Собрав, слово за словом, жизнь Эдриана Райта в книгу, журналист полагал, что понимает если не все, то многие мотивы поступков и решений этого человека в бизнесе, в том, как он перекроил всю свою жизнь в период пресловутого кризиса среднего возраста, в его авторитарной манере все контролировать, в выборе спутниц жизни. Райт виделся ему этаким классическим Пигмалионом – будучи царём над своим окружением и подчиненными, подобно тому, как герой мифа правил городом Тиром, Эдриан слишком был поглощен не собственно управлением и уж точно не политикой, а искусством, точно так же, как и Пигмалион – скорее ваятель и ювелир, чем правитель. И возвышая женщину до своего уровня, Райт довольствовался тем, что облекал красоту физическую в дорогую оправу, ей подходящую, как древний ваятель одевал скульптуру из слоновой кости в золото.  Голая мраморная девка, какой Галатею рисовали прерафаэлиты и последующие невежы – это уже ересь, притом дешевая. Но точно так же, как Пигмалион, любя свои творения, Райт довольствовался лишь внешним соответствием избранниц тому положению, какое они получали вместе с его фамилией. Парочка прошлых его жён и сами по себе что-то представляли, но в целом, как считал Эрик, от миссис Райт требовалось быть лишь сосредоточием всего прекрасного, что бы вдохновляло и будило желание в супруге – и довольно. Эрик не мог узнать, какие секреты унесли с собой в могилу, шесть хорошеньких блондинок, но совершенно был уверен, что с выбором последней Галатеи Райт ошибся и слепо принял за безмолвную кротость статуи, молчаливую мудрость любопытной малышки Пандоры, чья красота была сотворена не им, а богами.

Галатеи Райта, одна за другой стали покойницами, и их число соответствовало числу покойных жён сказочного герцога Синяя Борода – милейшее, в сущности, совпадение.
Как и существование тайной комнаты в доме, интерьеры которого наводили на мысль о том, что по размаху идеи, архитектору впору было бы строить замок где-нибудь в Испании, а не особняк в Бангоре середины двадцатого века.

Да, мысли Эрика в те несколько минут, за которые они доехали от дома рядом с кладбищем до центра города, посвящены были  Шерил,  но думал он не о том, стоят ли за её согласием распутство Мессалины или же скука и неудовлетворенность леди Чаттерлей, а о том, что ей, как и ему, тесно в этом городке. Тесно и душно. И оба они чего-то ждут – результата чужих решений и завершения чужих дел.

- Это здесь, - Эрик припарковал  машину напротив подъезда и заметил, - четвертый этаж. В Нью-Йорке был двадцатый. Учти, я чертовски любопытен. Так что если хочешь определить правило: «никаких вопросов» - говори сейчас. Но ведь и правила не для нас с тобой?
Голос его утратил сухость и официальность и заметно потеплел.
- Скучаю по Нью-Йорку и тому, что там никому нет до тебя никакого дела, - он вышел из машины первым и открыл дверь для Шерил. А где жила ты?

Наивная провинциалочка двадцати с небольшим лет, столь хорошо воспитанная, как Шерил, едва ли бы легко и сразу приняла такое предложение Эрика в той форме, в какой оно прозвучало. Дурочки-продавщицы взрослеют медленно и не выходят замуж за владельцев антикварных салонов после непродолжительного романа, а довольствуются несколькими сотенными купюрами – на избавление от последствий нескольких совместных ночевок в мотеле.

Самой лучшей частью  последней нью-йоркской квартиры Эрика, той самой, на двадцатом этаже, был именно вид из окна. Всё остальное - не более чем устраивало его, включая даже крохотную кухню с оранжевыми обоями с каким-то мелким цветочным рисунком. Ему было всё равно,  какого цвета кафель и обои, сколько лет люстре под потолком и  торшеру в спальне, когда в воздухе жилища ощущался едва уловимый запах чистящих средств с легкой отдушкой.
- Манхэттэн, - ответил он коротко, - я называл его "вид на мечту" и собирался туда переехать. А приехал в Бангор.
Кажется, это случилось целую вечность тому назад.
Они не спешили, поднимаясь,  но нет-нет да и обменивались короткими, почти заговорщическими взглядами,  чувствуя вполне понятное волнение.
- Ну, если это он - пусть подслушивает за дверью, - ответил он насмешливо, - или ждёт  на лестнице - парень упустил возможность представиться, и нам теперь не до него.

Он уже успел повернуть ключ в замке, когда шаги поднимавшегося  вслед за ними человека зазвучали этажом ниже и открыв дверь, пропустил Шерил вперед, последовав за ней лишь после того, как глянул в сторону лестницы и кивнул юноше лет пятнадцати, сыну соседей сверху, в ответ на равнодушное: "Здрасьте".
На плече у того был чехол со скрипкой, а в руке изрядно мятый полиэтиленовый пакет с фотографией Уитни Хьюстон.
В коридоре он поймал руку Шерил своей ладонью и притянул девушку к себе так, словно собирался поцеловать, впечатав лопатками в стену.  Но на деле лишь задержал руки на её талии, заглянув в глаза, чтобы понять или угадать настроение своей гостьи - нервничает ли, волнуется ли или, напротив, скована внезапной робостью и стеснением. Пара поцелуев за сегодняшний день вовсе не обещали агрессивной страсти.
- Я предпочёл бы, чтобы у нас была целая ночь, - тихо, почти шепотом проговорил он, - но в этот раз придется отпустить тебя раньше и не портить твою прическу. Сколько у нас времени?   Могу налить тебе виски с содовой, пока ты осмотришься и, если хочешь, выберешь музыку. Правда у меня довольно старомодные вкусы.
Он не стал предлагать ей оставить сумочку на вешалке в коридоре, лишь коротким жестом открытой ладони обозначил предложение пройти  хоть в гостиную, превращенную в рабочий кабинет, хоть в спальню.
За исключением рабочего стола, где стояли печатная машинка, пепельница и настольная лампа, а так же лежали одна на другой  кожаные папки с металлическими уголками - ничто в этой квартире не несло отпечатка его личности - он оставил всё, как было, с равнодушием приняв даже золотисто-бордовые шторы с ламбрекенами и густой тюль, закрывающие окно в гостиной - сам Эрик ничего подобного никогда бы  в свой дом не принёс.

Отредактировано Eric Atwood (2019-07-17 14:32:56)

Бангор – не приговор. С этим Этвуд был совершенно согласен, но вот бежать отсюда тотчас не собирался.  Скоро, уже через месяц, когда пройдут выборы, он сможет перебраться обратно в Нью-Йорк, или же, в случае победы Клинтона,  получит место в пресс-службе если не президента, то одного из тех сенаторов, что его поддерживают… но это потом…
А сейчас его влекло к Шерил и он находил очаровательной даже легкую язвительность ей фраз, отмеренную так идеально, чтобы собеседник не смог бы счесть себя задетым.
Кофе он ей пообещал
А вот фен…
-Полотенце и щетка для волос в твоем распоряжении, а что можно себе позволить, когда даме нужно сохранить прическу и не помять платье, я покажу в другой раз.

Он забрал одну из тех кассет, что Шерил вынула из вертикальной подставки, и вставил в стоящий у стены магнитофон, с небольшим усилием  надавил кнопку включения и затем убавил громкость. Из динамиков полилась известная мелодия – самый популярный в цивилизованном мире музыкальный фон для объятий и поцелуев, что никак не отменяло того, что музыкальная композиция была действительно хороша.
- Тебе действительно это инетерсно? – чтобы оказаться напротив Шерил ему нужно было лишь шагнуть  вправо, - мне – нет.

В другое время, в другой ситуации, пусть даже через час, в машине, по дороге до редакции, но не теперь.
Теперь любые слова были лишними – уловками, отвлекающими маневрами, плохой маскировкой естественной нервозности. Ему нравилась эта легкая напряженность девушки, естественная, без рисовки и игры. Она растает после пары поцелуев и более откровенных прикосновений и уже не вернется.
Эрик  одну за другой расстегнул пуговицы жакета – такой ненадежной брони, а затем взялся выщелкивать из петелек пуговки блузки, вытянув ту из-под пояса брюк, нарочно не обнимая Шерил и не пытаясь скрыть, что ему  нравится  раздевать её, словно распаковывая долгожданный подарок.

- Я хотел тебя с нашей первой встречи, - шепнул он над самым ухом Шерил, но ответить ей уже не дал,  поймав её губы нетерпеливым поцелуем, и почти сразу стянул  вниз по рукам рукава и жакета и блузки, на какое-то время лишив девушку возможности отвечать объятиями на объятия, зато его ладони огладили её тело – от пояса брюк  и выше.
Не меньше чем эту женщину, Эрик хотел и её историю, ту самую, которую Шерил так настойчиво прятала за тривиальными фразами. Но истории пока могли и подождать.

Если бы это случилось в Нью-Йорке, всё было бы просто и понятно, да и за девушкой, имя которой Этвуд легко бы забыл уже на утро, он ухаживал бы не дольше пары часов, смешивая собственное обаяние с голубовато-перламутровым шармом коктейля или янтарной глубиной виски. Они все были одинокими, мужчины, подобные ему и женщины, ищущие тепла и если не иллюзии, что они любимы, то подтверждения, что желанны.
Здесь все было не так.
Голодное одиночество гнало молодых женщин не в бар, а к подругам, а контингент местного клуба составляли дамы, чей возраст уже плохо маскировали пудра и помада, напивавшиеся чтобы не задумываться о падении в собственных глазах, и проститутки. Не те девочки, что стояли у парковок, готовые распахнуть своё пушистое болеро перед взглядом возможного клиента, и не те, что сидели в одиночестве за столиками, по часу потягивая один коктейль и призывно улыбаясь всякому, кто смотрел на них – местные были по-своему забавны и зачастую вели себя подчеркнуто вызывающе, отбивая, как казалось Эрику, интерес к себе у всякого, кто рискнул бы поболтать с ними дольше пары минут.
Он только смешливо фыркнул, получив метку от зубов Шерил, и отплатил ей несколькими короткими поцелуями в шею, в подбородок, в щеку и у самого краешка губ.
Оставлять свои метки на коже этой женщины он себе позволить не мог.
- У меня никогда не было невесты, - сообщил он смешливо и добавил, тихо, над ухом гостьи:
- Вот и теперь, женщина, которую я хочу, уже окольцована. А что ты хочешь услышать?
Он выключил магнитофон.
- Условия, предостережения, раскаяние, признания в особенных желаниях? Ты здесь – и это делает меня счастливым.
Он был осторожно нежен еще несколько бесконечно долгих минут, терпеливо отогревая ласками руки и плечи Шерил, целуя её с нарастающей страстью, когда почувствовал желанный отклик. В какой-то момент ему подумалось, что замужество не особенно прибавило ей опыта, и он сам положил её руку на свое плечо, задавая направление для объятья и с трудом, удержался от шутливого предложения нырнуть с головой под одеяло, когда ощутил, как она напряглась в момент падения кружевной брони с её груди.
- Закрой глаза и просто чувствуй, - слова растаяли в поцелуе в тот самый момент, когда его пальцы поймали язычок брючной молнии, - продолжим здесь или на диване?
Для первой встречи он готов был дать ей выбор, готов был даже позволить многие прихоти, не открывая взамен своих.
Не сегодня, не в этот раз.

С ней было упоительно легко. Красивая, уступчивая, чувственная, загорающаяся желанием от легчайших ласк, Шерил казалась даже наивной, особенно в моменты, когда отвлекалась от поцелуев на вопросы. Но за наивностью этой таился ум прагматичный и язвительный.
И сочетание этой внешней изысканной простоты, почти невинности с изысканной иронией вопросов, обещало куда больше, чем податливость губ этой женщины.
- Скажу правду, что я прагматичный мерзавец. Не всем же это очевидно, как тебе, - в тон гостье ответил он.

И с минуту или две им было не до разговоров.
- У меня редко бывают гости, - просто, не рисуясь, сказал он в ответ на ревнивое замечание Шерил, но не стал вдаваться в объяснения и уж тем более развивать тему других женщин.
Здесь и сейчас была она – нежное воплощение невероятной глупости умных людей, достаточно циничных, чтобы, обходясь без лирического самообмана, не играть друг с другом в сентиментальные чувства.
Просто потому что они не имели права на долгие вечерние прогулки,  на глупые беседы о том кто какое мороженое предпочитает и какие любит фильмы. Не в этот день, не в этом городе, не друг с другом.

А потому  поцелуи становились настойчивей, прикосновения интимней, ласки всё более прихотливыми и откровенными, дыхание стало сбивчивым, а слова... слова были уже не нужны. Да и о состоянии одежды Шерил, разбросанной  на столе и на полу, он уже не беспокоился...

- Если тебе и нужно чему-то научиться, - слова растеклись теплом его дыхания по коже ее плеча уже после того, как страсть была утолена, - так это ездить на мотоцикле. Гонять, я бы сказал, так же хорошо, как ты узнаешь живопись Поллака.

Он не должен был так говорить, но желание нарушить еще одно негласное, да и не нужное никому, кроме внутреннего этического демона, правило оказалось сильнее.