Elliot Brenton [38, детектив полиции]

ELLIOT WILLIAM BRENTON
Hugh Dancy

Полное имя персонажа: Эллиот Уильям Брентон

Дата рождения и возраст: 18.01.1955, 38 лет.

Занятость: Детектив полиции Бангора, отдел криминальных расследований.
На его столе по правую руку, чтоб не мешала, всегда стоит чашка с эмблемой департамента. Обычно в ней чай с молоком, реже — без, и почти никогда кофе. Брентон так и не привык пить кофе наравне со своими коллегами. Коллеги так и не привыкли к тому, что кто-то может лить молоко в чай.
Брентон англичанин, и если бы ему давали доллар за каждую шутку про чай-в-пять-часов, ему больше никогда не пришлось бы работать. Он вырос в пригороде Лондона, вступил в ряды полиции Скотленд-Ярда и два года патрулировал улицы в смешной шапке. Его прошлое выдает в нем чужака не меньше, чем британский акцент и абсолютное безразличие к бейсболу. Оно становится отличным поводом попрактиковаться в остроумии для его сослуживцев. Иногда шутки на самом деле выходят забавными, и Брентон тоже смеется над ними — в конце концов, здесь все подшучивают друг над другом. Это еще одна местная традиция, с которой он сумел свыкнуться. Времени для этого у него было более чем достаточно. За двенадцать лет, проведенных в Штатах, Брентон сменил несколько работ, получил гражданство и место в полиции, узнал, где круглосуточно продают лучшие пончики в городе, перестал называть картофель-фри чипсами, а соккер — футболом, и почти научился быть американцем.
Почти.
“If “manners maketh man” as someone said”,- отзывается радио голосом Стинга,- “Then he's the hero of the day”.
На его столе, прямо перед глазами — папка из плотного картона. В ней шестьдесят восемь листов, и каждый из них Брентон знает наизусть. Сейчас давно за полночь, глаза слезятся, но он перечитывает протоколы допросов снова и снова. Дело не движется с мертвой точки уже месяц. Брентон знает, что он что-то упускает. У него есть почти пять часов до начала рабочего дня, чтобы понять, что именно.
Брентон всегда знал, что станет полицейским. Об этом, конечно, не могло быть и речи — с тех пор, как отец погиб при исполнении, даже попытку заговорить на эту тему мать превращала в скандал. Брентон быстро перестал с ней спорить. Он с детства терпеть не мог скандалы.
Мать мечтала, что он станет адвокатом. У него и впрямь были все шансы — он любил учиться, с легкостью сдавал экзамены, играл в школьном оркестре и принимал участие в спортивных соревнованиях. Учителя пророчили ему квоту по меньшей мере в Королевском колледже. Семья, друзья и знакомые возлагали на него огромные надежды.
Брентон разочаровал всех. В восемнадцать с половиной, едва получив аттестат об окончании старшей школы, он взял все накопленные на колледж деньги, махнул в Лондон и подал заявление о вступлении в полицию Скотленд-Ярда.
Ему было двадцать пять, когда родился сын, и двадцать шесть, когда Джудит, его жена, твердо решила вернуться в Штаты. Дом, оставленный ей в наследство, находился в пригороде самого крупного города в Мэне и куда больше подходил для воспитания ребенка, чем съемная однушка на окраине Лондона. Единственный выбор, что стоял перед ним тогда, был выбором между карьерой и семьей.
Решение далось ему непросто. Работа в полиции всегда стояла для него на первом месте, а он был не из тех людей, кто легко меняет свои приоритеты. Он понимал, что из этого не выйдет ничего хорошего, но не мог поступить иначе.
Брентон ушел из Скотленд-Ярда в звании детектива-констебля. И начал все сначала.
Первое время ему пришлось работать в отеле. Его взяли туда охранником — молодой англичанин с полицейской выправкой как нельзя лучше вписывался в атмосферу самого престижного заведения Портленда. В его обязанности входило быть на виду с семи до семи, следить за гостями, отирающимися в фойе, отвечать на их вопросы, демонстрируя лондонский акцент, и в случае необходимости реагировать по ситуации. За это ему платили неплохие деньги. О работе в полиции они с женой не говорили. Брентон знал, что вернется к ней, как только получит гражданство, даже если это поставит под удар их размеренную жизнь. Джудит надеялась, что этого не произойдет. Фойе дорогого отеля казалась ей куда более подходящим местом для отца семейства — по крайней мере, там не стреляли, не устраивали теракты и не нагружали внеурочной работой. Она не уставала повторять о том, как ему повезло найти нормальную должность и иметь наконец-то возможность проводить время с женой и сыном. Брентон с ней не спорил.
Он стал гражданином США три года спустя, блестяще справившись со всеми экзаменами. Еще через неделю его зачислили в полицейскую академию штата Мэн на общих основаниях.
Брентон ни разу не жалел об этом — ни в начале, когда вынужден был заново разучивать прописные истины криминального права и день за днем патрулировать улицы Портленда, ни — тем более — позже. Он не жалел об этом даже тогда, когда лежал в госпитале с простреленным брюхом, а жена сообщала ему по телефону о том, что уже подала заявление на развод.
Брентон знал, что рано или поздно это произойдет. Он слишком сильно любил свою работу — и теперь у него не осталось ничего, чем он мог бы ради нее жертвовать.
На его столе, справа от таблички с именем, стоит семейная фотография в потертой рамке: на залитом солнцем пляже стоят трое — Джудит, восьмилетний Бен и он сам. На нем непривычно яркая и очень широкая футболка с надписью «Флорида», Джудит, веселая и загорелая, обнимает его за плечи, а веснушчатый нос Бена измазан мороженым. Все они выглядят счастливыми.
Сейчас Бену тринадцать, но Брентон не помнит, чтобы у него были другие, более новые, совместные фотографии. Последние годы он слишком мало времени проводил вместе с сыном. Последние годы он уделял слишком мало внимания Джудит. Последние годы он куда чаще видел их на этой фотографии. Он возвращался домой, когда они уже спали, и уходил в участок до того, как они проснутся, он то и дело срывался на работу в выходные и уже пять лет не брал отпусков. Он любил Джудит и Бена, но как-то издалека. В последнюю их встречу в суде, Джудит сказала, что таким как он лучше не иметь семью.
Брентон знает, что она права.
Он познакомился с Джудит в сентябре 1979-го. Она, бывшая американская студентка, тогда проходила стажировку в лондонской новостной газете, а Брентон просто делал свою работу. Ему, как самому младшему в отделе, часто приходилось отваживать прессу, и он не питал к журналистам ни малейший симпатии. Его дежурным ответом давно стало сухое «без комментариев», а в газетах, за неимением более подходящего материала, с завидной частотой возникали его фотографии на фоне ленты заграждения или белой брезентовой палатки. Фотографии редко получались удачными — по всей видимости, неприязнь была взаимной. К этому — как и к вечным подколкам сослуживцев — Брентон привык. Так продолжалось без малого два года, всю его подготовку в отделе криминальных расследований. Так, полагал он, будет продолжаться вплоть до его выхода на пенсию.
С Джудит почему-то все вышло иначе.
Весь опыт общения с противоположным полом вне рабочей обстановки у Брентона к его двадцати четырем годам сводился к десятку первых свиданий, из которых дальнейшее развитие получили всего три, и два из них он практически не помнил, поскольку был пьян. Остальные состояли в основном из неловкого молчания и обоюдного желания поскорее закончить вечер. Нельзя сказать, что это слишком заботило Брентона — отношения с девушками стояли отнюдь не в начале списка его приоритетов. На первом месте всегда была работа.
Джудит разделяла его взгляды. Она была умна, амбициозна, талантлива, и она действительно любила свое дело. Он понял это в тот момент, когда она, продрогшая под дождем, догнала его у остановки ночного автобуса после трехчасового ожидания, чтобы задать какой-то вопрос по поводу их последнего расследования. Сперва он хотел отделаться от нее общими фразами, но почему-то не смог. Ту ночь они провели за грязным столиком в круглосуточной пиццерии.
В ноябре он помог ей перевезти вещи в свою квартиру. На Рождество Джудит сказала, что забеременела.
Брентон не был готов к этому, он не хотел заводить семью и не хотел иметь детей. Он слишком сильно любил свое дело, чтобы менять привычный уклад жизни, и Джудит тоже любила свое. Эти двое были вместе достаточно долго, чтобы понимать, насколько они похожи. Это означало, что любые их отношения обречены на провал. И все же Джудит собиралась оставить ребенка.
Брентон привык поступать правильно. Он был хорошим парнем и хорошим полицейским. Он поступал правильно, даже если чувствовал, что ни к чему хорошему это не приведет.
В феврале они поженились.
Бенджамин родился в начале мая. Его появление в корне изменило все, но Брентон до последнего отказывался принимать это. А потом, вернувшись из участка домой, он нашел бессознательную Джудит у детской кроватки. Этим вечером она наглоталась успокоительного и запила его парой стаканов виски. Врачи диагностировали у нее послеродовую депрессию.
В больнице она сказала ему, что не могла иначе, что он уделяет работе слишком много времени, что она не чувствует поддержки и очень от этого устала. Брентон пообещал ей измениться, поехал домой и залпом опустошил ту злосчастную бутылку. Затем спустился в круглосуточный магазин и купил еще одну. Ни до этого, ни после этого он не употреблял алкоголь в таких количествах.
Джудит выписали спустя месяц. К тому времени Брентон уже вернулся в участок, а за Беном приглядывала его мать. Он старался сдержать обещание, стать хорошим отцом и мужем, сохранить семью. Он обожал сына и проводил с ним каждую свободную минуту. Начальство шло навстречу — ему больше не давали сложных дел, и необходимость сутками торчать в участке отпала. Каждый вечер он уходил с работы вовремя.
Джудит было этого мало. Она злилась, закатывала истерики, шантажировала то разводом, то суицидом. Она требовала, чтобы Брентон уволился. Она требовала этого каждый вечер в течение года. И, пожалуй, тогда он дал слабину.
Для всех было бы лучше, останься он в Лондоне. Возможно, Джудит даже осталась бы с ним, так и не решившись переезжать за океан в одиночку. Но тогда он не чувствовал себя способным отыскать правильные слова — и согласился на все ее условия.
Они переехали в пригород Портленда летом 1981 года.
Какое-то время они оба жалели об этом решении. Дом, доставшийся Джудит в наследство, нуждался в основательном ремонте, и для того, чтобы социальная служба сочла его пригодным для жизни с годовалым ребенком, им пришлось потратить все сбережения в первый же месяц. От идеи нанимать няню пришлось отказаться. Джудит работала на дому, штампуя десятки низкопробных статеек в день и получая за них сущие копейки. Брентон устроился охранником в престижный отель. Едва ли это были самые счастливые годы их жизни.
Когда Брентон вернулся к работе в полиции, Бену исполнилось четыре, и он охотно ходил в детский сад. Джудит к тому времени смогла получить неплохую должность в газете, и их совместная жизнь впервые с момента рождения ребенка стала походить на нормальную. Вечера Брентон проводил дома, по выходным брал сына в парк либо, в порядке исключения, на рыбалку вместе со своим напарником и его собакой. Брентон терпеть не мог рыбалку. С Беном было проще — собаку он просто обожал, восхищался ее хозяином и согласен был терпеть любые неудобства, особенно, если в конце поездки ему разрешали пострелять по тарелочкам. Джудит не одобряла такой досуг, но иногда выбиралась с ними.
Все изменилось с переводом в отдел криминальных расследований. После трех лет патрулирования улиц Брентон наконец почувствовал себя на своем месте и ушел в работу с головой. В тот год они в последний раз съездили во Флориду, а свой следующий отпуск он провел в пригороде Лондона на похоронах матери. Затем он планировал отвезти семью в Монреаль на несколько дней, когда в школе начнутся Рождественские каникулы, но все сорвалось в последний момент — Бен сломал ногу за пару часов до вылета. Брентон не стал отменять отпуск и целую неделю приходил на работу к десяти вместо восьми.
Работа на износ дала свои плоды. К июню 1990-го они смогли продать старый дом Джудит и перебраться из пригорода в Портленд. После переезда Джудит будто бы не замечала, когда он возвращался домой за полночь, ночевал в участке или срывался на работу в выходной — по крайней мере, первое время. Она постоянно работала над своими статьями, и, живя в одном доме, они могли не видеть друг друга сутками. Бен все чаще пропадал у школьных друзей и возвращался домой ближе к ночи. Всей семьей они собирались разве что в субботу за завтраком. Подобная рутина, казалось, устраивала всех.
А затем Джудит потеряла работу.
Это случилось в октябре 1991-го — ее газету прибрали к рукам конкуренты, и большинство сотрудников оказалось за бортом. Она тяжело переживала увольнение — запиралась в комнате, подолгу молчала и срывалась на домашних без повода. Брентон пытался убедить жену, что небольшая передышка пойдет ей на пользу, предлагал относиться к вынужденному безделью, как к незапланированному отпуску. Джудит только злилась, выходила из себя и устраивала скандалы. Обстановка с каждым днем накалялась все больше. Бен и вовсе перестал появляться дома, предпочитая ночевать у друзей. Брентон, уже проходивший через подобное, знал, что рано или поздно грянет гром.
И гром грянул.
Джудит ушла, когда он лежал в больнице после проникающего пулевого в живот. Она не стала сообщать об этом лично, ограничившись кратким телефонным звонком. После выписки Брентон вернулся в пустой дом. На их общей кровати его ждали все необходимые документы.
Бракоразводный процесс затянулся на восемь месяцев. Джудит пыталась добиться единоличного права опеки над ребенком. Тогда она сказала ему, что если Бен когда-нибудь должен потерять отца, то пускай лучше это случится сейчас. Суд не посчитал это достаточным аргументом, а других у нее не было.
Брентон не хотел каждую неделю перебрасываться сыном, как мячом в футболе. В последнюю их встречу они договорились, что Бен сможет оставаться у него когда сочтет нужным, но остальное время будет жить с матерью. Джудит на удивление легко согласилась.
Через неделю она позвонила ему из нового дома в Мичигане.
На его столе, рядом с семейной фотографией, лежит зажигалка Zippo – простая металлическая коробочка, подарок от бывшего напарника. «Чтоб тебя не спалили, когда снова решишь прикрыть мою задницу,»- сказал он тогда, кинув зажигалку через всю комнату. Брентон механически поймал ее и сунул в карман куртки, буркнув что-то вроде «как скажешь». К тому времени они еще не были ни напарниками, ни даже друзьями — соседи по комнате в кампусе, не более того. Зажигалка тоже не была настоящим подарком — скорее шуткой, напоминанием о времени, проведенном академии. И в какой-то мере благодарностью.
Брентон нашел ее в кармане старой куртки, когда перевозил вещи на новое место. За все девять лет он так ни разу и не воспользовался ей. Он даже не знает, работает ли она, или сосед в лучших своих традициях отдал уже пустую.
Впрочем, теперь это совсем не имеет значения.
Его звали Теренс Ллойд. Когда они познакомились, это был тощий парень двадцати двух лет, вечно взвинченный и несобранный, с растрепанной шевелюрой, которую он наотрез отказывался состригать. Ужиться с ним в одной комнате оказалось непросто.
Брентон терпеть не мог конфликты, Ллойд, казалось, не мог без них существовать. Ему вечно требовалось что-то кому-то доказывать, нарушать правила, бунтовать, идти против установленных порядков. Он задирал Брентона с упорством хулигана-старшеклассника. Брентон с не меньшим упорством его игнорировал. Он полагал, что уже через пару месяцев комната перейдет в его личное пользование.
Он недооценил Ллойда. Через два месяца тот как ни в чем не бывало посещал занятия, ходил в спортзал и спал на своей кровати. Он ловко балансировал на грани отчисления и в то же время без особого труда справлялся с программой академии. У него был редкий талант — он умел включать мозги, когда это было необходимо.
Ллойд прокололся на пустяке перед самым выпуском — его застукали за курением в комнате. Конечно, он успел выбросить в окно наспех потушенную сигарету, но ситуацию это только усугубило - ее, еще теплую, нашли на газоне под их окном. Нарушение было несерьезным, даже смешным, однако у Ллойда и без того хватало проблем… Поэтому Брентон, последний раз державший сигарету в выпускном классе, взял вину на себя.
Лучшими друзьями после этого они так и не стали. На это потребовалось гораздо больше времени.
Сразу после выпуска они с Ллойдом практически не пересекались. Брентону, в целом, повезло с напарницей — она была куда приятнее в общении, чем бывший сосед по комнате. Они проработали вместе около полугода, затем девушка скоропостижно ушла на больничный, а за ним — в отпуск по уходу за ребенком. Брентон почти не удивился, когда однажды утром увидел рядом со своей машиной Ллойда. Он не изменился и был все так же тощ, растрепан и несносен. Брентон втайне понадеялся, что его присутствие — всего лишь временная мера.
Эта временная мера затянулась на два с половиной года.
На самом деле они неплохо ладили. Ллойд оказался куда более внимательным, деятельным и инициативным, чем казался изначально, и работа с ним в паре не доставляла проблем. Кроме того он отлично знал город со всеми его круглосуточными закусочными и вечно тащил оттуда запасную порцию всякой дряни для Брентона. Обычно тот отказывался, но Ллойд ничуть не расстраивался по этому поводу. Он вообще был не самым обидчивым малым.
Ллойд вел свободную жизнь убежденного холостяка — по вечерам пропадал в барах, на выходных рыбачил в реке за городом. Иногда Брентон и Джудит приглашали его на ужин. Ллойд не отказывался. Несколько раз он заявлялся к ним со своей невестой — правда, каждый раз с новой. Имена всех его пассий Брентон даже не пытался запоминать.
Джудит почему-то нравился Ллойд. Они оказались чем-то похожи — оба выросли в этих местах, довольно рано осиротели, остались на попечении не самых заботливых родственников и даже какое-то время подрабатывали в одном магазине. У них нашлось несколько общих знакомых и множество тем для разговора. Кроме того, Ллойд прекрасно ладил с маленьким Беном.
В июле 87-го у Ллойда появилась собака - они нашли ее на заднем сидении оставленного на солнцепеке внедорожника. Ллойд выбил стекло, не раздумывая, сгреб едва живого пса в охапку и с мигалками рванул в ветлечебницу, оставив Брентона улаживать все вопросы с недовольным владельцем машины. На следующий день шестимесячная дворняга переехала в холостяцкую берлогу Ллойда. Он назвал собаку Мэб.
Через месяц Ллойду пришлось скоропостижно подыскивать новое жилье. Какое-то время они с Мэб жили в доме Брентона, приводя Бена в неописуемый восторг, а Джудит — в праведный ужас. Ллойд нашел подходящую квартиру довольно быстро и съехал в тот же день, но после того, как Мэб съела дорогую сумочку, разговоры о покупке собаки в их семье стали строжайше запрещены. Джудит аргументировала это аллергией.
Их с Ллойдом пути разошлись в 89-ом — после трех лет патрулирования улиц Брентон добился перевода в отдел криминальных расследований. Новый напарник Брентона оказался брюзгливым стариком, отсчитывающим дни до пенсии и абсолютно не заинтересованным в том, чтобы чем-либо заниматься. Ллойд же подался в полицию нравов, но, не отработав там и года, ушел в отдел по борьбе с наркотиками. С коллективом у него тоже не клеилось. Брентон по привычке встречался с ним в баре по пятницам. Вскоре это стало нерушимой традицией.
Они остались неплохими друзьями даже спустя два года. Ллойд все так же заглядывал к Брентонам на ужин, а Бен после школы забегал выгулять Мэб и ночевал у него дома, поссорившись с родителями. Иногда они все вместе выбирались за город, но обычно с Ллойдом ездил только Бен. Брентон не возражал против их общения. В конце концов его сын мог связаться с компанией куда хуже.
И тогда, возможно, все сложилось бы по-другому.
В случившемся не было вины Ллойда - тогда, накануне Рождества, он, как и Брентон, был на работе. Бен шатался по городу один — Джудит гостила у подруги — и кто-то подкараулил его, когда он возвращался домой после прогулки с Мэб. Ллойд никак не мог знать, что Бена затащили в притормозившую у подъезда машину. Никто не мог.
Они позвонили ему вечером и сообщили, что мальчик у них. Они хотели видеть Ллойда и не хотели видеть полицию. Они ясно дали понять, что если сорвется хоть одно из условий — мальчику не жить. Других требований у них не было, и Ллойд счел это бравадой. Оба голоса на другом конце провода показались ему знакомыми — он подозревал, что уже сталкивался с их обладателями в рабочее время. Один из них сейчас был пьян или под кайфом, а второй вряд ли успел закончить школу. Но если они решились на похищение человека, им наверняка уже нечего было терять.
Ллойд позвонил Брентону домой с телефона-автомата неподалеку от места, где его уже ждали, вкратце обрисовал ситуацию и попросил не вмешиваться. Он собирался уладить это дело сам. Брентон дал ему слово, заранее зная, что нарушит его. Только тогда Ллойд назвал адрес.
Бена держали в подвале. Там не было окон, чтобы оценить обстановку заранее, а действовать приходилось быстро. Брентон нутром чуял, что без перестрелки не обойдется, но надеялся, что у него будет хотя бы пара секунд, прежде чем кто-то потеряет самообладание. В его распоряжении оказалась одна — а затем грянул выстрел. Уже нажимая на спусковой, Брентон увидел, что Ллойд неловко валится набок, заметил кровь на его рубашке, услышал, как вскрикнул Бен. Один из похитителей — тот, что выглядел постарше — рухнул навзничь. Брентон обернулся ко второму. Второй был почти ребенком.
Он не успел крикнуть ему, чтобы тот не стрелял, а выстрелить первым не смог. Пуля вошла в левое подреберье, спровоцировав разрыв селезенки, ушиб почки и контузию нижних отделов легкого. Все это он прочтет в своей медицинской карте неделей позже, а тогда, лежа на полу грязного подвала, за пеленой, застилающей глаза, он видел только дуло пистолета в дрожащих руках паренька. Пистолет был направлен ему в лицо. Брентон хотел подсказать сыну, чтобы он бежал сейчас же, но выстрел заглушил его слова. За ним последовал еще один, затем еще и еще, но этих Брентон уже не слышал.
Он пришел в себя через пять дней в палате интенсивной терапии медицинского центра штата Мэн. Первое время к нему не пускали посетителей, но даже после отмены этого запрета ни Джудит, ни Бен так и не пришли навестить его. Иногда к нему заглядывали коллеги — даже его престарелый, вечно брюзжащий напарник. И Ллойд.
Но на самом деле Ллойд практически не уходил.
В ящике его стола, под ворохом бумаг и картонных папок, спрятан пластиковый медицинский пузырек. В нем две таблетки валиума — последние, что остались. У него не должно быть и этих, полицейский психотерапевт выписал ему последний рецепт около года назад, но Брентон не стал следовать его рекомендациям. Таблетки могли понадобиться ему в любой момент. Психотерапевт не знал об одной небольшой детали. Брентон не сказал ему о ней, потому что сказать означало бы потерять работу, а он попросту не мог этого допустить. Психотерапевт ничего не знал о Ллойде — но Ллойд стоял за спиной его клиента на каждой из двенадцати консультаций.
Брентон почти привык к этому. Ллойд появлялся из ниоткуда и исчезал в никуда, он мог не возвращаться сутками и сутками же не уходить, и тогда он отирался рядом, рассуждая о погоде, новостях или работе так, словно ничего не случилось. От Ллойда тянуло холодом. Брентон не отвечал ему, не смотрел в его сторону, не обращал внимания. Брентон притворялся нормальным. Когда присутствие Ллойда становилось невозможно терпеть, валиум помогал его игнорировать.
Первое время Брентон был убежден, что Ллойд — не более, чем плод его воображения, побочное действие лекарств, которые в него заливали в больнице. Ллойд должен был исчезнуть сразу после выписки вместе с положительным эффектом от коктейля общеукрепляющих, болеутоляющих и седативных. Но Ллойд не исчез. Он бродил по пустому дому вслед за Брентоном и сыпал непрошеными советами вперемешку с неудачными шутками. Он ничем не отличался от себя прежнего — ничем, кроме неизменного пятна крови, пропитавшей рубашку. О пятне, как и об обстоятельствах его появления, Ллойд никогда не говорил. В глубине души Брентон был благодарен ему за это. Он и так не мог избавиться от постоянного чувства вины.
Ему казалось, что он попросту сходит с ума. У него было время, чтобы обдумать это - после госпиталя времени вдруг оказалось слишком много, и Брентон не знал, чем себя занять. В участке его не ждали до окончания внутреннего расследования, реабилитация проходила вполне успешно, а бракоразводный процесс грозил затянуться надолго. Он забрал к себе собаку Ллойда, часами бродил с ней по близлежащим паркам и собачьим площадкам, выезжал за город. Раз в неделю они виделись с Беном. Джудит всегда присутствовала на этих встречах.
По совету психотерапевта Брентон попытался вернуться к старым увлечениям. Он не слишком верил в успех этого предприятия, но все же сумел раздобыть ненужную скрипку у одной из коллег и теперь проводил вечера, вспоминая занятия в школьном оркестре. Это не доставляло ему особого удовольствия, но имело свои плюсы — в это время Ллойд предпочитал отсутствовать. Каждый раз Брентон надеялся, что он не вернется.
Ллойд возвращался всегда.
На краю его стола — папка с документами, необходимыми для перевода в другой участок. Под столом — большая картонная коробка. Завтра вечером он сложит в нее чашку с эмблемой департамента, семейную фотографию и зажигалку. Затем коробка отправится в багажник его Понтиака. До Бангора — два часа, если ехать по 95-му шоссе, и два с половиной, если свернуть на 202-ое. Второй вариант ему почему-то нравится больше. Должно быть, он слишком давно не выезжал куда-то дальше пригорода.
Это была не его идея, с Бангором — вернее, не только его идея. Он просил о переводе неофициально, без какой-либо конкретики, не слишком-то и надеясь, что капитан это одобрит. Куда-нибудь. Когда-нибудь. Ему просто нужно было попробовать. Капитан понимал многое, хоть и не знал всего. «Выходишь с первого марта, — так он сказал, отдавая ему характеристику,— Говорят, последнее время в Бангоре много работы, но, думаю, ты как раз тот, кто это оценит». Брентон не стал уточнять. Ему подходил этот город так же, как и любой другой. Его больше ничего не держало в Портленде.
Он мог снова начать все сначала.

Пример игрового поста:
Мне требуется несколько секунд, чтоб понять, что гул, от которого лопается черепная коробка, рождается не внутри нее, а где-то сверху. Он стремительно приближается, наращивает громкость, распадается на писк приборов и голоса людей, превращается в отдельные слова, смысл которых я никак не могу уловить. Перед глазами плавают разноцветные пятна. Одно из них, самое большое, постепенно становится чётче и обретает черты лица. А затем в глаза бьёт яркий, абсолютно белый свет. Я чувствую, как из горла достают что-то огромное - оно давит, царапает, не даёт вдохнуть. От попыток выкашлять эту дрянь тело сводит судорогой. По левому боку разливается боль - смутная, тупая и тянущая. Гул над головой становится назойливее, но теперь мне кажется, что я могу разобрать слово "кислород". Человек в синем халате кладет маску мне на лицо. Приступ кашля проходит, и через несколько судорожных вдохов я снова могу дышать - и это лучшее в мире ощущение.
Из гула выделяется женский голос: "В девятой - стабилен". Лампа гаснет. Я проваливаюсь в сон без сновидений.
***
Когда я снова открываю глаза, снаружи светит солнце. От окна ощутимо тянет холодом. Ллойд, такой же встрепанный и неряшливый, как в нашу последнюю встречу, торчит у него, созерцая внутренний двор больницы, и вроде бы курит. Я понятия не имею, как он сюда пробрался, а задать вопрос мешает опухшее после интубационной трубки горло. Вместо приветствия выходит невразумительный хрип.
- Ну что, каково оно, вернуться с того света, старик?- Ллойд весел. Он всегда весел, сколько я его помню. Я показываю ему большой палец, но он не оборачивается. Мне приходится выдавить из себя ещё один хрип. Ллойд волен трактовать его по-своему.
- Честно говоря, никто не думал, что ты выкарабкаешься,- без обиняков заявляет он,- Медсестры говорят, ты в рубашке родился.
Я обвожу взглядом бесчисленное множество проводов и трубок, ведущих из-под простыни к стойке с приборами. Голова кружится от малейшего движения глазами, каждый вдох отдается болью в левом боку. Во рту я до сих пор ощущаю жгучий привкус эфира, но спрашивать, как именно надо мной поработали хирурги, почему-то не хочется. В любом случае скоро узнаю. Пока мне достаточно того, что я могу пошевелить пальцами ног.
- Кстати, среди них есть симпатичные,- Ллойд не изменяет своим привычкам,- Та, что заходила в прошлый раз, очень даже ничего. Такие ножки...
По его интонации я понимаю, что Ллойда пора возвращать с небес на землю. Вежливое покашливание не приносит должного результата, и мне приходится приложить недюжинное усилие, чтобы заставить себя просипеть пару слов достаточно внятно:
- Как Бен?
Ллойд оглядывается на меня через плечо. Сигареты у него нет.
- Бен нормально,- быстро бормочет он, отворачивается и добавляет,- Наш департамент даже расщедрился ему на благодарность. Ну, за проявленную отвагу и спасение детектива.
"Детектива,"- отмечаю я. Одного. Значит, меня действительно успели списать со счетов.
- Серьезно, Брентон, твой парень держится молодцом.
Мне было одиннадцать, когда мой отец погиб при исполнении. Смерть была мгновенной, и его коллеги пришли к нам домой, чтобы сообщить об этом. Время тогда близилось к семи, мы с матерью как раз ждали отца с работы, и я бросился открывать ему дверь... Мне слишком хорошо известно, что происходит внутри, когда держишься молодцом. И я бы многое отдал, чтобы мой сын никогда не знал этого.
- Он будет рад узнать, что ты очнулся, только...
Ллойд слишком резко замолкает и принимается хрустеть пальцами. Я знаю его довольно долго, чтобы понять, что на этом хорошие новости у него закончились.
- Только что?- ворчу я, когда молчание затягивается. Ллойд трусит головой, как собака, выбравшаяся из воды. Я жду.
- Джудит,- наконец выдавливает он,- Она против, чтобы он тебя навещал. Насколько я знаю.
Я откидываю голову на подушки и несколько минут созерцаю белый больничный потолок. Джудит. Разумеется. Моя жена и мать моего ребенка. В скором будущем бывшая, должно быть, жена. На самом деле, мне следовало бы ожидать чего-то подобного. Джудит всегда была склонна к излишне драматическим жестам.
Ллойд тоже молчит и пялится за окно.
- Они вообще сюда приходили?
Я догадываюсь, каким будет ответ. Представить Джудит, сидящую у больничной койки в слезах и держащую меня за руку, невероятно сложно. И все же мне почему-то не хочется верить, что ей оказалось абсолютно плевать. Ещё больше не хочется верить, что плевать оказалось Бену.
- В моем присутствии - нет,- Ллойд дёргает плечом,- Но я не то, чтобы часто сюда заглядывал. Говоря между нами, ты был паршивым собеседником все это время.
Я усмехаюсь. Знать бы ещё, как долго длилось "все это время".
- Слушай, Эл,- Ллойд вдруг серьезнеет,- ты не суди ее строго.
- Что?- до меня не сразу доходит смысл сказанного, но все же я успеваю пожалеть, что переспросил.
- Джудит,- терпеливо поясняет Ллойд,- Подумай, каково ей. Ее сына держали в заложниках, но ты сказал ей об этом только перед тем, как полез за ним сам. И если бы она не позвонила 911 сразу после этого, ты не дотянул бы до операционной.
Я помню это. Я позвонил ее подруге, у которой она гостила, с ближайшего автомата и уже через три минуты вышиб плечом дверь заброшенного дома, в котором прятали моего сына. Я не должен был этого делать. Я обещал Ллойду, что не стану этого делать. И то же самое обещал Джудит.
- Они думали, что это твой ребенок,- напоминаю я.
Ллойд кивает, а затем в комнате становится так тихо, что кажется, будто она пуста.
- У меня все было под контролем,- говорит Ллойд после недолгого молчания и добавляет вполголоса,- Пока ты туда не ворвался.
Это было единственным условием похитителей. Они хотели видеть Теренса Ллойда - и никого больше. Они собирались убить его. Это было понятно даже дураку, а Ллойд дураком не был.
- Нихрена у тебя не было под контролем,- рычу я сквозь саднящее горло,- Они бы просто убили тебя.
А потом убрали бы Бена как свидетеля. Но об этом я уже не говорю.
Ллойд смотрит на меня исподлобья, и я впервые в жизни не могу разобрать, что значит этот взгляд. В комнате словно становится холоднее.
- Что ты вообще помнишь, Эл?- вдруг спрашивает он.
Последнее, что я помню - это белая вспышка перед глазами, резкая боль и пистолет, направленный мне в лицо. Парень - едва ли ему было семнадцать - никак не решался выстрелить во второй раз, чтобы закончить начатое. Лёжа на полу, я видел, как под телом его товарища расползается багровая лужа. Под телом Ллойда - я знал это - была такая же. А затем грянул выстрел - и наступила долгая, долгая тишина.
- Бен застрелил его,- Ллойд чеканит каждое слово,- Твой сын убил человека, чтобы спасти тебя.
Я чувствую, как сердце пропускает удар. Это отображается на мониторе кардиографа, нарушает ритм его монотонного писка. Ллойд барабанит пальцами по подоконнику, но я не слышу ни звука за нарастающим шумом в ушах.
- Он продолжал стрелять, пока не закончились патроны,- Ллойд не даёт мне времени опомнится,- Сколько тебе было, когда ты впервые выстрелил в человека? Что ты тогда чувствовал?
Я не отвечаю. Ллойд не может этого не помнить. Мне было тридцать три. Ему - двадцать пять. После того, как мы закончили все отчёты, он потащил меня в бар. Он думал, что алкоголь поможет мне отвлечься. Я и сам тогда так думал.
Бена скорее всего потащили к психологу. В любом случае, это намного лучше, чем алкоголь.
- Почему ты пошел туда, Брент?- устало спрашивает Ллойд. Я вижу его профиль - заострённые черты лица, горько искривлённый рот. Сейчас он мало похож на моего прежнего напарника, и от этого почему-то становится не по себе.
- Да потому, что не пойди я туда, ты сейчас был бы мертв!- я почти срываюсь на крик,- Мертв, понимаешь?
Ллойд оборачивается от окна, делает пару шагов к моей кровати.
- Да,- говорит он,- понимаю.
Слева по его груди расползается темно-красное пятно свежей крови.
Связь с игроком:
Скрытый текст:
Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.