одной постели. И румянец на ее щеках, покрытых россыпью крошечных веснушек. Но и она не была настолько пугливой, хотя и не спала с кем-то до него (строгое воспитание Джексонов, впрочем, не уберегло ее от ранней беременности). С Никки Китч совершенно другое дело. Причины, по которым она настолько сильно боится подпустить его ближе, не ограничиваются целомудренным воспитанием и, к вящему сожалению, не лежат на поверхности. Ее образ складывается из деталей, порой брошенных ей неосторожно. И все равно Никки едва задевает свое прошлое, старательно избегая говорить о нем.
Сигареты должны быть в бардачке. Раньше туда прятал запрещенные матерью сладости Саймон. Теперь Ричи держит там винстон, хотя бросил навсегда курить еще в семьдесят седьмом. Какая, мать ее, ирония.
Он еще раз вздыхает, прежде чем направиться к двери. Но возвращается. Оставлять Никки наедине с самой собой сейчас — кошмарная глупость с его стороны. Даже на пять минут. Ричи возвращается и застает ее с совершенно беспомощным выражением лица, отчего ему становится совсем стыдно.
— Прости, Никки, — он вновь опускается рядом, прижимает ее себе, точно неподвижную куклу, и целует в висок. — Я беспокоюсь о тебе. Но если ты хочешь, чтобы я ушел, ты можешь сказать об этом честно.
И не факт, что Ричи согласится. Об этом, однако, Никки знать не обязательно.
[indent] Ей надо было натянуть джинсы – тогда она бы не чувствовала себя настолько незащищенной. Когда Ричи все-таки теряет самообладание, Никки вздрагивает, как от пощечины. Он приводит ее в чувство и напоминает: кто она вообще такая, чтобы кому-то отказывать?
[indent] Всегда начинается так, Никки. Ну кому ты нужна, право слово.
[indent] Закрывать глаза или держать их открытыми – она все равно видит Энди Мартина, совсем рядом, прислонившегося к стене, между узким занавешенным окном и телевизором. Никки не настолько свихнулась, чтобы считать его реальным, она прекрасно разделяет собственные фантазии и реальность – но он стоит у нее перед глазами, она знает, в какой позе он стоит, как смотрит, как щурится, как растягивает в улыбке губы. Все равно как если бы он был настоящим.
[indent] Ты быстро ему надоешь. Да что там, ты его достанешь до печенок, Никки. Ты уже. Господи помилуй, Никки, ну и жалко же ты выглядишь со стороны. На его месте я бы давно сбежал. Ах да, – Энди Мартин цокает языком и качает головой. – Даже в лучшие твои годы тебя невозможно было выносить. Да еще и вся эта кровь. Мерзость.
[indent] Никки отводит глаза, от Ричи и от того места, где мог бы стоять Энди Мартин, с перехваченным дыханием и сжавшимся горлом, упирает взгляд в пол, и язык пристает к небу, как приклеенный – по-видимому, навсегда. Она только беззвучно раскрывает рот, когда смотрит Ричи вслед. Ее невеликий опыт показывает:
[indent] Ну я думаю, что можно считать, что все закончилось. Мы снова вдвоем, ты и я. Он нам только мешал.
[indent] Никки закусывает губу, и издает только короткий почти неслышный писк. Все закончилось довольно быстро – в том, что все закончилось, Никки совершенно не сомневается. Ее талант отталкивать людей определенно прогрессирует. Она сцепляет пальцы и сжимает их до боли и не поднимает глаза, когда снова слышит шаги. Она разжимает пальцы, только чтобы беспомощно сжать руку Ричи, пока он еще здесь. Медленно выдыхает, пытаясь расшевелить присохший к небу язык, и мотает головой.
[indent] – Нет, – очень тихо выдыхает Никки. Она настолько боится, что он тоже бросит ее и больше никогда не вернется, и будет отводить взгляд, встреться они на улице, что забывает даже про окровавленную руку. – Нет. Я просто… – она не знает, что сказать. – Я…
[indent] Боже правый, Никки. Я не думал, что ты можешь выглядеть еще более жалко. Меня сейчас стошнит. Еще разрыдайся, как всегда.
[indent] Никки закрывает глаза, подбирая под себя ноги и утыкаясь лицом в плечо Ричи, делает несколько глубоких вдохов и медленных выдохов. Бороться с собой каждый раз до невозможного тяжело. Это Ричи. Ричи еще ни разу не пытался причинить ей боль или сделать что-то, что ей не нравится. Ричи всегда отступал. Ричи чувствует, что что-то не так, и пытается поговорить с ней.
[indent] Я сейчас расплачусь. Он педик? В смысле он ведет себя как педик?
[indent] Нет.
[indent] Ну значит ему зачем-то надо тебя выебать. Может, он извращенец или что-то вроде того. Может, я не знаю, с ним что-то не так, раз он готов долбить даже тебя.
[indent] Ричи не такой. Но она стремительно теряла уверенность во всех только что придуманных аргументах. Ричи… Ричи не такой. Не такой, потому что… Никки делает еще один глубокий вдох, чувствуя подкатывающую к самому горлу панику. Он не пытается убедить ее, что ей понравится. Он не пытается спорить и не говорит ей перестать ломаться.
[indent] Слушай, а может он все-таки педик?
[indent] Ну это-то точно чушь. Никки поправляет подол платья. У нее влажные глаза, но могло бы быть и хуже. Ей приходится упорно твердить себе: Ричи не сделает ей ничего плохого, если бы он хотел, он бы уже давно это сделал или попытался сделать. Нет никаких объективных причин, по которым она должна его бояться. Она не должна оттолкнуть его, она же совсем не хочет этого. Она постоянно о нем думает. Она представляет, как он прикасается к ней, и ей нравится об этом думать. Мысли гораздо приятнее реальности, потому что в своих мыслях она не боится, чего не скажешь о реальности. В ее мыслях она не уродина, и у нее нет шрамов, которые надо прятать, потому что он сбежит от отвращения, которое они у него вызовут – все это очень легко делать в воображаемом мире, где она не отвратительна и не хочет спрятаться от самой себя. Никки радуется, что на улице темнеет, а она так и не включила свет. Она обнимает Ричи за шею и неуверенно целует его. Он оттолкнет ее, точно оттолкнет. Она мерзкая и она выводит его из себя. Но тогда он бы ушел, а он вернулся обратно.
[indent] Шлю-ха. Ты прямо напрашиваешься, чтобы он тебя выебал. И со мной так же напрашивалась. И я свое дело сделал, а ты еще была чем-то недовольна.
[indent] Никки останавливается, избегая смотреть Ричи в глаза, сглатывает и не решается продолжить. Она бы хотела сказать ему, но не знает, как. Она не против, чтобы он прикасался к ней, она просто… боится. И она сама не знает, как справляться с этим страхом.
Отредактировано Nikki Kitsch (2019-07-24 15:58:49)
Отчаяние, с которым Никки смыкает пальцы на его руке, — еще одно доказательство тому, что с ее проблемами попросту невозможно справиться в одиночку. Никки режет тонкую бледную кожу на запястьях, пытается броситься под машину на скоростной магистрали, прячется в четырех стенах, и ни одна из попыток избавиться от прошлого не заканчивается успешно. Давно пора было бы понять, что все пути, которые она выбирает для того, чтобы вычеркнуть из жизни ту часть, где она была глубоко несчастна, не приводят ни к чему хорошему. Более того — Никки просто бултыхается в болоте, еще стремительнее уходя ко дну.
Он прижимает ее к себе крепче и ослабляет объятья, стоит Никки чуть отстраниться. Разумеется, она не хочет оставаться одна. Ричи не понаслышке знает, что такое одиночество. Когда ушла Джой, и без того осиротевший дом больше походил на склеп для воспоминаний.
(И всюду его преследует Саймон: его торопливые шаги сопровождает тихий скрип половиц наверху и смех отскакивает туманным эхом от стен, увешенных полароидными снимками — последним свидетельством того, что у Ричи когда-то был сын.)
Никки прячет взгляд, как только прерывает робкий поцелуй. Ей страшно, и Ричи прекрасно это видит. Ему хочется спросить, кто этот блядский ублюдок, после которого она мелко дрожит и ловит неконтролируемые панические атаки, стоит ему чуть настойчивее дотронуться до ее тела. И что он, черт бы его побрал, с ней сделал. Но едва ли сейчас подходящий момент для того, чтобы вытягивать из нее подробности. К тому же Ричи начинает догадываться.
Солнце бросает последние лучи на крыши соседних домов, но уже не добирается до узкого окна в гостиной. Однако даже в полутьме он может разглядеть, насколько хороша Никки. На бледном лице едва заметно разгорается румянец. Ричи ласково проводит подушечкой большого пальца по ее щеке и затем приподнимает голову за подбородок. Никки все еще избегает смотреть ему в глаза. Наверное, у него никогда не получится до конца узнать, сколько страхов, комплексов и противоречивых чувств скрывается в крошечной девчонке, так отчаянно цепляющейся за его руку.
— Я не хотел тебя напугать, Никки, — на этот раз Ричи целует ее сначала осторожно, едва касаясь губами. И почти невесомо скользит ладонью вниз по ее талии. Дыхание перехватывает куда быстрее; Ричи целует ее в шею и, оттянув ворот свитера, спускается к ключице. Держать себя в руках со временем становится труднее: он хочет ее; хочет видеть, как ее взгляд мутнеет, как приоткрываются губы, как дыхание становится чаще. Ричи оставляет еще один поцелуй за ее ухом и, стянув и без того бесполезные сейчас очки, чуть щурится, глядя на Никки. Она не просто хороша. Она красива.
— Никки, — зовет он, когда Никки все-таки поднимает на него взгляд. — Пообещай мне, что будешь со мной честна.
Потому что Ричи абсолютно не желает оказаться для нее очередным ублюдком, решившим, будто трахнуть девицу против ее воли — отличная идея.
[indent] Всякий раз она боится того, что когда-нибудь, посмотрев ему в глаза, увидит брезгливость и неприязнь – лучше не смотреть вовсе. Она не знает, что увидит, и ей не хочется проверять, потому что она по-прежнему не вполне верит в то, что он находится здесь, и она вызывает у него желание хотя бы просто находиться рядом, как не верила раньше, даже до того, как он испортил ее попытку сделать вид, что для нее он просто друг, и о большем она бы даже не подумала. Но она старается не давать воли своему несносному характеру и страху, который травил и душил все ее предыдущие попытки найти близкого человека, рядом с которым ей будет спокойно и хорошо, поэтому, собравшись с духом, она все-таки поднимает глаза на Ричи. И снова смущенно отводит их, стоит ему заговорить. Кивает и шепчет в ответ:
[indent] – Я знаю.
[indent] Она и правда знает – умом, тем умом, который еще сохранила, остатками трезвого рассудка, единственного внятного внутреннего голоса, который смотрит на все со стороны, и до которого не добралось отравляющее дыхание страха, стыда и ненависти к себе. Еще бы об этом знало ее подсознание, или что, черт возьми, отвечает за то, что она сжимается от каждого прикосновения, даже прекрасно понимая, что Ричи не навредит ей.
[indent] Ты выглядишь не просто жалко, о нет, – тянет ее страх и весь клубок ее проблем, взявший себе голос и внешность Энди Мартина. – О детка, ты выглядишь психованной. Педик и психованная – я начинаю понимать, что вы друг в друге нашли.
[indent] Она знает, чего добивается Энди Мартин: он хочет, чтобы она снова оттолкнула Ричи, чтобы она испугалась, вздрогнула, сбросила его руку, шарахнулась прочь. Он не хочет, чтобы она почувствовала то, что иногда представляет, и чтобы ей было хоть немного приятно: очень трудно получать удовольствие, когда не только думаешь о том, как скрыть собственное уродство, но и слышишь настойчивый голос, который всячески доказывает: ты и этого не заслуживаешь. Это не твое. Не для тебя.
[indent] Не для тебя, Никки. Не для таких, как ты. Такие как ты – чтобы попользоваться, большего вы не стоите.
[indent] Но она не мешает Ричи и не останавливает его, тем более что с ее шеей все в порядке, и с плечами и грудью, если что, тоже, там ее ничто не выдаст. Но если он попытается прикоснуться к ее бедрам, под платьем – тогда у них проблемы. У нее проблемы. Никки все-таки хватает его за руку, ненадолго теряет контроль над собственным страхом, будто бы проблемы у них уже сейчас, но не сбрасывает его руку – только задерживает ненадолго, отпускает и медленно проводит пальцами по коже, от запястья до локтя. Все в порядке. Все будет в порядке. От волнения у нее колотится сердце. Она поднимает глаза на Ричи и улыбается уголками рта, пока смотрит на него, без очков. Она отвечает не сразу, потому что быть честной для нее даже сложнее, чем позволить ему прикасаться к ней, не вспоминая, что с ней случилось, когда она позволила это другому человеку впервые в своей жизни. И что, если Ричи спросит ее об этом? Снова спросит, в чем дело? После недолгих колебаний она снова кивает, несколько раз, прежде чем заговорить, но быстро перестает улыбаться.
[indent] – Я… Я обещаю.
[indent] Губы едва ее слушаются, когда она говорит. Он ведь все равно узнает – или скорее она рано или поздно расскажет ему. А она должна. Он по крайней мере должен знать, почему она ведет себя так, как ведет, хотя он никогда не делал ей ничего плохого. Он должен знать, что дело совсем не в нем. Она, впрочем, сомневается, что хочет говорить об этом сейчас: это совершенно перечеркнет все ее старания и то, как мучительно она набиралась смелости, и все, что она себе представляла.
[indent] Никки, тебе двадцать шесть лет, говорит она сама себе, мысленно закатывая глаза и ужасаясь собственной трусости. Ты взрослая женщина, ты получила образование, ты редактор в газете. Тебе хватало дури лезть в драку с теми, кто крупнее тебя, или скакануть под колеса автомобиля. А здесь тебе всего этого почему-то не хватает.
[indent] Потому что ты просто маленькая трусливая визгливая сучка.
[indent] Она старательно натягивает подол платья пониже, прежде чем забраться Ричи на колени. Это вызывает новый, огромный приступ паники, от которого колотится сердце, и Никки закусывает губу, пережидая неприятную секунду. Ей уже давно не пятнадцать. Она наедине с хорошим человеком, который беспокоится о ней, а не с каким-то уродом. Господи, как ей хочется спрыгнуть обратно, сбежать и спрятаться в ванной, и как же смешно она, должно быть сейчас выглядит, о чем она только думала и кем себя возомнила. Она уже не маленькая девочка. Она может… может делать то, что хочет. Господи, как стыдно. Но хотя бы Ричи очень вовремя снял очки. Пока все идет неплохо – по ее меркам. Никки снова заглядывает ему в глаза и думает: на самом деле это человек, с которым ей стоило бы быть честной.
Отредактировано Nikki Kitsch (2019-07-24 23:07:41)
Иногда ему снится горное озеро в Нью-Гэмпшире посреди заповедника. В нем отражается темная зелень разросшейся вокруг ольхи, а рано утром зеркальную гладь укрывает туманная дымка. Вода в озере прозрачная настолько, что если зайти на глубину три фута, можно без труда разглядеть собственные ноги, как только уляжется потревоженный шагами песок.
Ричи входит в воду; от нее края закатанных брюк тяжелеют и липнут к коже. Он помнит озеро, посеребренное жарким августовским солнцем, которое рассыпало на плечах Джой мелкие веснушки и обожгло нос Саймону так, что потом с него слазила тоненькая пленка опаленной кожи. Предрассветные сумерки не оставляют от прошлого лета ничего: в кронах мрачных деревьев ветер шевелит листву, над черной поверхностью клубится густой туман. Ричи вглядывается в воду, замутненную мелким песком. Мертвенно-бледное лицо Никки спокойно. Светлые волосы развевает вода. Легкое беспокойство перерастает в панику, и становится по-настоящему страшно: будто вот сейчас он увидит цифры, разгорающиеся в пространстве над ней.
Он вздрагивает, стоит почувствовать ледяную руку на плече.
— Ричи, — ласково произносит Джой. От нее прежней не осталось почти ничего. Тусклые локоны словно выцвели до мышиного цвета. Под глазами залегли серые тени. И кости торчат, точно Джой истончилась на треть.
Цепкими пальцами она гладит его по плечу и оборачивается. Ричи прослеживает ее взгляд. На берегу, оставшийся позади, стоит Саймон. На нем дурацкая бейсболкой с нашивкой пса из парка развлечений, тень козырька которой прячет его лицо.
Ричи просыпается и почти сразу его глушит бешеный стук собственного сердца.
А иногда ему снится все то же озеро, но Никки жива, ее волосы едва касается ветер, а от воды по ее лицу прыгают солнечные зайчики, и Ричи касается их губами, но его не покидает тревожное чувство, будто он что-то забыл. Что-то очень важное. И это ощущение преследует его всякий раз, когда он поднимается по утрам.
Просьба о честности, пожалуй, подразумевает взаимность. Наверное, Ричи стоит когда-нибудь рассказать, что в его собственном доме обитает призрак его мертвого сына, сотканный из воспоминаний. И все это — то, что он скучает по другой женщине, не по саймоновой матери, то, что он хочет другую женщину — порой кажется странным, словно происходит в одном из тех снов. Однако сейчас он молчит, ласково проводит кончиками пальцев вдоль ее позвоночника, как только Никки оказывается у него на коленях. Ричи чувствует, как она напряжена, и не спешит ее пугать еще больше. В синеватых потемках комнаты ее волосы кажутся почти пепельными и потемневшие от расширенных зрачков глаза особенно красивы. Очки он бросает рядом с собой, мельком задумавшись, что шанс раздавить их не больно велик: Никки вряд ли позволит ему зайти дальше, чем безмолвно разрешала раньше.
— Я тоже обещаю, — задерживая ладонь на ее ягодице, довольно улыбается Ричи и, поглаживая волосы на затылке Никки, целует ее торопливо, даже скорее жадно: возбуждение накатывает вновь, отчего держать себя в руках куда труднее. — Ты красивая, Никки Китч. И только попробуй со мной поспорить.
Никки следовало бы начать верить тому, что он говорит. Но вряд ли можно за пару коротких месяцев избавиться от комплексов, выпестованных годами.
Отредактировано Richard Brown (2019-07-28 12:59:34)
[indent] Как ни жаль признавать, но Энди Мартин добивается своего, даже когда она не слушает. Она держит себя под контролем, она настолько жестко и крепко натягивает поводок на строгом ошейнике, надетом на собственные страхи, что в конечном счете душит даже саму себя. Ричи нравится ей. Ей нравится думать о Ричи. Ей нравится фантазировать о том, что могло бы случиться, если бы у нее не перехватывало дыхание от панического страха, как только он прикасается к ней. Нравится, пока ее мечты не прерывает издевательский, почти истеричный смех Энди Мартина – в такие моменты он больше обычного похож на ее собственный. И стоит Ричи оказаться рядом, как ее прошлое, через которое она никак не может переступить и оставить позади, накидывает удавку ей на шею и не оставляет и следа от ее фантазий. Никки в ее мечтах красива. Никки в ее мечтах не изукрасила себя надписями, от которых сбегают те, кому случается их увидеть. И Никки в ее мечтах никогда не была запятнана и осквернена изнасилованием, в котором была виновата сама. Энди Мартин добивается своего. Никки сдерживает собственный страх, собственную дрожь, и поэтому ей некогда отвлекаться на ощущения от прикосновений Ричи. Она сжимается, когда чувствует его руки уже ниже собственной спины, но это не так страшно, и плечи Никки постепенно расслабляются. Она напряженно, с легкой суматохой в голове думает о том, что ей делать дальше. Она знает, чего хотела бы, что представляла, но все интимные отношения для нее – это одна большая проблема, и ей не надо было садиться Ричи на колени: теперь он будет ждать от нее чего-то еще. Чего-то, на что Никки все еще не способна пойти. О чем ей даже заговорить тяжело.
[indent] И не надо, дорогуша. Давай-ка прекращай это, спрыгивай с его коленок, пока он не сделал что-нибудь еще. Ты выглядишь смешно и глупо.
[indent] Никки осторожно кладет руки Ричи на грудь – не чтобы оттолкнуть, а потому что просто не знает, куда их деть. Поцелуи даются ей гораздо легче – будь у нее возможность, Никки бы только ими и ограничивалась, только, к сожалению, реальность работает не так. Она отвечает на поцелуй с готовностью и таким же пылом. Кладет ладонь на его щеку, когда он заговаривает, и выдыхает с усмешкой:
[indent] – Да ты совсем слепой, Браун, – она тянется к его губам своими и все же называет его по имени уже через несколько секунд: – Ричи, – она судорожно вздыхает, не в силах подобрать хоть какие-то слова. Если она попытается заговорить о том, что знает, чего он хочет, но не может этого сделать, она все испортит.
[indent] Я тебе больше скажу. Он покрутит пальцем у виска и скажет, что ты больная, и тебе надо лечиться. Тебе лучше бы сначала разобраться со своими проблемами, а потом общаться с нормальными людьми. И зачем ты, спрашивается, залезла на него? Решила подразнить и не дать? Знаешь, как таких называют?
[indent] Она кусает губы и медленно выдыхает, собираясь с духом. Ей двадцать шесть, она уже давно не маленькая глупая девчонка. Она может. Она имеет право. Это нормально. Она может. Она снова целует Ричи, как будто пытаясь таким образом набраться смелости. Оставаясь дома в одиночестве, она часто фантазирует о том, как он запускает руки ей под юбку, может даже прямо у входной двери, и долго трогает ее, может даже едва прикрыв дверь – но попросить даже о том, чтобы он сделал это сейчас, потому что она не может заняться с ним настоящим сексом, почти невозможно, проще самой забраться ему в брюки. Как она вообще может о чем-то его просить? Это она должна ему за то, что она такая неправильная. Когда она отрывается от его губ, она шумно дышит и шепчет:
[indent] – Потрогай меня, – Никки тут же заливается краской. Хорошо, что темно: иначе она бы точно не решилась. Боже, что она несет?
[indent] Но ведь не просит же?
[indent] Какая же ты ущербная, Китч. Какая же ты, блять, ущербная со своей дыркой разового пользования, когда тебе, вместо того чтобы раздвинуть ноги, приходится работать руками. Истеришь на ровном месте, как будто с тебя убудет. Эй, Китч, у тебя еще есть рот, может, ему понравится больше.
[indent] Как только его рука оказывается на ее ноге, Никки перехватывает ее своей и направляет так, чтобы он случайно не задел шрамы на бедрах, целует его, чтобы он не рассматривал ее лицо, и закрывает глаза. Кладет ладонь поверх его ширинки, поглаживает и принимается расстегивать ремень. Она не хочет, чтобы он думал, что она им пользуется. Она так часто представляла это, и Никки в ее мечтах не была безрукой куклой.
[indent] Мы же оба знаем, что тебе не хватит духу, и ты сбежишь, не так ли, детка?
От поцелуев Никки Китч у него перехватывает дыхание, а из головы постепенно вытесняются все мысли. Будто ему вновь пятнадцать, и одноклассница позволила себя потрогать на последнем ряду в темноте старого кинотеатра, пока две сексуальные вампирши голосуют на пустынной ночной дороге в поисках очередной жертвы на полотне кинозала. И тогда даже звезда Плейбоя Анулка, что изображена на постере в тоненькой прозрачной сорочке, не скрывающей грудь вовсе, не волнует его так, как затвердевшие соски прижавшейся к нему девчонки.
Если бы он рассказал об этом Мэйбл, сестра бы точно обозвала его болваном, каких еще стоит поискать. Ричи Браун разменял четвертый десяток, у него магистерский диплом, почти десять лет стажа в школе, все еще есть жена (хотя на практике уже бывшая) и двенадцатилетний мертвый сын. Вместо того чтобы найти женщину без тысячи и одной ментальной проблемы, влияющей на все сферы ее жизни, он ухаживает за Никки Китч, многократно пытавшуюся сыграть в ящик. Объезжает чуть ли не половину Портленда в поисках винила, задавшись целью раздобыть дебютный альбом Motley Crue, затем снова наматывает крюк, выяснив, что у Никки полетел старый проигрыватель. Заезжает за ней на работу и терпеливо провожает до проклятой прачечной, пока она наконец не позволяет отвезти ее к дому. Не торопит события, всякий раз спокойно реагируя, если Никки вдруг взбредет в голову отстраниться, пока он целует ее, крепче прижимая к себе. Мэйбл бы вежливо спросила: не съехала ли у Ричи Брауна крыша, раз он ведет себя, словно обхаживающий робкую подружку подросток или безнадежный романтик и по совместительству девственник.
Может быть, он и правда немного спятил, раз влюбился в девчонку, которая дрожит и смотрит на него с откровенным страхом, стоит целомудренным объятиям зайти чуть дальше.
Ему нравится, когда Никки зовет его по имени: именно тогда она кажется особенно беззащитной и честной, будто наконец не стремится отгородиться от него образом плевавшей на всех и не нуждающейся в ком-то девицы. Ричи становится жарче, как только Никки выдыхает удивительно смелую для себя просьбу. Он медлит, прежде чем опустить ладонь на ее ногу. Прикосновения к нежной коже внутренней стороны ее бедра заводят его. Ричи дотрагивается пальцами до кружева ее трусиков, мягко надавливает и ловит сорвавшийся с губ Никки короткий вздох своими. Темнота за окном сгущается. В комнату едва проникает желтый свет уличных фонарей. И Ричи чертовски жалеет, что Никки, судорожно сжавшая бедра, не осмелилась включить хотя бы ночную лампу: безумно хочется рассмотреть ее лицо и как на нем отражаются его прикосновения, когда ему все-таки удается сдвинуть тоненькую ткань и запустить пальцы под ее трусики.
Ричи прикрывает глаза и замирает: Никки поглаживает его, и в брюках становится еще теснее. Ее робкие прикосновения возбуждают, отчего Ричи и вовсе теряет уверенность в том, что он легко сможет остановиться, если Никки попросит.
Он продолжает двигать пальцами, пока Никки возится с ремнем, чем немного растягивает процесс: она почти бесшумно вздыхает, закусывая губы. Левой рукой он придерживает ее за поясницу, но затем, скользнув вверх под свитером, нащупывает грудь сквозь неплотную ткань платья, сжимает и после неторопливо обводит твердый сосок подушечками пальцев.
— Никки, — на мгновение он прерывает ласки, и Никки отвлекается от его ширинки. Сейчас не самое подходящее время для серьезных разговоров; тем более у Ричи осталось не так много внятных мыслей — сплошные ощущения. Но он попросту не может не сказать. — Я думаю, что люблю тебя, Никки Китч.
На самом деле он почти это знает. Его сны — прямое тому доказательство.
[indent] За несколько секунд, пока Ричи медлит, она успевает передумать несколько вариантов дальнейшего развития событий – в каждом из которых он отказывается это делать, потому что считает это глупым, или неправильным, или отвратительным, или смешным.
[indent] Она держится пальцами за плечо Ричи, когда чувствует прикосновение его пальцев, вздрагивает, покрывается мурашками от кончиков пальцев ног до макушки и вздыхает, подаваясь вперед, к Ричи, и радуясь, что даже этот короткий вздох подавляется поцелуем.
[indent] Потаскуха.
[indent] Рука Ричи в опасной близости от ее шрамов, и это пугает, но Никки или слишком разогналась, чтобы останавливаться, или… Она регулярно оказывалась в таких ситуациях, когда шрамы могли обнаружить – пока ей удавалось скрывать их. Возможно, удастся и на этот раз, и к тому же она поступила разумно, не включив свет. Он не должен ничего заметить. Ведь он действительно ничего не заметит, да? Никто никогда не замечал.
[indent] Никчемная.
[indent] У нее дрожат пальцы, пока она пытается расстегнуть ремень и справиться с ширинкой, кусает губы и старается не шуметь, даже не вздыхать слишком шумно. С ней очень давно такого не было. В последний раз к ней прикасался кто-то другой… давно. Это было давно. Не считая последнего ее свидания до Ричи, когда все закончилось именно после попыток залезть ей под юбку, когда она не была к этому готова. Никки прячет лицо, мазнув губами по щеке Ричи и не без труда справляясь с его брюками, потому что он очень ей мешает. Отчасти ее это веселит – где-то в той части сознания, которую происходящее не ужасает. Она не может сдержать тихого постанывания, сгорая от стыда за то, что всю ее под одеждой трогает другой человек, и ей это нравится, и она сама его об этом попросила.
[indent] Грязная шлюха.
[indent] Наверное, у нее горит лицо, когда она смотрит на Ричи: ей хочется отвернуться, закрыть глаза, попросить его не смотреть на нее, хотя он и так вряд ли многое может разглядеть в темноте, но Ричи окликает ее, и она смотрит на него, чувствуя как в ней все дрожит от нежности и восторга – но наверняка на ее лице даже сейчас написан страх.
[indent] Внутренний голос, так сильно схожий с голосом Энди Мартина, находится не сразу, а она смотрит на Ричи, тяжело дыша и сомневаясь, что сейчас она выглядит как девушка, которой можно признаваться в любви. Что ей делать? Как ей ответить? Сможет ли она вообще ответить? Она прячется, уткнувшись горящим лбом ему в плечо, и ее дрожащие пальцы, наконец, осторожно смыкаются на члене. Ричи нравится ей, и ей хочется быть с ним, прикасаться к нему, говорить с ним, хочется, чтобы он был рядом. Но что ей делать? Это какая-то ошибка. Он не мог признаться ей в таком. Она даже не может сказать, в чем, настолько это немыслимо.
[indent] И еще ей страшно. Ей так страшно, что она даже какое-то время не думает о том, что ведет себя как последняя шлюха. Она никогда, никому такого не говорила. Она даже старалась не думать о таком. Когда-то она успела подумать, что влюбилась в Энди Мартина – из этого не вышло ничего хорошего. Да и кому вообще она нужна?
[indent] Ничтожество.
[indent] Ее рука ненадолго замирает. У нее мокрые глаза, но она не плачет, когда тянется к уху Ричи и, всхлипнув, шепчет так тихо, как будто боится, что их подслушают:
[indent] – И я. Я люблю тебя.
[indent] И она действительно говорит правду, хотя ей хочется спрятаться как можно дальше. Никки снова двигает рукой, чуть сильнее сжимая пальцы, дрожит всем телом и прячет взгляд, хотя лицо Ричи прямо перед ней. Она не смотрит на него сейчас, хотя украдкой наблюдает всякий раз, когда он не видит, боясь, что он заметит и подумает, что с ней что-то не так.
[indent] Ты отвратительна.
[indent] Никки судорожно вздыхает, целует Ричи, чтобы не дать ему рассмотреть ее лицо, и надеется, что он не обратит внимания на ее мокрые ресницы.
[indent] – Не останавливайся, – она кусает губы. Она боится, что если он отвлечется на ее слезы, она больше не сможет выдерживать жгущий ее стыд. – Пожалуйста.
Желание становится почти невыносимым, когда Никки обхватывает непослушными пальцами его член. А от ее тихих стонов и вовсе сносит крышу. Ричи крепче сжимает ее грудь, как только Никки дотрагивается губами до его уха и едва слышно шепчет. Он думает, что уже очень давно не испытывал подобного чувства; и что кончит куда раньше, чем обычно. Потому что любимая им женщина впервые подпускает его настолько близко.
Если бы он так сильно не хотел ее, Ричи бы мог поразмыслить над тем, что на самом деле не ждал от себя этого признания. И уж точно не ждал от Никки ответного. Безусловно, он любит ее. Иначе бы не волновался, отсчитывая время до следующей встречи и переживая, что обнаружит ее уже мертвой после очередной попытки свести счеты с жизнью. Не скучал бы по ней так сильно, пока был в Портленде и не имел возможности увидеть ее хоть на четверть часа. Не желал бы быть рядом, как только выпадает шанс и позволяет сама Никки. И вполне бы мог подождать, если бы Никки взяла паузу, чтобы разобраться со своими чувствами. Однако чем чаще Никки двигает рукой, тем меньше мыслей остается в его голове. Ричи только шумно выдыхает, прикусывая губы, упирается затылком в спинку дивана и на несколько секунд прикрывает глаза.
Он реагирует на ее просьбу движениями пальцев: чувствует, как дыхание Никки становится чаще, сдерживаемые стоны — чуть громче. И вновь кошмарно жалеет, что не может наблюдать сейчас выражение ее лица при свете. Никки красива, и наверняка она еще красивее, когда щеки заливает румянец, а взгляд становится мутным от возбуждения. Ричи не останавливается, даже после того как кончает сам; ему хочется услышать стон, который бы она не сдерживала, побоявшись потревожить соседей или попросту постеснявшись. Тем не менее Никки только судорожно выдыхает, почти неслышно постанывая, и вновь утыкается ему лицом в плечо, перехватив его руку.
Еще какое-то время Ричи рассеянно поглаживает ее по волосам. Ощущение приятного опустошения держится, но не так долго, уступая место беспокойству. Никки еще раз всхлипывает. И Ричи подозревает, что именно он тому причиной.
— Никки, — вновь зовет он, поцеловав ее в висок. — Я все еще тебя люблю, ничего не изменилось, — с полуулыбкой напоминает Ричи, стоит ей все-таки поднять на него взгляд. Стирая подушечкой большого пальца слезы с ее лица, он вдруг понимает, насколько болезненным для Никки оказывается даже мысль о сексе и обо всем, что с ним связано; и скольких усилий потребовалось на то, чтобы Никки осмелилась позволить прикоснуться к себе.
— Я останусь у тебя на ночь, ты не против? — оставляя еще несколько поцелуев на ее шее, бесцеремонно заявляет Ричи. Будь его воля, он бы, пожалуй, перебрался к ней совсем, оставив к чертовой матери проклятый дом, где каждый угол все еще наполнен болезненными воспоминаниями и кошмарами, стабильно выдергивающими его из сна посреди ночи. — На диване, разумеется, — добавляет он; потому что даже в темноте заметно, как расширяются от страха ее глаза. — Я на минуту, — поцеловав соскользнувшую с его колен Никки в нос, Ричи скрывается за дверью ванны.
Свет, непривычный теперь для глаз, кажется чересчур ярким, и поначалу Ричи чувствует себя совершенно слепым. Подсохшую полосу крови на руке от запястья до локтя он замечает лишь после того, как застегивает ремень. И, смывая ее проточной водой, хмурит брови. Разумеется, он подозревал и до. Пластыри, длинные рукава, опущенный в пол взгляд. А теперь еще и попытки (надо признать, крайне успешные) отвлечь его. Возвращаясь, Ричи обо что-то спотыкается (без очков в потемках трудно разобрать), но держится на ногах и, щелкнув выключатель, дает Никки полминуты привыкнуть к теплому свету лампы.
— Подай мне очки, пожалуйста, — Ричи протягивает открытую ладонь, терпеливо ждет, пока Никки нащупает очки, но вместо того, чтобы взять их, смыкает пальцы на ее левом запястье. Рукав растянутого свитера он задирает чуть выше локтя. И еще с полминуты рассматривает запекшуюся и размазанную под рукавом кровь.
— Где еще, Никки? Где еще ты режешь себя?
Ричи старается говорить спокойно, но самообладание подводит его.
Девчонка, которую он любит и бережет так, как берег раньше двух самых близких ему людей, режет себя до белесых шрамов.
Ричи Браун снова не справляется с вверенной ему ответственностью.
[indent] Она шепчет, доверяя ему одну из самых страшных тайн. Никки Китч не только не ходит на свидания. Она попросту не приспособлена для близких отношений с другими людьми, и лучше бы ей молчать о том, что она кого-то любит. Не случится ничего хорошего оттого, что она признает, что не просто так ждет и боится каждого появления Ричи. И что она боится, что однажды он исчезнет из ее жизни, и ей снова некого будет ждать, сидя в темноте – тогда ей снова останется ждать только смерти, которая тоже ее избегает.
[indent] Она все делает правильно?
[indent] Ее рука все еще дрожит, когда Никки медленно отводит ее немного в сторону, чтобы не запачкать Ричи одежду. Сама она тоже подрагивает – она все еще не верит, что это она сидит у Ричи на коленях, и что именно она начала все это, и что она собственными руками расстегнула на нем брюки, и он только что кончил, здесь, с ней. Прямо на ее пальцы. И она не против. И она хочет продолжить. И это именно она сейчас стонет сквозь сжатые зубы, отвернувшись и опустив голову, чтобы Ричи не мог видеть выражения ее лица, даже если бы всматривался. Ей стыдно за свое поведение, за то, что она в растянутом свитере, и за то, что она получает от этого удовольствие. Особенно за то, что она получает от этого удовольствие. Он неправильно поймет ее, он подумает, что она шлюха, и только дурила ему голову. Он захочет большего. Она ужасная, то, что она делает, неправильно. Об этом Никки думает, когда прижимается лбом к его плечу, напрягается в всем телом и кусает себя за пальцы, затем отнимает руку ото рта и останавливает руку Ричи. Наверняка ему теперь противно ее трогать.
[indent] Весьма впечатляюще. Настолько жалкое зрелище точно не может не впечатлить. Маленькая, некрасивая девица, которая никому не интересна, но она почему-то думает иначе. Если бы не темнота, этого бы точно не случилось. Кому ты нужна, Китч? Ты даже не красивая.
[indent] Она вспоминает: «Мы не так ее воспитывали». Вспоминает «Во что превратилась наша хорошая девочка?» и всхлипывает. Она чувствует себя грязной. Теперь Ричи ее бросит, очень скоро он ее бросит. Он не может любить ее. Это какое-то недоразумение. Она вся – какое-то недоразумение. Она осторожно поднимает голову, смотрит на Ричи, когда он зовет ее, и делает длинный, шумный вдох, глядя на него. Слабо улыбается, когда он прикасается к ее лицу. Она любит его. Она любит то, как он прикасается к ней, и его голос, когда он обращается к ней, и сейчас, когда он не отталкивает ее и все еще хочет к ней прикасаться, она любит его еще больше.
[indent] «Что?»
[indent] Она не спрашивает его, только потому что голоса не хватает, и испуганно смотрит на Ричи. Зачем? Она больше ничего не может ему дать. Она не может дать ему какого-то продолжения, он неправильно ее понял, он…
[indent] – Ладно, – едва слышно отвечает Никки, чувствуя слабое облегчение.
[indent] Она дала волю страху. Ричи не сделает того, чего она не хочет. Ричи сделал только то, о чем она просила его. Никки перебирается обратно на диван, поправляя подол платья.
[indent] – Хорошо…
[indent] Она робко улыбается, когда он уходит, медленно спускает на пол ноги и бесшумно перебегает на кухню, чтобы ополоснуть пальцы – возвращается обратно Никки меньше чем через полминуты. Она не знает, что ей думать, ругает сама себя за эту глупую улыбку, за то, что о чем-то мечтает и на что-то надеется, и что она посмела на секунду забыть о том, что она собой представляет на самом деле. Никки жмурится и моргает, когда вернувшийся Ричи все-таки включает свет, сразу думает о том, что она наверняка выглядит ужасно, и приглаживает волосы, снова не глядя на Ричи. Теперь она чувствует неловкость. Она не знает, что ей делать теперь. О чем говорить. Как вообще вести себя с ним дальше. Поэтому, стоит Ричи попросить, как Никки с энтузиазмом находит и протягивает ему очки. Все будет хорошо…
[indent] Никки едва не задыхается от ужаса, когда он хватает ее за руку. Он никогда не хватал ее так – не больно, но так, что она сразу же вспоминает о том, насколько он сильнее ее, и что у нее не будет шансов, если он не захочет ее отпускать. Ей хочется закричать, но она не может, как в кошмаре, и Никки только безуспешно дергает рукой, пытаясь вырваться, а Ричи уже задирает ее рукав. И он смотрит прямо на окровавленную, безобразную надпись.
[indent] Жалкая.
[indent] Ни на что не способная.
[indent] Никчемная.
[indent] Никому не нужная.
[indent] Лживая.
[indent] Безобразная.
[indent] Омерзительная.
[indent] Грязная.
[indent] Грязная, грязная, грязная.
[indent] ШЛЮХА.
[indent] Жалкая, грязная, бесполезная шлюха! Ты шлюха, Никки, и ничего больше!
[indent] От робкой, осторожной радости не осталось и следа. Вообще ничего не осталось, кроме ужаса и отвращения к себе. Стоило ей на секунду расслабиться, подумать, что все будет хорошо – как больше ничего уже не было хорошо. Хорошо – не для нее, не для таких, как она, не для ненормальных, неправильных и ущербных. Она беспомощно и испуганно смотрит на Ричи, и ее хватает только на то, чтобы жалобно пролепетать:
[indent] – Не надо. Пожалуйста. Ричи, – ее бьет дрожь, которую видно сразу, и уж наверняка он чувствует, держа ее за руку.
[indent] Ему не нужна такая как ты.
[indent] – Отпусти меня! – Никки кричит.
[indent] ЕМУ НЕ НУЖНА ТАКАЯ КАК ТЫ. ГРЯЗНАЯ, МЕРЗКАЯ, ЖАЛКАЯ, УРОДЛИВАЯ, ВЕЧНО НОЮЩАЯ, ТУПАЯ ДЕВИЦА. НЕНУЖНАЯ, НИКЧЕМНАЯ, УРОДЛИВАЯ, ЛЖИВАЯ, НЕ ЗАСЛУЖИВАЮЩАЯ ЛЮБВИ. ЕМУ – НЕ НУЖНА – ТЫ.
Пока Ричи подслеповато щурится в ванной, мысли, смытые волной возбуждения накануне, с удвоенной скоростью начинают мелькать в уме. Никки неохотно упоминает школьные издевки, но не вдается в подробности. Не принимает его комплименты всерьез, вечно отшучиваясь. С трудом мирится с его ухаживаниями. Стирает размывшие по лицу тушь слезы, когда он впервые целует ее. И не может скрыть очевидный страх, если Ричи заходит чуть дальше. Он приезжает к ней без предупреждения и застает ее с лезвием в руках, которое Никки наверняка прячет впопыхах, прежде чем открыть дверь. Кровь, к ее вящему сожалению, так просто не спрятать, не запихать в дальний ящик и не сунуть под кровать. Она останавливается чуть позже. К тому же дольше обычного, разогнанная по всему телу: он чувствовал и то, как часто билось ее сердце под его ладонью, и то, как она была возбуждена — пальцами другой руки.
И все лишь ради того, чтобы скрыть от Ричи основную проблему. Сколько, мать их, усилий над собой.
Пожалуй, он сердится. Никки мелко трясет, пока она безуспешно пытается вырваться. Едва сошедший румянец моментально исчезает: ее лицо бледнеет и вдруг кажется совсем осунувшимся от ужаса, легко читаемого во взгляде.
Но даже теперь она остается красивой. Привлекательной. Желанной.
И она поганит свое тело дрянными надписями, врезанными в тонкую нежную кожу. Ричи делает несколько вздохов, вновь силясь нащупать спокойствие, без которого невозможен продуктивный разговор. Он успел выучить, как работает система самозащиты в ее случае. Ричи не добьется от Никки ничего, если будет повышать голос. Возможно, только прогрессирующего ужаса в глазах, попыток спрятаться, выставить вон и избегать встреч. А это — вовсе не его цель.
Мольба в ее голосе пронизана каким-то особенно болезненным отчаянием. Ричи все еще хмурится, не отводя взгляда от безобразной надписи на ее руке. Шлюха. Так она себя назвала. И вырезала на теле, чтобы не забыть.
Его очки выскальзывают из трясущихся пальцев Никки, бьются о пол и отскакивают куда-то под диван, но Ричи это едва ли сейчас волнует.
Неохотно он выпускает руку вскрикнувшей Никки; ее бьет мелкая дрожь, и она будто сама не замечает, как слезы оставляют на ее бледных щеках соленые дорожки, не успевающие высыхать.
Сколько еще Никки прячет в своем шкафу скелетов и как долго она рассчитывала их скрывать?
— Иди ко мне, — примирительнее произносит Ричи, когда опускается рядом с ней и сгребает ее в объятия. Никки, поджавшая под себя ноги, точно перепуганный ночными монстрами ребенок, слабо отталкивает его ладонями, но Ричи прижимает ее крепко, мягко гладит по волосами и спине, и целует в макушку, стоит Никки прекратить попытки вырваться.
Сколько они так сидят, Ричи не знает. Он все безостановочно гоняет по кругу домыслы о том, что именно заставило Никки вырезать на коже эту дрянь. И почему она в очередной раз вскрыла старые шрамы. Выводы, к которым он приходит, заставляют его вновь свести брови у переносицы: конечно, он. Ричи не может уберечь ее. И он же становится одной из причин прогрессирующего селфхарма. Возможно, станет катализатором очередной попытки самоубийства. И не исключено, что на этот раз удачной: смерть преследует его всю жизнь и всегда забирает близких раньше времени.
— Никки, надо смыть кровь, — как только всхлипывания становятся тише, Ричи берет ее за руку, переплетая пальцы. Заглядывает в глаза (выходит не сразу: Никки старательно отворачивается) и целует тыльную сторону ее ладони. Его собственное спокойствие все равно практически исчерпано. Ричи оставляет ее меньше, чем на пару минут. Возвращается с влажным от холодной воды полотенцем и вновь берется за ее запястье.
— Это я уже видел, можно не прятать, — Ричи нетерпеливо закатывает вновь натянутый рукав и осторожно стирает засохшую на ее коже кровь. Белое полотенце постепенно окрашивается в розоватый оттенок. Ричи невесомо проводит по белесым буквам кончиками пальцев и поднимает взгляд. — Зачем, Никки?
[indent] Больше он не захочет прикасаться к ней. Больше он никогда не скажет, что она ему нравится, никогда не назовет ее красивой. И ему даже в голову не придет такая глупость, будто бы он ее любит. Ей не надо было ничего говорить – тогда сейчас все не было бы так плохо, и потом тоже не было бы. Он бы просто ушел, и она бы просто осталась одна – а теперь она обезображенная, ненормальная девица, которая сказала, что любит его. Будь она младше, она бы попыталась закрыть лицо руками, сейчас Никки думает, что еще немного, и ей придется отбиваться. Но ей все равно невыносим устремленный на нее взгляд Ричи.
[indent] Как только он ее выпускает, она сразу же вжимается в угол дивана, прижимая руки к груди и затравленно глядя на Ричи. Она ждет. Она знает, что может услышать, и если он только откроет рот, чтобы сказать любое из этих слов, которые она уже слышала, она скажет, что он может не утруждаться. Она уже все знает сама. Она знает, что она больная, что ей надо лечиться, что это ненормально, ужасно и мерзко. Она знает об этом и без него. Она сжимает левое запястье, чтобы больше не позволить ему смотреть, и мотает головой, когда Ричи прижимает ее к себе – только тогда ей все-таки приходится разжать пальцы. Она упирается в грудь Ричи, пытается вырваться, но уже гораздо слабее, чем вырывала руку. Как и в первую их встречу, он бьет ее самым действенным оружием, против которого у нее нет защиты – он все еще относится к ней не как к грязной и мерзкой. И она по-прежнему ничем не заслужила этого отношения. Она не заслужила Ричи и того, как он с ней обращается, ничего не сделала, чтобы хоть чем-то оправдать то, что он почему-то приезжает к ней и остается с ней и не говорит ей: «Это мерзко. Ты мерзкая, Китч».
[indent] Ты мерзкая, Китч.
[indent] Никки медленно затихает – еще до того, как ее руки в последний раз упираются ему в грудь. Она только плачет, стараясь не делать этого громко – достаточно и ее крика. Она не заслужила Ричи и его хорошего отношения. У нее никогда и ничего не бывает хорошо, и то, что она все испортила, чем-то выдав себя, после того как с огромным трудом набралась смелости даже на глупый подростковый петтинг – лучшее тому доказательство. Никки трясет от новых подступивших слез. Она снова все испортила. Она всегда все портит. Это все – ее вина.
[indent] Она пытается вытянуть руку из пальцев Ричи, но на самом деле не очень-то старается. Ей стыдно за себя, и ей противно, и все же есть что-то приятное в том, что Ричи хочет позаботиться о ней. Никки, натянув обратно рукав, не может не думать о том, что чувствует какое-то давно забытое облегчение оттого что ее тайна разоблачена, и ей не приходится справляться со всем этим самой. Она так устала от этого. От себя.
[indent] Ей почти совсем не больно, когда Ричи стирает кровь с ее руки: так осторожно он прикасается к ней. Никки никогда так себя не жалела. Она медленно выдыхает, подняв все еще испуганный взгляд от своей руки на сосредоточенное, нахмуренное лицо Ричи. Вздрагивает, когда он так же, совсем не больно, проводит пальцами по ее руке, и у нее дрожат губы. Он просил ее быть честной. Никки всхлипывает, сжимается и поднимает рукав еще выше, приоткрывая почти целиком другую кровоточащую сегодня надпись.
[indent] Я НЕНАВИЖУ СЕБЯ.
[indent] Она не смотрит на Ричи, больше не может смотреть, она боится того, что увидит. Она отпускает рукав, чтобы дать ему опуститься обратно и закрыть весь этот кошмар. Никки опускает голову как можно ниже.
[indent] – Ты… – у нее дрожит голос. Она не видит лица Ричи, иначе, наверное, ничего не сказала бы. – Ты больше меня не любишь?
[indent] Даже она сама не может себя любить. Как можно любить ту, кто любви не заслуживает?
Мэйбл воротит нос и морщится, стоит ей учуять резкий запах сигаретного дыма. Какое-то время она деликатно обходит болезненную тему стороной, но Ричи еще не разучился читать осуждение в ее глазах.
— Ты слишком много куришь, Ричи, — однажды все же не выдерживает Мэйбл.
Мама слишком много курит, Мэйбл. Ричи усмехается. В гостиной Джонни Карсон, наверняка поблескивая плешью в вечернем шоу на Эн-би-си, безуспешно пытается продраться сквозь до абсурда нескончаемый поток шуток Робина Уильямса. Дети еще не спят. Дети звонко смеются.
Левую щеку покалывает, но это Ричи ощущает чуть позже. Когда Мэйбл прячет мелко трясущуюся руку за спину.
Пощечина, впрочем, не стирает с лица ухмылку.
Лужайка за домом Мэйбл тошнотворно жизнерадостная даже в полутьме сгущающихся сумерек. Удушающий аромат жимолости чуть сдувает слабым ветром. Ричи щелкает зажигалкой.
Беспокоиться не о чем, Мэйбл.
Вероятно, Мэйбл, он слетит с катушек скорее, чем рак примется его поджирать.
Он точно свихнется раньше, чем любой из необратимых недугов сумеет до него добраться. Будто ему выдали чертову обезьянью лапу четверть века назад, а восьмилетний Ричи Браун пожелал бейсбольную карточку, конфету в серебристой упаковке и четвертак. И теперь приходится расплачиваться смертью близких.
Сны становятся тревожнее и короче. Он чаще видит в них Никки. По мере того, как кошмары прогрессируют, Ричи с почти детским удивлением обнаруживает, что недооценивал хрупкость человеческого сознания. И это куда страшнее хрипов в легких.
Никки Китч — девчонка, которой не повезло обратить на себя его внимание. Если быть уж совсем откровенным, то надо признать: ей нужен кто-то, кто справится с ее прошлым. Желательно, уже разобравшись со своим собственным. По последнему критерию Браун не соответствует.
Никки Китч — крайне ломкая конструкция. Стоит сделать неловкое движение — и не соберешь уже никогда.
Никки Китч — гребаная насмешка над его страхом потери. Ричи не может предположить, в какой момент откажет механизм, и он попросту не узнает, что Никки успешно свела счеты с жизнью.
Размазанная по бледной коже грубыми волокнами свитера кровь не мешает прочесть еще одну надпись, которой Никки молчаливо отвечает на его вопрос. Эффектный способ, думает Ричи. Биллу Клинтону стоит вырезать лозунг своей кампании у себя на груди и демонстрировать всякий раз, как только журналист спешит задать ему очередной вопрос.
— Надеюсь, ты спросила это не всерьез, — наконец произносит он. Все чаще Ричи становится труднее держать себя в руках. Он зажмуривается, трет переносицу свободной от полотенца рукой и выдыхает. Никки слишком хрупкая, чтобы он мог позволить себе сорваться. — Если хочешь, вырежем что-нибудь похабное у меня на запястье. Уверен, моим ученикам понравится, — невесело усмехается Ричи, невесомо щелкает ее по носу и внимательно смотрит, дожидаясь, пока Никки наберется смелости вновь поднять на него взгляд.
— Надо стереть оставшуюся кровь, — он еще с полминуты терпеливо разглядывает ее (красивой девчонка остается даже сейчас, с покрасневшими от слез глазами, всхлипывающая и дрожащая то ли от страха, то ли от стыда, то ли от их феерической комбинации). Ричи прикасается к очередной обновленной надписи еще осторожней, когда Никки сдается и позволяет ему вновь приподнять рукав.
— Ты порой совсем ребенок, Никки Китч, — на этот раз его голос звучит тише и спокойней. На губах все равно ощущается привкус металлический крови, когда он целует заново вскрытый шрам. Наивно просить ее перестать полосовать себя; эта привычка, кажется, даже сильнее никотиновой зависимости. И Ричи не уверен, что когда-нибудь выйдет избавиться от нее навсегда.
— Пообещай мне еще одну вещь, — он поднимает взгляд на Никки. — Когда в следующий раз решишь взять лезвие в руки, сначала подумай о том, что я сегодня тебе сказал.
Любить Джой Джексон было гораздо проще.
[indent] Она зря это сделала. Не должна была показывать. Он и так увидел слишком много, увидел то, что она успешно скрывала – в обществе людей, которые, в общем-то, и не хотят видеть такие вещи, это не так-то трудно, иначе ее бы давно поймали. Ричи тоже не надо было видеть всего этого – такие вещи не для чужих глаз. Зачем показывать людям то, что вызывает отвращение? Он не должен был видеть даже этого. Никки прекрасно слышит его, но слова застревают где-то на полпути, не сразу дойдя до мозга, и она поднимает на него глаза только через несколько секунд. Это, блять, совсем не смешно, что бы он там ни думал. Ее жизнь – и так долбанный бардак с грудой неразрешимых проблем, чтобы еще и смеяться над этим. Над такими вещами вообще не шутят. Никки даже не пытается скрыть секундную злость. Еще бы эта злость хоть раз помогла ей не рыдать и не выглядеть отвратительно жалко. Никки всхлипывает и опускает глаза. Он не должен был так говорить. Это совсем не смешно. И ничего он больше не увидит.
[indent] Она сидит, сжавшись, пока он стирает кровь с ее руки, и ежится, втягивая голову в плечи, когда он проявляет еще большую теплоту, целуя уродливые шрамы. Ей неуютно, когда он смотрит на нее, не говоря уже о том, как он прикасается к ней. Слишком много нежности, которую она совершенно не заслуживает – она не представляет, что ей делать с этим, и ей только хочется сбежать и спрятаться, чтобы остаться в одиночестве: по крайней мере, она знает, что ей делать с одиночеством. Она надеется, что Ричи не придет в голову допытываться и дальше и требовать показать другую руку, или рассказать ему, где еще она оставила на себе надписи: с нее хватит, и на сегодня, и вообще навсегда. Она наконец-то попалась, она наконец-то не наедине с собственным ужасом и отвращением к себе, но теперь она кажется себе еще более тошнотворно неприятной, жалкой, еще более грязной, как будто сторонний взгляд обнажил ту грязь и мерзость, которой она сама прежде не замечала.
[indent] Потому что ты выглядишь противно и жалко. Как недодавленное насекомое. Показываешь свои уродливые каракули и ждешь, что тебя пожалеют, как будто это не ты сама все сделала, и не ты сама виновата.
[indent] Она не говорит ему, что и сама это знает: она не хочет оправдываться, потому что оправдания будут звучать еще более смешно и глупо, и Никки только хмурится. Ну конечно, она ребенок. Она и сама знает, что во всем, что касается связей между людьми, она безнадежно застряла в том году, когда отгородилась от мира, а мир сделал все, чтобы отгородиться от нее. Она знает и то, что ей совершенно нечем похвастаться и в более близких отношениях. Ее отношения никогда не переходят черту первых ссор – кончаются в этот же момент. Она не представляет, как вести себя дальше.
[indent] Она никогда не обещает того, чего не может выполнить. Она опускает голову и старательно отводит глаза, чтобы даже случайно не пересечься с Ричи взглядом, стирает снова набежавшие слезы и натягивает рукав обратно, чтобы вцепиться в него пальцами. И дело даже не в том, что она не может пообещать: может, как может и выполнить, но, к сожалению, что бы она ни вспоминала, это ничего не меняет. Она молчит слишком долго. Она сама это знает.
[indent] Ей противно от самой себя, когда она качает головой.
[indent] – Если бы все было так просто. Это уже ничего не изменит.
[indent] Как бы Ричи ее ни любил, это не отменяет ее прошлого, и того, что она ничего не сделала, чтобы защититься, что она сама была виновата во всем, потому что оказалась слишком тупой, и того, как ей противно просто смотреть на себя в зеркало и просто существовать, когда она каждый день вынуждена выносить саму себя. Она закрывает глаза, мелко дрожа, и чувствуя, как снова бегут из-под ресниц слезы. Еще немного, и ей уже перестанет быть стыдно за эти постоянные рыдания.
[indent] – Я не могу, Ричи. Не могу себя выносить. Во мне нет ничего…
[indent] В тебе нет ничего. Конец предложения. И ты сама – ничто.
[indent] – Ничего стоящего. Вообще ничего. Я только занимаю место. Это невыносимо.
Перед ним оказывается ранимая девчонка, упрямо убеждающая себя в собственной неполноценности. Шутка в том, что Никки Китч — вопреки ее нелестному мнению о себе — девица с характером. Любые аргументы против будут расценены либо как ложь, либо как самообман. Принципиальной разницы нет. Никки сама не понимает, насколько она сильна; насколько талантлива, насколько умна, насколько очаровательна бывает ее секундная улыбка, когда она не пытается спрятаться за прикипевшим к ней образом мрачной девчонки. Она обесценивает себя. Ричи чуть хмурится — на переносице появляются уже обозначившиеся морщины — и перевешивает полотенце через спинку дивана. Никки обесценивает себя, втаптывает в чертову грязь и свято верит, будто она ничего не значит. Защитный механизм где-то дал конкретный сбой, полностью изменив траекторию.
— Прости меня, — голос осипший; он себя практически не слышит.
Ему следует извиниться за то, что ворвался без предупреждения. За то, что не оставил Никки, хотя и понимал: она не готова к близости ни с ним, ни с кем-либо другим, если уж на то пошло. За то, что задел ее секрет, скрывающийся за длинными рукавами и пластырями. За то, что влез в ее жизнь, годами протекающую по одному сценарию череды неудачных самоубийств и стабильного сэлфхарма.
Ричи поднимается; Никки стирает слезы, скатывающиеся из-под ресниц. Сейчас она особенно похожа на маленькую девочку, не знающую заботы и — что самое поганое — смирившуюся с этим. Глаза потихоньку привыкают к размытому изображению. Он пересекает комнату, щелкает выключателями, оставляя лишь тонкую полоску света из-за приоткрытой двери ванной. Никки куда спокойней, если он не видит ее слез. Наверное, он может ее понять. Бодро держаться перед женой с потухшим взглядом ему было слишком трудно. И в последнюю очередь Ричи хотел, чтобы Джой видела, как смерть сына полностью лишила его твердой почвы под ногами.
— Ты нужна мне, Никки, — это выходит уже громче и яснее. Ричи, опускаясь рядом, крепко прижимает ее к себе. — Ты нужна мне сильнее, чем можешь себе представить.
Никки нужна ему больше, чем он сам мог представить еще пару недель назад. И, наверное, стоит признаться, почему Ричи порой страшно проваливаться в сон, где он однажды может увидеть, как Никки не станет.
— Если ты хочешь, чтобы я все-таки ушел, у меня будет еще десять минут? — уголки его губ дергаются в невеселой улыбке. Ричи не сильно удивится, если Никки решит, будто он абсолютно спятил. Сестра, получившая далеко не одно доказательство, все равно считает это глупостью. У Ричи даже есть подозрение, что Мэйбл не постеснялась бы его отправить в лечебницу, появись у нее веская причина.
— Тайна за тайну, идет? — Никки не отвечает на предыдущий вопрос; и Ричи не видит ее лица, пока водит ладонью ей по спине. Но он вполне довольствуется тем, что может чувствовать ее рядом, не пытающуюся вывернуться из объятий.
— Мне снятся кошмары, Никки. В них умирают люди, и я знаю, как. Я знаю, когда. Мэйбл говорит, что это — чушь, и наверняка считает, что в трехлетнем возрасте я слишком здорово приложился головой, навернувшись с лестницы, — у Ричи мастерски получается копировать раздраженный тон сестры, и Никки бы оценила, будь у нее возможность понаблюдать Мэйбл в плохом расположении духа. На деле он и сам иной раз допускает, что это все — поврежденное подсознание. Но потом вспоминает пустые глазницы Саймона и полыхающие цифры, мазнувшие алыми бликами по стеклам очков. Его десять минут уходят, и Ричи пользуется взятой паузой, оставляя поцелуй на виске Никки. Он трется небритой щекой о ее макушку и отпускает ее: как бы особенно он ни нуждался в нежности сейчас, надо считаться с тем, что Никки и без того с трудом переживает его общество.
— Я знал, когда умрет Саймон, — и ничего не сделал. Ричи повторяет это каждый раз. Упрек приходит в разных обличиях, но неизменно остается верным спутником в фоновом режиме. — И я боюсь когда-нибудь увидеть в таком сне тебя, Никки.
Ричи молчит с полминуты. Это не то, чем стоит делиться. Он прожил тринадцать лет с женщиной, которой никогда не рассказывал правду. Джой сочла бы ее за не самую удачную шутку. В лучшем случае.
В худшем — подала бы на развод. Потому что брак с шизофреником — слишком даже для нее.
И Никки будет миллион раз права, если примет решение прогнать его. Но пока Ричи тут, он мягко ведет подушечкой большого пальца по ее скуле, скользит ладонью по нежной коже шеи, пробегается кончиками пальцев по изгибу ключицы. Целует ее; настойчивее, чем следовало. И заставляет себя остановиться, прежде чем его окончательно снова накроет волной возбуждения.
— Десять минут вышли? — полушепотом спрашивает Ричи.
У Мэйбл появится шанс сдать его на попечение санитаров в нью-хэмпширской психлечебнице, когда Никки потребует оставить ее в покое.
[indent] В темноте ей легче – сейчас, когда она не одна, под прицелом глаз Ричи. Пока было темно, она могла находиться с ним рядом, при свете же чувство собственной никчемности и непривлекательности умножается на два.
[indent] Но она не выносит темноту, когда остается одна. Она включает свет во всех комнатах, она старается занять себя каким-то делом, пока не успокаивается и не чувствует, что может лечь спать, она старательно убеждает себя в том, что ей просто кажутся странными и страшными те или иные звуки – снаружи или внутри, когда что-то падает, или когда Сикс скребется в своей клетке. С наступлением темноты любые звуки несут в себе угрозу, и лучше всего – заглушить их, сделать вид, что их нет, сделать вид, что ей нечего и некого бояться. С Ричи установленный порядок переворачивается с ног на голову. Она скорее предпочтет темноту, чем его взгляд, устремленный на ее покрасневшее лицо, ее несуразные руки и ноги, ее топорщащиеся волосы, и к тому же даже в темноте она не остается в одиночестве, она все еще чувствует его рядом, а всем известно: то, что ждет тебя в темноте, выходит только когда ты остаешься один. Она всхлипывает, прижимаясь к нему. Она не знает, верить ли ей, она не помнит, говорил ли ей кто-нибудь такие слова, потому что Никки Китч – это та, без которой не просто прекрасно можно прожить. Если она исчезнет, никто даже не вспомнит о ней, никто не заметит хотя бы еще неделю, что ее попросту больше нет. Иначе не бывает. Она не знает, что ей делать, если все вдруг меняется. Она молчит, пытаясь справиться с собственными мыслями, с пониманием себя, вступившим в конфликт со словами Ричи, которому она привыкла верить. Но слушает она внимательно. Ричи может быть уверен, сегодня и в любой другой день: она всегда слушает его очень внимательно.
[indent] Ричи говорит. И то, что он говорит, звучит дико, невероятно и безумно, как что-то из книг и фильмов ужасов, как будто Ричи выпало неудачно «сиять». Она бы назвала его ненормальным, но этих слов она не произнесет никогда по двум причинам. Во-первых, не ей решать, кто нормален, а кто нет: она вырезает на себе мерзкие слова, разговаривает с самой собой, какой-то частью своего подсознания, которое видит Энди Мартином, и нередко вслух, если остается одна, и она раз за разом пытается покончить с собой. И именно последнее – вторая причина. С ней случались самые дикие вещи, когда она пыталась свести счеты с жизнью, и если два-три раза можно списать на случайность, то на что списывать двенадцать раз?
[indent] Никки молчит. Слезы высыхают, и она стирает соль с ресниц. Что бы ни видел в своих снах Ричи, это прежде всего – просто сны. Они не вредят никому, кроме него самого. Даже если это не реальность, даже если это все – просто в его голове… Ей хочется засмеяться. Проблема не перестает быть проблемой, когда находится просто в голове. Голова – это очень серьезно, может, даже серьезнее, чем нога или рука. Вопрос в том, считает ли она, что все это – просто прихоть его мозга, не имеющая отношения к реальности? Признает ли она это?
[indent] Она не сразу поднимает глаза на Ричи, когда он снова прикасается к ней. На этот раз она не успевает подумать сотню гадких мыслей, прежде чем он целует ее. Она рада этому: если он целует ее, может, она еще не настолько ему неприятна, даже после того что он видел, даже с ее красными глазами и некрасивым лицом. Она мотает головой, когда слышит его вопрос. Никки наклоняется и нащупывает его очки, упавшие где-то рядом с диваном. Не сразу, но натыкается на них пальцами и старательно протирает свитером, прежде чем отдать их Ричи. Наверное неприятно плохо все видеть. Она все еще молчит.
[indent] – Кого еще ты видел?
[indent] Она успевает подумать, что это был бы убийственный сюжет – для какой-нибудь желтой прессы, в серьезном издании над такой историей, конечно, посмеялись бы. Она вздыхает.
[indent] – Судя по тенденции, меня ты вряд ли когда-нибудь увидишь, – она хотела пошутить, но шутка не выходит, и даже самой Никки тяжело заставить себя улыбнуться. Она берет Ричи за руку и крепко сжимает его пальцы. – Мы справимся с этим, Ричи.
[indent] То, о чем он сказал, требует большой смелости: она-то знает, каково это, когда на тебя смотрят как на выжившего из ума. И она не может оставить его наедине с чужими смертями. Даже если это какая-то болезнь и всего лишь совпадения – она все еще не может оставить его наедине с этим, это неправильно. И чего ради ей бросать человека, которого она любит, и который заботится о ней, просто из-за того что он видит… что? Она даже не может сказать, что в действительности этого нет.
[indent] – Я постелю тебе на диване, – она не сразу выпускает его руку и не оборачивается, когда встает и включает свет: не хочет, чтобы он снова видел ее лицо.
[indent] Кому из них требуется, чтобы другой находился поблизости этой ночью – ей или ему? Она никогда прежде не думала о Ричи, как о ком-то, кто может по-настоящему нуждаться в том, чтобы не быть одному.
[indent] Первым делом, впрочем, Никки сворачивает в ванную, чтобы как следует умыться холодной водой. Она приносит из спальни постельное белье. Избегает смотреть на Ричи, пока не развернет плед и не бросит поверх: у нее все еще красные глаза. Пока она возится, она приходит к мысли, которая кажется ей очень важной: что бы это ни было, как бы они это ни называли, если Ричи и правда видит это, прежде чем все случится, а не додумывает после, это не меняет главного факта – болезнь или какой-то сомнительный дар, он видит то, что видит, и спорить с этим будет бесполезно, если все и впрямь обстоит именно так.
[indent] – Ты… – ей не хочется об этом говорить, но она должна узнать больше, если он все-таки заговорил с ней об этом, иначе зачем вообще он начал этот разговор? – ты пытался что-то делать с этим? В смысле… предотвратить?
По утрам в кухне не пахнет кофе, если не включать кофеварку. Если возвращаться домой поздно вечером, окна черными пустыми глазницами пялятся через дорогу, и никто не зажигает свет. И если он засыпает в кресле, на следующий день дьявольски болит спина, потому что никто не расталкивает его после полуночи, не обнаружив в постели. Очевидные вещи воспринимаются удивительными открытиями впервые за тринадцать лет.
Ричи остается один. И это тоже в какой-то мере открытие.
Никки, в отличие от него, приходится мириться с одиночеством гораздо дольше. Настолько, что она с ним сроднилась, и теперь не может безболезненно расстаться. Ричи Браун с этой перспективы здесь совершенно лишний.
Пока Никки протирает стекла очков, он думает, что его признание звучало как выдержка из записок шизофреника. Такого, который через полчаса начнет проповедовать и признаваться, будто в юношестве его похитила тарелка, зависшая над кукурузным полем. То есть звучало нездорово. Ричи поступил нечестно: его видения — будь они чем угодно, хоть действительно сбоем в работе содержимого его черепной коробки — не то, чем следует забивать голову Никки.
— Спасибо, — она не дергается, когда Ричи дотрагивается до ее руки, забирая очки. Черты ее лица становятся более четкими, но даже при ярком свете не удастся разглядеть, о чем думает Никки. Возможно, уже планирует свое тотальное исчезновение из его жизни, за что трудно ее винить: Никки Китч впервые за долгое время осмеливается связаться с мужчиной, а тот оказывается психом.
К вопросам на поверку Ричи оказывается не готов; зачесывав пятерней волосы, он трет затылок обеими руками и сводит брови у переносицы. Не так-то просто рассказывать о том, чему и сам толком не находишь объяснения.
— Когда я увидел деда, мне было пять, — и Норма перепугалась так, что сделалась бледнее любого трупа. — Потом еще была Мэйбл. И мать, — и были еще, но не все кошмары остаются в памяти к утру. Лишь самые яркие.
Судя по тенденции, Никки напротив имеет все шансы умереть в очередном таком сне, думает Ричи, но не комментирует. Пожалуй, именно эта перспектива — главная причина, по которой Ричи вообще решился заговорить. Прошлой осенью он уже пренебрег предупреждением, и цена была слишком велика.
Ричи прижимает ее руку к губам, когда Никки сжимает его пальцы. Он благодарен как минимум за то, что Никки не выталкивает его за дверь и не пытается снова забиться в угол, чтобы не прикасаться к нему. Хотя имеет на то веские причины.
Она нужна ему, и, кажется, придется напомнить об этом не раз.
— Спасибо, — уголки губ Ричи дергаются, прежде чем он оставляет еще один поцелуй на тыльной стороне ее ладони. Возвращаться в пустой дом — стабильная мучительная пытка. Он терпеть не может тишину, несмотря на то что раньше порой не мог дождаться, когда Джой уложит сына и сама отправится спать. Скрипы старых половиц в гостиной, тоскливо скребущиеся в окно ветки кустов жимолости, монотонное жужжание холодильника на кухне — бытовые шумы переплетаются со слуховыми галлюцинациями. И к третьему часу ночи трудно определить, действительно ли ему слышались шаги Саймона или это попросту его разыгрывает воображение.
Пока Никки расстилает простынь, Ричи вертится рядом с целью помочь, но только больше мешается. Он почти успевает повеселеть: Никки впервые позволяет ему остаться, и даже то, что она не решается пустить его в свою постель, не сильно расстраивает, учитывая ситуацию.
А затем Никки задает вопрос, который могла бы задать Джой, узнай она правду. За честный ответ на который возненавидела бы его еще сильней.
Почему ты не пришел, папа?
Ричи смотрит на нее беспомощно. Он ненавидит себя за то, что позволил Саймону умереть. И, в отличие от других родителей, потерявших детей, у Ричи Брауна была возможность спасти сына.
Он вновь ощупывает карманы, по привычке пытаясь отыскать пачку Винстона. Вспоминает, что не потрудился за ним спуститься в машину, но выхватывает взглядом упаковку, брошенную Никки на низком столике. Ричи вытягивает сигарету, вертит ее в руках (кажется, появляется едва заметный тремор) и наконец решается посмотреть Никки в глаза.
— Нет, — отрицательно мотнув головой, Ричи случайно ломает сигарету, и табак сухой крошкой просыпается на пол.
Смерть Саймона — целиком и полностью его вина.
— Я уберу, — он улыбается.
Ричи не заслуживает ее. Он уже доказал, что не способен уберечь тех, кем дорожит больше всего.
[indent] Вот тебе и причина, по которой ты и этот педик так хорошо спелись. Ты – шарахающаяся от людей истеричка, а он видит то, чего нет в реальности. Похоже, ненормальных тянет друг к другу. Хорошо, что ты слишком боишься секса, чтобы была опасность, что вы заведете детей.
[indent] Никки, чувствуя раздражение и досаду, мысленно отмахивается от снова возникшего голоса Энди Мартина, потому что голос Ричи гораздо важнее. Это ли не подтверждение ее ненормальности? Ей приходится изо всех сил изображать, что она никого не слышит, кроме Ричи, чтобы сконцентрироваться на его словах. Но она прекрасно все слышит. И она еще не настолько обезумела, чтобы не понимать, что с ней что-то не так.
[indent] – Мэйбл, – негромко повторяет она, напрягая память. – Это не… твоя сестра?
[indent] Велика вероятность позорно облажаться и совершенно не угадать, и в большинстве случаев Никки бы просто промолчала, но не сегодня и не сейчас. Это – не просто чьи-то родственники, которые никогда не задерживаются надолго в памяти, это действительно важно, это в буквальном смысле вопрос жизни и смерти.
[indent] У нее деревенеет рука, когда Ричи прижимает ее к губам, и Никки почти чувствует, как вспыхивает ее лицо. Только что она размышляла о важных вопросах, и как это все серьезно, а теперь сразу же чувствует, насколько она нелепая и нескладная в своем платье, которое на ней плохо сидит, и в старом растянутом свитере, который выглядит просто ужасно, и она выглядит совершенно неподходяще для девушки, которой целуют руку. Хорошо, что вскоре ей удается сбежать, и она хоть немного остужает лицо холодной водой.
[indent] Может быть, это еще одно доказательство того, что у нее поехала крыша: она не считает признания Ричи чем-то настолько ужасающим или диким. Разумеется, это ужасно – но иначе, потому что никому не понравится видеть, как умирают другие. Но вызывает ли у нее это открытие страх перед самим Ричи? Вряд ли, если только он не придумывает себе, что видит все во снах, прежде чем это случится. Должно быть, это потому что она тоже больная.
[indent] Задавая вопрос, она не ждет такой реакции. Она замирает, обеспокоенно наблюдая за тем, как меняется выражение лица Ричи. Она не знает, что сказала, но, кажется, она сказала нечто ужасное. Никки приоткрывает рот, но даже не представляет, что ей сказать, о чем подумать, как спросить его, что такого было в его словах, и стоит ли ей вообще спрашивать.
[indent] – Ричи, – тихо говорит она. – Ричи, что не так?
[indent] И что именно – «нет»? Он не пытался? Или у него ничего не вышло? Его «нет» может оказаться чем угодно. Никки вздыхает и машет руками на Ричи.
[indent] – Сядь. Сиди спокойно.
[indent] Она переходит на кухню, задержавшись на несколько секунд, а табак с пола сметает еще быстрее. Когда она поднимает глаза на Ричи, она смотрит на него почти тем же взглядом, которым буравит половину своих коллег, особенно тех, которые вечно что-то задерживают и не выполняют свою работу как следует.
[indent] – Ты первый об этом заговорил, Браун. Что… что не так?
[indent] В этом его «навыке» все и сразу не так, но они оба должны понимать, что она спрашивает не об этом. Она не приближается к Ричи: она и так-то боится приближаться к людям, а сейчас просто не знает, как он на нее отреагирует.
[indent] – Ты видел… Саймона, – ей странно называть этого мальчика по имени, без упоминания фамилии и полных лет на момент смерти, как будто бы она имеет к нему какое-то реальное отношение. – Во сне. И случилось то, что случилось. Так было всегда?
[indent] Он говорил о своей сестре. Если только она что-то не напутала, и у него не целый выводок сестер, она жива, ведь так?
Пока Никки держит его за руку, ему спокойней. Так он понимает, что не совсем еще проваливается в безумие. Одно дело видеть кошмары, где из раза в раз умирают близкие, и ждать их продолжения наяву. Совершенно другое — говорить об этом вслух.
Он рассеянно кивает в ответ на уточнение Никки о сестре. Ему не приходит на ум, что Мэйбл — лишняя в списке перечисленных. Сон, в котором он видел ее, даже теперь, спустя двадцать с лишним лет не стирается из памяти до конца.
Несколько табачных крошек остается на ладони. Ричи неразборчиво извиняется: то ли за то, что организовал внеплановую уборку, то ли за то, что вообще завел этот разговор. Ни он, ни тем более Никки не были готовы.
Когда Никки машет руками в его сторону, Ричи еще с несколько секунд бесполезно торчит рядом, а затем все-таки вновь садится на диван. С тем дерьмом, которое ему снится, он всегда справляется сам. В глазах матери отчетливо читается страх; Мэйбл моментально поджимает губы, стоит только заикнуться на тему. Ричи выучился на собственных ошибках, и потому Джой Джексон вышла замуж за "чертовски везучего Брауна", а не за шизофреника.
С Никки Китч все выходит иначе. Она не появляется нетипично теплым апрельским днем на залитой солнцем лужайке у университетского корпуса в укороченном платье. Не мешает соломкой холодную содовую в бокале, пока Браун рисуется по другую сторону стола. Не позволяет ему остаться на ночь, если ее соседка по комнате проводит выходные дома. С Никки все по-другому. На этот раз Ричи решает, что стоит начать с правды.
Под выжидающим взглядом Никки труднее подбираются слова. Впрочем, в любом случае хоть сколько-нибудь адекватно это звучать не будет ни при каких обстоятельствах. Ричи облокачивается о собственные колени, упирается лбом в ладони и зажмуривается. Он признался только сестре. Повторять это после стольких месяцев, оказывается, ничем не легче. Но Никки доверилась ему, и ей было куда трудней.
— Мэйбл тогда обещала убить меня раз пять в день, клянусь, — он заговаривает, не меняя позы, но все-таки откидывается на спинку дивана, протирает только что заляпанные пальцами очки краешком футболки и улыбается одним уголком губ. — Представь себе, какая стерва: все неделю подсыпала в мою тарелку брокколи и жаловалась матери, что я не доедаю. Мать отвратительно готовила брокколи, — сморщив нос, добавляет Ричи и почти ощущает мерзкий вкус на языке. Никки, так и не приблизившись к нему, все еще смотрит внимательно и явно не купится на слабую попытку свести беседу к его очередной дурацкой истории. Вздохнув, Ричи прикрывает глаза. Пластырь надо отрывать быстро, так ведь?
— Перед ее выпускным я видел, как Мэйбл разбилась на машине своего приятеля. Поэтому мать ее не пустила, — Ричи все еще не размыкает век. Наверное, отчасти он может понять, почему Никки постоянно прячет от него взгляд. — Приятель разбился с другой девчонкой. А Мэйбл до сих пор делает вид, будто ей повезло, — он смеется, но, кажется, выходит нервно. Разумеется, ей повезло. Ричи вытащил для нее золотой, мать его, билет. Для кого угодно, но только не для собственного сына.
— С Саймоном получилось иначе, но это ты уже знаешь, — ненадолго замолкая, он решается взглянуть Никки в глаза, потому что так кажется правильным; так он не прячется от совершенных им ошибок. — Дети ведь не умирают, верно?
То есть умирают, конечно. От онкологии, например. Или в автомобильной катастрофе. Или их убивает какой-то выродок. Но это всегда чужие дети. Верно?
— Я ничего не сделал, Никки. Ничего, чтобы уберечь его.
Вот и все.
Он не отводит взгляда от Никки. И самую малость жалеет: у нее полно собственных проблем, с которыми не выйдет справиться и за несколько лет при всем желании. Добавлять еще одну в виде двинутого Брауна — как минимум несправедливо.
— А, может, это все чушь, и мне просто надо отдохнуть, — он растягивает в улыбке губы, пожимает плечами и подходит поближе к Никки. Незачем заставлять ее переживать. Ричи бережно прикасается к ее запястью (Никки, замерев на месте, поначалу следит настороженно) и, прижав ее к себе, целует в макушку. — Думаю, тебе тоже надо выспаться, Никки Китч.
[indent] Теперь ей нужно подтверждение, хотя бы одно подтверждение. Будь это не Ричи, а какой-то посторонний человек – она, может, набралась бы решимости проверить его историю – это было бы нормально, будь она здесь в роли журналиста. Отведенная же ей роль не предполагает расследований: Никки, может, и не имеет практически никакого опыта в отношениях, но надо быть совершенно бесчеловечной, чтобы не понимать важность доверия.
[indent] Значит, пока ей остается только довериться Ричи. Он никогда не производил на нее впечатление человека, у которого проблема с голосами в голове или галлюцинациями. Он всегда принимал разумные решения, продиктованные работой мысли, а не явным психозом. Психов выдает что-то. Хоть что-то. У них всегда есть какие-то дикие странности. По крайней мере, так ей всегда казалось. Рано или поздно, учитывая то, что убийцу детей до сих пор не поймали, Ричи может подтвердить или опровергнуть свои слова, но даже это ничего не меняет, если не делает его агрессивным и опасным. В худшем случае… а может ли она с уверенностью сказать, какой из двух вариантов можно считать худшим? Она оказывается пойманной взглядом Ричи и не может отвести собственный. Она не знает, что ответить. У нее нет детей. Вряд ли она вообще в праве о таком заговаривать: она ведь даже не на работе, где можно позволить себе бестактность. Никки переплетает пальцы и сжимает их до боли. У нее нет ответа. По-прежнему нет ответа. И слишком мало информации, чтобы рисковать и делать предположения. Поэтому она молчит, хмурясь и опустив взгляд на пол.
[indent] – Я… я не думаю, что ты мог что-то делать. Иногда просто случается… то, что случается.
[indent] Как он сказал? «Мне снятся кошмары». «Мэйбл говорит, что это чушь». Все это звучит слишком расплывчато, чтобы ее голос зазвучал уверенно, когда она возразит.
[indent] – Все родители обвиняют себя, если их ребенок умирает – если только они нормальные люди, ну, ты понимаешь. Сейчас ты звучишь просто как один из них.
[indent] Ее взгляд возвращается к Ричи, стоит тому встать: некоторые привычки искоренить невозможно. Она все еще не уверена, что ей стоило говорить хоть что-то, и смотрит на Ричи с долей опаски. Как он еще отреагирует на то, что она так неосторожно сказала? Она осторожно прижимается к нему, но вспышки по-прежнему нет, и тогда Никки поднимает на него взгляд, в котором читается явный скептицизм.
[indent] – Браун, если ты думал, что со мной можно вот так запросто съехать с темы, то ты ошибся: мне не пять лет, и я способна держать в голове несколько мыслей, так что меня нельзя так глупо отвлечь. Но спать тебе и правда пора. Мы поговорим об этом завтра, на свежую голову, если ты, конечно, захочешь.
[indent] Она не сразу решается и замирает на несколько секунд, прежде чем все-таки набирается смелости потянуться к нему и поцеловать. И этот поцелуй длится несколько длиннее, чем она планировала. Говорить о чужих проблемах всегда проще, чем о своих собственных, и, пока длится их короткий разговор, Никки даже кажется, что она наконец-то стала взрослой, уверенной в себе женщиной, но, чем с каждой секундой их поцелуя она чувствует накатывающую панику. Никки шумно вздыхает и не сразу выдавливает из себя слова, которые кажутся ей глупыми и неуместными:
[indent] – Спокойной ночи.
[indent] Ей надо было сказать это сразу. Теперь он будет ждать от нее чего-то. Теперь она будет думать о нем все то время, что пытается заснуть. Никки поспешно покидает гостиную, чувствуя, как снова начинает краснеть. Ей еще надо зайти в душ, а уже потом желать ему спокойной ночи, и вообще все это очень глупо и по-идиотски, и о чем она только думала?
[indent] Она продолжает думать о нем и дальше. Даже когда забирается в старую футболку и пижамные штаны, не сводя взгляда с двери спальни и прислушиваясь к каждому звуку, хотя она знает, что Ричи и в голову не придет попытаться воспользоваться тем, что она оставила его у себя. Когда она ложится, мысли меняют русло, и она снова вспоминает его руки, и как хорошо ей было с ним. Хорошо и стыдно, и так пока она все не испортила. Должно быть, она лежит целый час, прежде чем встает, возвращается в гостиную и, мелко дрожа, подходит ближе.
[indent] – Ричи, – она шепчет очень тихо и одновременно сгорает от стыда.
[indent] Может, он не проснется. Лучше пусть он не проснется, и она уйдет к себе. Пусть он спит.
[indent] Неудивительно, что ее все считают плохой и испорченной: она такая и есть. Ей понравилось, когда она дала потрогать себя, она оставила у себя мужчину и теперь сама пришла к нему. И ей хочется, чтобы он сделал с ней все то же самое, хотя ей ужасно стыдно от этого. Отбросив с лица волосы, она наклоняется, чтобы поцеловать Ричи.
В чем-то Никки права. Каждый родитель, потерявший своего ребенка, винит себя. В конце концов, кто еще несет ответственность за детскую жизнь?
Когда им звонят сообщить о том, что нашли Саймона (труп, изуродованный труп ребенка, измученного, напуганного и зверски убитого), Джой впервые за тринадцать лет смотрит на него с ненавистью. Потому что это Ричи позволял сыну слишком много. Более того — поощрял все его дурацкие прихоти вроде вылазок к заброшенному парку и долгих поездок по проселочным дорогам к крошечному озеру к северу от города. Ричи виноват в том, что Саймона убили. И этот укор легко читается в ее глазах.
После того, как Джой перестает обвинять его молча, и, задыхаясь от слез, наконец озвучивает упрек, ему не приходит в голову оправдываться. Он чертовски облажался. И гораздо сильнее, чем Джой может себе представить. Он, черт бы его побрал, знал, что это случится. Знал, когда. Он мог это предотвратить. А вместо этого лишь с ощутимым облегчением вздохнул, когда в газетах появились заметки о первой жертве.
— Тебя не проведешь, — он едва заметно улыбается. Никки распознает его увертки куда быстрее, чем Ричи сам успевает сообразить, почему он торопится отправить ее спать и поскорее закрыть не самую простую беседу. Нет никакой уверенности, что он не спятил. Если размышлять об этом долго, постепенно рациональные аргументы теряют вес, и тогда велика возможность окончательно потерять связь с реальностью. Говорить еще опаснее: он отлично знает, какой вес имеет произнесенные вслух слова.
— Мы обязательно вернемся к этому разговору. Обещаю, — Ричи говорит абсолютно серьезно. У него нет никакого морального права скрывать от Никки подробности, если уж начистоту. По крайней мере она должна знать, с чем ей не повезло связаться. И уже потом решить, хочет она иметь с ним дело. Никки Китч была с ним честной. И Ричи следует взять с нее пример.
Вопреки ожиданиям, Никки все-таки чуть приподнимается на носочках, чтобы коснуться его губ. Ричи и сам замирает; кажется, любое резкое движение может быть воспринято превратно. Но Никки не пытается отпрыгнуть, почувствовав, что Ричи прикасается к ее вспыхнувшей щеке кончиками пальцев. И не отталкивает, когда он вновь наклоняется к ее губам, чтобы чуть продлить прерванный поцелуй.
— Спокойной ночи, Никки, — заглядывая напоследок ей в глаза, Ричи понимает: он влюбился окончательно и бесповоротно. И эта любовь — единственное, что имеет шанс удержать его от безумия.
Очки он оставляет на столике возле пачки сигарет. Спать совершенно не хочется, но Ричи все-таки растягивается на диване, подмяв под себя подушку, и долго разглядывает белеющий в темноте потолок, пока по кругу гоняет сумбурные мысли. Ричи думает о Никки, и о том, как тяжело ей даются близкие отношения. О том, что она никогда не посмотрит на него, не допустив хотя бы малейшего фонового подозрения: Никки Китч привыкла ждать подвоха. И от этого нет никакой таблетки.
Зато есть средства и практики, которые помогают шизофреникам. Он едва удерживается от нервного смешка. Может, ему действительно стоит обратиться к мозгоправу. И тогда окажется, что все его видения — лишь результат сбоя работы повредившегося разума.
Поток мыслей обрывается плавно; сначала он прислушивается к тихим шагам за дверью спальни. Затем — к шуршанию простыней. Потом остается лишь бытовой шум, и Ричи наконец проваливается в сон. Без сновидений, как он надеется.
Голос Никки кажется совсем далеким. Поначалу Ричи решает, будто снова увидит ее на дне озера — мертвенно бледную. Променявшую его на возможность свести счеты с жизнью.
Но постепенно он начинает соображать; и чуть шевелится, стоит ему почувствовать почти невесомый поцелуй.
— Не смогла уснуть? — подвигаясь, Ричи мягко тянет ее ближе. — Побудь со мной, — тихо просит он. Никки медлит, но в итоге все-таки ложится рядом. Будь у нее способность читать мысли, она бы, наверное, выпроводила его тотчас. Ричи целует ее осторожно, так же медленно скользит ладонью от шее к груди. Ему хочется трогать ее, хочется рассматривать ее тело, хочется слышать, как она стонет под ним. Проблема в том, что любое его прикосновение может напугать Никки, и потому Ричи приходится притормозить, чтобы напомнить себе об этом.
Еще один долгий поцелуй он оставляет на ее губах и запускает руку под футболку. Ее кожа горячая и бархатистая под его ладонью. Ричи сжимает ее грудь, выдыхает и, прежде чем опустить пальцы ниже ее живота, замирает.
— Я остановлюсь, как только ты скажешь, Никки. Только пообещай, что не будешь молчать.
Отредактировано Richard Brown (2019-10-04 19:26:09)
[indent] Это идиотская идея, Китч. О-о-о, черт, какая же это плохая идея.
[indent] Она садится на постели, спускает ноги на пол, но не двигается с места, вцепившись пальцами в одеяло, и тяжело вздыхает, глядя в темноту, уже переставшую за час быть непроглядной.
[indent] Ты же не собираешься и правда это делать? Всего-то подойдешь к двери, постоишь перед ней, как полная дура, и ляжешь обратно.
[indent] Она действительно встает с постели, делает два шага и останавливается у двери, сцепив пальцы в замок и сжав губы. Бессильно утыкается лбом в дверь. Что Ричи подумает о ней, если она заявится к нему, да еще и в таком дурацком виде? Что он подумает о ней, после того как она появится рядом посреди ночи? Он решит, что она хочет… чего-то. Она хочет быть рядом с ним, потому что тени сгущаются в самом темном углу комнаты и становятся непроглядно-черными, идеально подходящими для того, чтобы наблюдать за ней оттуда. И она хочет быть рядом, потому что боится и надеется на то, что они повторят все снова, и, может быть, на этот раз она не испортит все. Она не толкает дверь – она осторожно поворачивает ручку и очень тихо выбирается за едва приоткрытую дверь спальни: если открыть ее еще немного, петли начнут скрипеть, потому что она уже два месяца забывает смазать их. После нескольких шагов она едва не начинает метаться по коридору в приступе паники, в попытке забиться обратно в спальню, закрыться там и просидеть до рассвета, ожидая, когда за ней придет или Ричи, или то, что наблюдает за ней из угла спальни. Ей требуется долгий выдох, чтобы остановиться и продолжить путь.
[indent] Я понял, в чем дело, Китч. Ты наконец-то перестала ломаться. Давно пора было признать, что ты просто блядь, и твоя блядская натура требует, чтобы ее трахнули как следует. Ты сама этого хотела – и сейчас тоже сама хочешь, разве нет? Не плачься, когда он тебя выебет.
[indent] Она останавливается, самую малость не дойдя до гостиной. Ноги дальше не несут. Сейчас она постоит так, едва дыша, прислушается к тишине, едва прерываемой дыханием Ричи, и пойдет обратно.
[indent] Но она все-таки снимается с места, уже и сама почти уверовав в то, что она просто шлюха, которая напрашивается.
[indent] Ричи откликается не сразу – она успевает поцеловать его и почувствовать одновременно разочарование и облегчение, подумать, что теперь она может вернуться к себе и сделать вид, что ничего не было, когда Ричи все-таки просыпается. В первую секунду Никки борется с сильным желанием сбежать, но незаслуженная ласка заставляет ее притормозить. И, даже после долгой внутренней борьбы, она все равно ложится рядом с Ричи, дрожа от волнения и страха. Что он может подумать о ней после такого?
[indent] Она покрывается мурашками от одного только прикосновения. Без свитера ей кажется, что она уже совершенно голая. Ей кажется, что она вздрагивает еще сильнее, когда чувствует его руку на своей коже, там, куда уже давно никого не пускала. А теперь у нее на груди мужская рука, и она совершенно точно знает, что этот мужчина сильнее ее: она нескоро забудет его хватку на ее руке. Она судорожно вздыхает – то ли от его руки, то ли от его слов. Ей не хватает сил сказать что-нибудь дерзкое и не слишком смешное.
[indent] – Спасибо, Ричи, – шепчет она в ответ, пряча взгляд даже в темноте.
[indent] Она не знает, как сказать ему все то, что должна сказать. Что мысль о сексе вызывает у нее приступ паники, такой сильный, что еще немного, и она начнет задыхаться. Что она хотела бы дать ему то, что ему нужно, но даже не представляет, как на это решиться. И что она так не хочет опозориться перед ним, но она совершенно ничего не знает о сексе. И что у нее больше шрамов, и он может наткнуться на них, но она не хочет этого. Никки стонет так тихо, как только может, и прижимается к губам Ричи своими в надежде заглушить этот позорный звук, когда его рука опускается ниже. Если бы у нее были силы шутить, она бы сказала, что не может ничего ему обещать, потому что ей надо будет помалкивать и не давать себе издавать все эти звуки, которых она стыдится. Эти звуки выдают ее с головой, убеждают ее в том, что ей и правда все нравится. Она обнимает Ричи дрожащими руками и не знает, куда деть лицо, стоит только их поцелую прекратиться. Он увидит ее лицо когда-нибудь, в один из таких моментов… и это будет невыносимо. Чтобы скрыть следующий стон, ей приходится разжать руки и зажать себе рот ладонью. Она чувствует себя ничтожеством: она даже не может быть как все.
[indent] Ты отвратительна, Китч. Как ты только выносишь сама себя?
Отредактировано Nikki Kitsch (2019-10-04 22:05:57)
Постепенно глаза привыкают к темноте, и тени перестают быть бесформенными, но Ричи все равно не удается рассмотреть ее. Никки прячет и без того неслышный стон в поцелуе, и Ричи едва не задыхается: настолько жадным и честным он выходит.
Запуская руку в ее трусики, он думает, что не отказался бы услышать, как она отзывается на его прикосновения, однако Никки прижимает к губам ладонь и отворачивается. Будто смущенная школьница, впервые позволившая себя потрогать своему приятелю, с которым до этого целовалась на заднем сиденье седана его отца — максимум. Оглядываясь назад и анализируя, Ричи начинает понимать: Никки не просто боится. Ей стыдно (иначе бы она не старалась так отчаянно скрыть собственный взгляд всякий раз, когда он к ней притрагивается; и на щеках бы не вспыхивал яркий румянец, стоит Ричи зайти чуть дальше поцелуев). Природа этого стыда, впрочем, все еще остается загадкой. Разум — слишком запутанная субстанция, чтобы найти однозначную причину для конкретного чувства. Тем более, когда речь идет о Никки Китч. Но одно Ричи понимает точно: Никки отчаянно пытается с этим бороться. В противном случае он бы сегодня ночевал в своей постели, и она вряд ли бы оказалась в его руках после того, как скрылась в спальне.
Замедлившись, Ричи улавливает в ее взгляде промелькнувший страх. Разочарование он определяет по тому, как реагирует ее тело: она подается бедрами навстречу его замершим пальцам. Будь Никки чуть смелее, Ричи почти не сомневается, что наверняка услышал бы недовольный стон. И это убеждает в том, что Никки, несмотря на откровенно проваливающиеся попытки скрыть это, нравятся его ласки. Что безусловно льстит.
Приподнимаясь на локте, Ричи обхватывает ее за талию и притягивает ближе. Мягко проводит кончиками пальцев от губ до края трикотажной футболки и, оказавшись между ее ног, оставляет несколько поцелуев внизу ее живота. Нет никакой уверенности, что Никки не оттолкнет его, поддавшись панике, смешанной со стыдом. Тем не менее Ричи чуть тянет, зацепив пальцем за край ее штанов, и целует ниже. Никки мелко дрожит от его прикосновений. И реагирует если не моментально, то с небольшой задержкой, прежде чем вцепиться в его плечи и попытаться вывернуться.
Он куда сильнее Никки. По большому счету ему ничего не стоит взять ее, если бы его заводило насилие. Но трахать девчонку против ее воли — сомнительное удовольствие. И это не то, чего ему хочется. Ричи останавливается и поднимает взгляд. Никки смотрит на него настороженно, готовая сбежать в любую секунду, стоит ей почувствовать, что он больше не контролирует себя.
— Я пообещал тебе, Никки, — он напоминает тихо с едва заметной улыбкой, прежде чем убрать руки с ее бедер и коснуться ее губ своими. Никки заметно расслабляется (он постепенно учится прислушиваться к ее телу) под его поцелуями. Ричи покрывает ими ее шею. От Никки пахнет сладким шампунем. Ему нравится ощущать легкую дрожь в ее руках, когда она обнимает его. И в какой-то момент даже кажется, будто Никки хочет его не меньше, чем он — ее.
Лаская ее грудь, Ричи чуть склоняется, чтобы прихватить затвердевший сосок губами вместе с тоненькой тканью футболки. Никки все еще бьет дрожь, но она прогибает спину, и Ричи вновь проходится пальцами к низу ее живота. Она хочет его — тело выдает ее.
Упавшие на лоб волосы лезут в глаза, но его руки слишком заняты, чтобы это исправить. Ричи прислушивается к ее телу, и двигает пальцами чуть быстрее, не сводя внимательного взгляда с ее лица. Никки зажимает рот обеими руками, утыкаясь лицом ему в плечо.
Ричи вовремя прикусывает язык: ему хочется, чтобы Никки перестала сдерживаться. В конце концов, у них за стенкой нет детской комнаты, в которой спит сын. А на недовольную соседку им обоим должно быть плевать.
— Никки, — он снова останавливается, но только чтобы привлечь внимание. — Поцелуй меня, — просит Ричи, как только Никки открывает глаза. Она медлит не больше секунды, а затем тянется к нему. И прежде чем поцеловать, Ричи срывает с ее губ тихий, но настолько искренний стон, что у него и самого по коже пробегают мурашки от возбуждения.
— Ты прекрасна, Никки Китч, — шепчет он.
А еще она сводит его с ума, когда решается почувствовать себя желанной. Но об этом Ричи уже не говорит; он не сомневается: разгоревшийся румянец на щеках Никки уже можно разглядеть и при самом тусклом свете.
[indent] Никки замирает, и ее сразу же начинает колотить – и это совсем не то же самое, что ее дрожь, когда она прижималась к Ричи. У нее перехватывает дыхание так, что она едва не начинает ловить воздух ртом, и в этом тоже нет ничего хорошего. А затем, когда оказывается, что Ричи все-таки не шутит, она вздрагивает всем телом и впивается пальцами в его плечи еще прежде, чем успевает подумать: это не должно произойти.
[indent] – Нет! – но она все равно не кричит. Только шепчет.
[indent] Она подумать не может, что будет, если он продолжит. И дело даже не в шрамах (хотя в них тоже, и она не хочет, чтобы он когда бы то ни было увидел еще хоть один, и тем более чтобы это была «УРОДИНА»), а в том, что одна только мысль об этом обрушивает на Никки волну паники. Он не должен видеть ее. Никогда не должен. Она умрет, если он ее увидит. Страх и стыд поднимаются жаром по позвоночнику до самой шеи. Она замирает в этом приступе паники, которая заставляет ее застыть, когда она встречает в темноте взгляд Ричи. Сможет ли она отбиться или хотя бы вырваться, если он ее не послушает? Несколько долгих секунд Никки чувствует себя отвратительно беспомощной, и это чувство не проходит даже когда она позволяет себе короткий тихий выдох – оно стирается постепенно, под поцелуями Ричи. У нее слабеют пальцы и дрожат руки, когда она обнимает его, и ей кажется, что это ужасно заметно.
[indent] Так-то тебя воспитывали родители, Китч. Что бы они сказали, если бы узнали, чем ты тут занимаешься?
[indent] Пальцы соскальзывают с шеи Ричи, и она прикусывает их, чтобы не нарушать тишины и не позориться еще больше. Она бесстыдно выгибается навстречу губам Ричи и успевает подумать совершенно невообразимое – на секунду она жалеет, что не сняла футболку. Потом она вспоминает о бесформенном мешке, доставшемся ей вместо живота как у Клаудии Шиффер, о маленькой некрасивой груди, о нескладных руках, которые вечно никуда не денешь, и запрещает себе даже думать о таких глупостях. Она плотно сжимает бедра, когда рука Ричи снова опускается ниже, но, стоит ему коснуться ее кожи, как она медленно расслабляет мышцы. Она даже самой себе не признается, почему она это делает, хотя ответ очевиден и ей, и Ричи: возбуждение тяжело скрыть.
[indent] Все правильно. Ты шлюха, прямо как написано.
[indent] Стоит Ричи ускорить движения пальцев, как Никки, глухо застонав, понимает, что закусить пальцы недостаточно. Ей хочется попросить Ричи перестать смотреть на нее, потому что всякий раз, поднимая глаза, она ловит его взгляд, и от этого взгляда ей хочется пристыженно забиться в угол, но это будет слишком. Он не поймет. Никки прячет лицо, прижавшись лбом к его плечу, и зажимает рот ладонями, как будто бы так ей удастся обмануть… кого? Кого она хочет обмануть? Ведь точно не Ричи. Она не хочет скрывать от него, как ей… каково ей. Когда он останавливается, она думает, что ему не нравится то, как она зажимает себе рот, и он не захочет продолжать дальше. Она успевает испугаться – совсем ненадолго, перед тем как убирает руки от лица, чтобы поцеловать его. Она не знает, специально ли он сделал это, но Никки вздрагивает, услышав собственный стон. Слишком громкий и резкий. Этот звук кажется ей особенно отвратительным после тишины, высоким и каким-то визгливым, но она не может снова захлопнуть рот рукой. Все время, пока длится поцелуй, она думает о том, как будет теперь смотреть Ричи в глаза, но он заговаривает еще раньше, чем она успевает посмотреть на его лицо. От его шепота ее лицо обдает жаром, и она наверняка краснеет, так и не решившись посмотреть ему в глаза. Она снова прячет лицо у Ричи на плече, цепляется за него ногтями и не сразу вспоминает, что следовало бы закрыть рот. Не будь она так напряжена, она бы откинулась на подушку, но тогда Ричи увидит ее лицо. Она думает слишком много – она и сама это знает.
[indent] Она не может не думать о том, как, должно быть, неприятно трогать ее сейчас, когда она судорожно вздыхает и тихо стонет, прикусив себе пальцы так, что наверняка остались следы от зубов.
[indent] Хотя бы одна здравая мысль, Китч. Поверь, твоя хлюпающая дырка – сомнительное удовольствие, если в нее даже нельзя присунуть.
[indent] Теперь, когда все закончилось, без фейерверков и прочих спецэффектов, потому что в жизни Никки Китч не бывает фейерверков, потому что она бракованная и работает не так, как должна, она не знает, куда деть глаза. Никки замирает, когда Ричи убирает руку, прижимает ладонь к горящей щеке и избегает смотреть на него. Ей следовало что-то сделать для него. В отличие от нее, он – нормальный человек.
[indent] Когда все заканчивается, приходит стыд. Самоудовлетворяясь, Никки по крайней мере может усмирить собственные мысли, но сейчас у нее нет никакой защиты и никаких оправданий.
[indent] Ты – шлюха.
[indent] Незачем напоминать ей об этом: надпись на руке все еще саднит, если ее касаться. Никки садится, натягивая футболку как можно ниже и прижав руки к животу.
[indent] – Извини, я… я не должна была.
[indent] Она не знает, что ему сказать. Она даже не знает, что ей чувствовать, какие тут могут быть слова?
[indent] Она должна будет рассказать ему обо всем. Ей хочется рассказать ему, но она не уверена, правильно ли это. Да, она расскажет ему всю правду, но зачем ему эта правда?
[indent] – Извини, – еще раз шепчет она, нерешительно поднимая взгляд к его лицу. – Ричи, я…
[indent] Она не может говорить, когда смотрит на него. И не перечесть всего, за что ей следовало бы извиниться. За то, что не позволила ему сделать как он хотел. За то что заявилась сюда посреди ночи, будто бы может предложить ему что-то действительно стоящее. За то что она не такая, как нормальные девушки. Последнее мучает ее сильнее всего. Никки поправляет его волосы. Она не знает, что ей делать дальше. Остаться? Или лучше уйти, чтобы и дальше не позориться? Что ей сказать? Что сделать?
[indent] Должно быть, она слишком долго молчала и больше не способна не сказать ничего связного и стоящего внимания.
[indent] – Прошло много времени с тех пор, как я последний раз… – пытается оправдаться она, но не решается закончить и снова отводит взгляд. Ее руки беспокойно касаются лица, плеч, сжимают ткань штанов, треплют рукава и ворот футболки. Она вздыхает и убирает назад лезущие в глаза волосы. – Хотя бы так.
Вы здесь » Bag of bones: that 90's show! » GAME ARCHIVE » have I said all I can say? [06.1992]